Теория падений (Записки зонального менеджера)
Шрифт:
Прошел клиент, бросил на стол газету. Она развернулась, и Радик увидел знакомые графики, — сердце застучало сильнее, будто подражая дерганым кардиограммам. Заметка о катастрофе “Тушки” под Мариуполем с картой расшифровки регистратора параметров бортового самописца. Графики “Стабилизация крена” и “Стабилизация тангажа” пересекаются. Радик воочию увидел весь ужас агонии этого судна, услышал последние крики. Журналисты писали, что самолет можно было спасти, но он был обречен. Радик хорошо понимал, что в критической ситуации он тоже не смог бы окончательно довериться автопилоту, его рука бы дернулась — так включается “человеческий фактор”. Но в то
— А цены с учетом скидок указаны? — строго спросил мужчина.
— Что? — вздрогнул Радик.
Он вдруг очнулся и со страхом увидел себя в многочисленных бутиковских зеркалах.
— Да-да… то есть нет, извините, делите их пополам.
Вспомнилось, как от долгого стояния болят ноги. Он подгибал то одну ногу, то другую. Перекатывался с пяток на носки. Делал приседания. Уходил в примерочную кабину и присаживался на кресло, пока не появлялся менеджер, молодой, сравнительно с Радиком, но очень принципиальный, противно интеллигентный парень.
А за витринами нескончаемый, жарко блестящий поток машин на Новом Арбате. Свежо и холодно пучатся облака меж высотных домов.
Менеджер сказал, что Радик еще не прошел испытательный срок. И он понимал почему — у него не имелось полагающихся приличных черных брюк и белой рубашки. Черные брюки были только льняные, они ужасно мялись, теряли вид. Рубашка дорогая, но с модным когда-то “мятым эффектом” и открытым воротом “апаш”. Черные туфли остались еще с тех времен, когда он женился на Лорке. Его могли спасти только большие продажи.
Лорка предлагала купить одежду с “аэрофлотовской” премии, но он говорил тогда, что свобода творчества дороже. Обещал ей, что через год они будут богаты. Он был уверен в этом на сто десять процентов.
Трясся в истерично орущей и визжащей электричке, думал-думал и все никак не мог собрать мысли после магазина. С ненавистью смотрел на парня, который плюхнулся напротив него и широко расставил колени, будто бы призывая отсосать у него.
В первые дни жизни у ребенка был пугающе взрослый взгляд, становилось неловко перед ним, стыдно. Радику хотелось, чтобы сын видел его, а он все время смотрел в сторону, куда-то за плечо или на ухо, будто все понимая про него и эту жизнь и видя нечто большее. Лорка говорила, что он видит ангела. Радик вполне доверял этому предположению, допускал, как излишне мистичный технарь. Но вот на третий месяц жизни в глазах ребенка робко заблестела осмысленность, в них появилось что-то живое, соображающее, и он стал улыбаться глупой погремушке, следить за движением пальчика, агукать. Его отпустили на землю. А тот, великий прачеловек, умер или затаился.
— Радик, тебе не кажется… — испуганно призналась Лорка. — Не кажется, что он у нас косит? Вот смотри, левый глазик, нет?
— Нет, ну, что ты, у него просто взгляд еще не сфокусировался.
— А-а, а Максим Иркин вроде нормально смотрит.
По утрам, если это был четный день, Радик ходил за “Агушей” — бесплатной молочной кухней. Стоял в очереди, среди таких же родителей, как и он. И всякий раз его удивляло что-то. Удивляло то, что они все — нормальные люди, любящие, добрые, а ему все время до этого казалось, что
Относил питание домой. Весь подъезд, лифт наполнялись разнообразными ароматами дешевого парфюма. Все эти люди, спешащие на работу, занимались пустотой, как и он, Радик, но каждый день они волевым усилием поднимали себя и заставляли идти, разве они виноваты, что им не предложили другого фронта работ, что так все сложилось — деньги можно получить, только если ты занимаешься не своим делом.
Пока Лорка и Герман спали, он кормил Найду куриными шейками, потом листал “Антенну”, которую заносила бабушка, читал о жизни звезд, изучал программу, смотрел, кто есть кто по гороскопу, радовался, если какой-то известный человек был одного с ним знака.
Потом застывал перед телевизором. Смущаясь перед самими собой, смотрел “Дом-2”, презирал, плевался и смотрел. Если появлялась Лорка, он переключался на другой канал.
Тихо хохотал над приколами “Камеди клаб” и думал: “Ну и дурак же я!”
Цепенел за просмотром сериалов о семейной жизни. Было видно, что актеры, обычные умные люди, вынуждены корежить и отуплять свои лица, что мышцы лица от этого устают и порой сквозь маску дебилизма прорывается грустный лик реального человека, а в глазах долю секунды предательски дрожит ум и грусть униженного существа.
И весь день, пока Лорка готовила или возилась с Германом, Радик подбегал к телевизору, включал, щелкал каналы и впадал в странное забытье, словно бы в организме срабатывала химическая реакция, когда цепенеют мышцы, и морозятся мысли, и в голове образуется много пустого пыльного места.
Если ночью Герман орал, Радик, давая Лорке выспаться, уходил с ним в большую комнату и смотрел эротические каналы, одной рукой придерживал сына, а другой пытался онанировать.
Герману нравилось МТV. И он поворачивался на руках Радика, чтобы увидеть яркий экран. Радик рассмеялся даже, когда открыл в малыше этот интерес.
Раз в неделю ходил в Интернет на почте: “Здравствуйте, Радий Соколкин! У Вас нет новых сообщений”. Заходил на сайт знакомств mail.ru и просматривал анкеты тех, кто знакомился как пара, мужчина+женщина, рассматривал фотографии семейного секса, сравнивал размеры членов.
Лишь иногда, отбросив газету, выключив телевизор, отрешившись от всего на краткую минуту, Радик с предельной диспетчерской ясностью видел, как хаотически разбрелись и потускнели точки самолетов на его внутреннем мониторе. Радик словно бы жил на вокзале, когда вот-вот подадут поезд — и все изменится.
Торговый центр открывался в десять, но продавцы приходили в 9.30. Радик протирал пыль, поправлял одежду, раздвигал плечики на одинаковое расстояние, довешивал проданные вещи, проверял, что нужно отнести портным. “Движение вызывает движение, — повторял он себе. — Движение вызывает притяжение. Я согласен, это очень верное замечание. Сегодня я продам костюм. Я ненавязчив, но доступен. Да — ненавязчив, но доступен! Сегодня я продам total look — костюм, сорочку, галстук, ремень, туфли”.
Потом, переминаясь с ноги на ногу, изучал клиентскую базу — Адбериев… Киркоров… Цискаридзе… Канделаки… Минаев… Сафин… Высоцкая… Джабраилов… Жуков… Задорнов… Зоненфельд… ЗОНЕНФЕЛЬД К.П., неужели тот самый Константин Петрович, который преподавал у них, а впоследствии стал одним из начальников неприступного Центра! “Предпочтения, — с радостью и удивлением читал Радик. — Костюмы Корнелиани, обувь Сантони, сорочки Зили”.