Тени колоколов
Шрифт:
Игумен соловецкий сделался всем известным. Слава его дошла до Москвы, и Иван Грозный стал присылать ему дорогие подарки. А однажды царь призвал его к себе по духовным делам. Филипп отслужил литургию, причастил монахов, обнял-поцеловал их со слезами и отправился в дальнюю дорогу.
Царь встретил его с радостью, посадил за один стол и потом без Собора, не спрашивая архиепископов, нарек его митрополитом Всея Руси. Филипп возразил против этого. Царь разгневался на него и выгнал из Кремля. Потом, правда, прислал за ним архиереев. Те уговорили Филиппа, и он наконец-то им сказал: «Как меня просите, так я и сделаю». Написали грамоту, где говорилось, что митрополит
В первые месяцы Москва верила в дружбу между митрополитом и царем. Филипп начал строить новые церкви в честь Савватия и Зосимы. К нему шли обиженные царскими опричниками бояре, купцы и простой люд. Просили помощи и защиты. И однажды во время службы в Успенском соборе, где был и царь, Филипп высказал слова осуждения в адрес Грозного. Тот зашипел: «Ну погодите, черви! Я жалел вас, идущих против меня, теперь таким буду, каким считаете меня!».
И сдержал обещание. Москва вопила и стонала. Князь Вяземский и Малюта Скуратов с опричниками громили боярские терема, насиловали жен и дочерей.
Митрополита прятали от ушей и глаз народа вначале в подземелье Богоявленского монастыря, затем отвезли в Тверской монастырь на вечную каторгу. И наконец Малюта Скуратов, выполняя приказ царя, задушил его подушкой. Больше не было способа заставить Филиппа молчать. Голос его был слышен из любого места.
Тело мученика за веру отвезли в Соловки и похоронили согласно сану митрополита…
После той ночи Никита Минов принял постриг и стал монахом Никоном.
Во время жизни в Анзерском скиту он старался вести себя смиренно. С монахами ходил на охоту на диких зверей, строил кельи и ловил рыбу. Да, видимо, эрзянский характер нигде не спрячешь: Никон вмешивался в жизнь собратьев, учил их, как службу вести, молитвы читать. Те не скрывали своего недовольства.
— Со своим уставом в наш монастырь не суйся!
Четыре года Никон терпел и однажды не выдержал — сел в лодку и отправился искать другую судьбу. Так он добрался до Кожеозерского монастыря, где протопопом был брат жены, отец Прокопий. Там и остался. Через десять лет монахи выбрали его своим настоятелем. Потом была Москва, служение царю Алексею Михайловичу Романову. Он поставил Никона архимандритом Спасского монастыря, который считался святым местом — там хоронили родственников царей. Пройдет время, и Никон станет митрополитом Новгорода…
С вершины горы хорошо виднелась вся округа — берег, болотистый луг, скит, подножье горы — всё то, что помнил и берег в памяти монах Никон, ныне новгородский владыка. Когда-то здесь, на этой вершине, он просил Бога даровать ему силу и власть над людьми. Многое уже исполнилось. Но не всё. Никон опустился на колени. Ветер развевал его волосы, трепал широкие рукава рясы. Над морем кричали чайки. И больше никого вокруг. Никто не должен слышать, о чем владыка молит Бога.
Оставшись один, Дионисий вернулся к паруснику, лег на его дно и стал смотреть в небо. Солнце висело над лесом золотистым решетом, через которое на землю лились парчовые лучи и ласкали теплом деревья и травы.
Но Дионисий не радовался окружающей красоте. Сейчас в его голове были одни грустные мысли. Он вспоминал о прошедшей ночи, о похоронах Савватия. Это событие темным призраком стояло перед его глазами. Вот они с келарем обернули труп рогожей, сплетенной из осоки, отнесли в телегу, на которой Дионисий возил навоз. В последний путь старца, как приказал игумен, провожал один Дионисий. От монастыря кладбище стояло в сторонке, почти
Дионисий ещё днем выдолбил продолговатую яму. Ночью бы один не справился. Спина до сих пор ноет. Но сейчас не это мучило монаха. Он переживал о неожиданной смерти Савватия. В железную цепь сам он засунул голову или ему кто-нибудь «помог»? Что скрывать, Савватий всегда шел против игумена, считал его кровопийцей, за словами в чужой карман не лез. Если что, отвечал так, как думал. Из-за этого его на цепи держали, как сумасшедшего…
Самоубийц, как всегда, хоронили за изгородью кладбища: пусть живые видят, какой «чести» удостоится грешник. Дионисий, конечно, знал об этом, и келарь не преминул напомнить. Только он не послушал. Могилу Савватию вырыл внутри изгороди. И такое ему место выбрал — на том свете всегда о нем будет вспоминать: под высокой елью. Весной ель будет утешать покойника птичьим пением, осенью — шумом ветра и дождя, зимой укрывать от вьюги. Хорошее место для Савватия нашел, пусть не жалуется…
Ранним утром, когда над землей ещё качалась оловянная темнота, Дионисий отвез покойника на кладбище. Лошадь спрятал под деревом, завернутое в рогожу тело легко поднял на руки, отнес к вырытой могиле. Помолился, как умел, начал опускать его. И как раз в это время сверху на него накинулось какое-то страшилище: величиной с овцу, глазища зеленые сверкают. Дионисий успел подумать, что в этой могиле и сам останется, но, собравшись с духом, устоял на ногах, хотя чудовище клевало ему голову. Он бросил покойника и освободившимися руками поймал нападавшего за мохнатые ноги, стащил со спины и давай дубасить о край могилы. Только пух полетел. Пригляделся — да это же сова! Как она его напугала! Потом, сидя рядом со свежей могилой, Дионисий ругал не столько безмозглую птицу, как самого себя. В какую только дыру его не суют! Возил бы да возил навоз, это дело он знает. Любит копаться в земле и ловить рыбу, лошадь свою любит. А здесь — туда беги, это принеси-привези, тому угоди… Монастырские настоятели едят-пьют, приказы дают — ты их исполняй, а тебе, если хоть корочка хлеба попадет за день, и за это надо Всевышнего благодарить.
Савватия без креста похоронил: боялся, узнают об этом в монастыре, и самого в тайном подполе сгноят. Бросил последние комья на могилу, сел в телегу — лошадь потрусила к большаку.
У монастыря два стрельца пристали с вопросами: «Откуда едешь?», «Почему так рано?». Соврал, что возвращается с поля, ездил покрывать дыни.
…Лежа на спине в паруснике, Дионисий вытирал слезы рукавом худой рясы и не заметил даже, как перед ним очутились четыре стрельца и князь Хованский. Видать, охранять владыку приехали, из-за чего же им плыть сюда? От толстопузого князя пахло вином.
— Где оставил владыку? — сердито спросил он монаха.
— Вон на ту гору молиться поднялся, — Дионисий смело посмотрел на князя. После ночного погребения он никого не боялся.
Хованский пробурчал что-то и отошел к своему паруснику. За ним — стрельцы. Неожиданно начался мелкий, будто пропущенный сквозь сито, дождь. Дионисий видел, как один стрелец стал наливать что-то в чашки. Первым выпил князь. Выпил и начал во весь голос рассказывать, как по пути сюда Никон одни сухари грыз. Стрельцы дружно смеялись.