Тео. Теодор. Мистер Нотт
Шрифт:
Теодор почувствовал, что совершенно запутался.
— Мне нужно обдумать ваши слова, — произнёс он.
— Дашь мне клятву, и можешь обдумывать, — беспечно произнёс Лестрейндж. Теодор почувствовал, как ему в солнечное сплетение неожиданно упирается кончик палочки Пожирателя Смерти, которую тот держал левой рукой. Правую же он протянул Теодору.
Формулировка Непреложного обета была похожа на клятву, которую он давал Дамблдору о том, чтобы не выдавать его секретов. Когда всё было кончено, запястье Тео опутал новый магический жгут.
— Не сомневаюсь, на моём месте
Он читал Теодора как открытую книгу, и мальчик не знал, оскорбляться этим или принимать как есть.
— Так кого же мне выдать Хозяину как виновника гибели Амикуса и Алекто Кэрроу, его тупых, но верных слуг?
— Они умерли из-за какого-то ритуала, — хрипло произнёс Тео. — Никто ведь не вмешивался в ритуал.
— Ритуал возвращения потенции, — кивнул бесстрастно Лестрейндж. — Тринадцать лет в Азкабане уничтожают такую способность. Они решили, что могут вернуть её тёмным ритуалом.
— Тогда почему не сказать правду?
— Потому что правда в том, что Хозяину этого будет недостаточно. Он захочет удостовериться сам. Хочешь ли ты, Теодор Нотт, чтобы он прибыл в замок и разобрался с вами здесь? Выпустил Ужас Слизерина? Устранил несогласных? Это единственный метод. Выдай виновника, Нотт. Здесь и сейчас.
Это пригвоздило его к земле не хуже обвала в горах. Ответственность такого уровня, в такой момент, перед таким магом, это душило его, словно удавка. Он потянулся к галстуку и ослабил его, невзирая на демонстрацию слабости перед лицом скучающего волшебника, чей холодный и равнодушный взгляд пронзал насквозь.
Кого вообще можно было назвать? Правильный ответ — никого.
Любой, кого бы он ни назвал, станет виновным. Любой, кого он бы мог назвать, был невиновен априори. Виновен был только он сам, и то, в этом нельзя было поручиться, ведь не всякий реагент влияет на зелье.
— Я жду. Фамилия. Желательно так, чтобы это было политически выгодно и тебе, и мне, и союзным тебе «блохам».
Он мучительно перебирал в голове возможные варианты, но думать хотелось о другом. Дамблдор говорил о цене политических решений. О том, что решения могут определить судьбы единиц и десятков, сотен и тысяч. Это было решение, которое нужно было принять Теодору, и обречь на что-то непростое кого-то из своих знакомых.
Решение пришло к нему в голову неожиданно.
Он вспомнил прения в Визенгамоте накануне и демарши ранее.
— Монтегю, — тихо сорвалась с его губ фамилия старосты-шестикурсника.
— Очень хорошо, — оскалился Лестрейндж. — Очень хорошо. Иного я и не ждал, Теодор Нотт. Когда дело дойдёт до судов, ты будешь говорить речь в мою пользу.
Планы этого человека были столь же безумны, сколь безумен был его брат. Младший Лестрейндж только казался вменяемым.
— Ещё пару дней я буду в замке. Заведу знакомства, пообщаюсь с разными студентами. Предупреди своего дружка-гриффиндорца,
Тео ничего не оставалось, кроме как кивнуть.
Глава 127
Разговор с Невиллом вышел тяжёлый. Друг упрямо отказывался понимать хоть какие-то аргументы. Кэрроу были понятным злом, но злом мелочным, а Лестрейндж был тем, кто убил его родителей. Да, они были живы, безумцы томились в Мунго десятилетия, но лучше бы они были мертвы. Все четверо, кого тогда схватили Авроры, были виноваты в пытках, так решил Визенгамот, и Тео не собирался уговаривать принять другую точку зрения своего друга.
Лестрейндж действительно ещё несколько дней отравлял школу своим присутствием. Когда он появлялся со своей тонкой улыбочкой за преподавательским столом, оттуда демонстративно уходили Макгонагалл, Хуч и Спраут. Когда он шёл по коридору, смолкали любые разговоры. Когда он появился на трибуне квиддичного матча… та трибуна даже в самые решающие моменты пыталась смешаться с обстановкой, не крича и не подбадривая своих квиддичистов.
Всё кончилось в завершение недели. В гостиную вновь наведался декан, на этот раз — смертельно бледный, и пригласил префекта Монтегю следовать за ним. Генри был занят своими делами, он обнимался с красивой четверокурсницей, которой уже было пятнадцать лет, но оправил рубашку и пошёл за Слагхорном. С того дня его никто не видел.
В пятницу же Снейп представил нового преподавателя по Защите. Им оказался Август Руквуд, рябой мужчина родом из Хогсмида, который не скрывая носил на своей левой руке метку. У него недоставало пальцем, он хромал и ненавидел ирландский язык, но как преподаватель он в первый же день сыскал осторожную приязнь студентов. Методично и спокойно, не разделяя учеников школы на магглорождённых, полукровок и чистокровных он излагал материал как лектор, колдовал как заправский аврор, не срывался на крик и не использовал Непростительные как наказание.
В субботу новый маг, вернее, колдунья так же заступила на пост Смотрителя замка вместо давно канувшего в лету и забытого всеми Филча. Это была высокая моложавая женщина со строгой шевелюрой, неизменно носившая строгое платье со строгой воспитательской миной. Её звали миссис Пинкертон, колдовала она с помощью вечно носимого с собой зонтика-трости с изогнутой ручкой, и пауки, облюбовавшие Хогвартс, должны были жутко невзлюбить её манеру борьбы с ними.
В первый же день Теодор зашёл в выделенные ей покои познакомиться по предложению декана — в конце концов, у старшего префекта и смотрителя было больше общего, чем могло казаться со стороны. Они мило побеседовали о том, как устроена школьная жизнь — миссис Пинкертон оказалась даже и рада, по её словам, что «восточный ветер не может сдуть её из Британии». Её страшили разве что бомбы, в первую очередь, навозные. Поёжившись внутренне от воспоминания из начала сентября, когда маггловские птицы убили сотни рыбин в Чёрном озере, Теодор заверил её, что навозных бомб действительно в замке не было.