Теория заговора
Шрифт:
Аромат был просто крышесносным.
— Аджика, чеснок, пожалуйста, приятного аппетита.
— А что, цыплят тоже из Грузии везёте?
— Конечно, товарищи, всё из самой Грузии. Какое вино будете, решили уже?
На столе уже была зелень, свежие помидоры и огурчики. Весёлкин заказал «Саперави» и мы преступили к еде.
— Ну что, вспомним юность? — подмигнул Весёлкин.
— Да разве ж её забудешь?
Я вышел из ресторана, сел в машину и решил сразу гнать в Пушкин. Заправился на
А потом помчал по вечерней, а затем уже и ночной дороге. Будто совершал окончательный переезд из будущего в прошлое, прощаясь с тем, что будет и срастаясь душой с тем, что было. Отныне будущее было не предопределено. Теперь оно должно было стать таким, каким я его ещё не видел. Это щекотало нервы и подзадоривало, разжигало азарт. И я летел по дороге, как всадник не апокалипсиса, но наоборот. Как человек, который спасёт мир.
Перед Тверью я заехал в лес и час продремал, как Штирлиц, а потом снова вжал педаль и покатил дальше.
Мама переполошилась, когда рано утром я позвонил в дверь.
— Ты почему не предупредил? Я даже ничего не приготовила.
— Собирайся, мам, поедем к дедушке с бабушкой.
Услышав это, она окаменела.
— Ничего, не бойся, собирайся и поедем.
— На чём же мы с тобой поедем? Ещё рано.
— Я одолжил у приятеля машину.
— Как это, Гришенька?
— Собирайся, мам…
Она замотала головой.
— Не надо сынок, пожалуйста. Не нужно. Подумай сам…
— Собирайся, мам…
Она кивнула и молча начала одеваться. По дороге мама была рассеянной, задала пару вопросов о машине и остальное время молчала. Я тоже молчал, внутренне готовясь к встрече с дедом, которого не видел… вот с того времени, когда ушёл в армию и не видел…
— Иди, — сказала мама, когда мы приехали. — Я посижу немного, а потом поднимусь. Иди сам…
Я кивнул, вышел из машины и зашёл в старый, давно нуждающийся в ремонте, дом. Поднялся на второй этаж, подошёл к двери и, не мешкая, нажал кнопку звонка.
Когда из-за двери донеслись шаркающие шаги, сердце ёкнуло. Бабушка… В глазах защипало и я потёр их костяшками пальцев. Дверь открылась и на пороге появилась седая старушка с аккуратной причёской. Она подслеповато начала меня рассматривать и вдруг… ахнула, прижала пальцы к губам и отступила на шаг…
23. От Москвы до Ленинграда и обратно до Москвы
— Привет, бабуль… это я…
— Тише-тише! — зашептала она и замахала руками. — Тише… Гришенька…
Бабушка… Я покачал головой, улыбнулся. Мама, бабушка, за стеной, в спальне лежит дед… Да пусть весь мир перевернётся, лишь бы быть с ними рядом.
— Не надо, миленький, не ходи, — замотала головой бабушка и по щекам её потекли слёзы.
Она
Какой я идиот, глупый мальчишка. Характер у меня, видите ли…
— Ничего-ничего, — прошептал я. — Я всё поправлю, не бойся. Не бойся…
Я не видел бабушку пятьдесят лет, она меня — пять, но для неё каждый год уже всё ближе приближал финал…
Из спальни донёсся стук и скрипучий голос. Слов было не разобрать. Бабушка отпрянула и одними губами произнесла:
— Услышал…
— Ничего, бабуль, ничего…
Я осторожно отстранил её и направился к спальне. На пороге замер на мгновенье и… решительно открыл дверь. В постели в полусидячем положении я увидел своего деда. Сухого, с всклокоченными короткими волосами и горящим взглядом. В руке он сжимал трость, которой стучал по спинке кровати.
Увидев меня, дед замер. Окаменел. Но глаза его пылали, не в силах скрыть огонь, бушующий внутри.
Я отыскал глазами икону Спаса Нерукотворного, широко с чувством перекрестился и поклонился в пояс. Потом сделал несколько шагов и встал. Долго, чуть ли не с минуту, мы смотрели друг на друга, пока он, наконец, не постучал тростью по краю своей кровати.
Тогда я подошёл и осторожно присел, куда он мне указал.
— У… у… у… — взволнованно и от того громко прокричал он, и на его крик вбежала бабушка.
Увидев же, что я сижу с дедом и он не дубасит меня своей палкой, она остановилась и замерла.
— У-ве-о-ва? — воскликнул дед.
— Уверовал? — перевела бабушка, но я и сам понял.
Он отбросил палку и крепко вцепился мне в руку чуть пониже локтя.
— Увеовал?! — уже не так грозно повторил он.
— Верую во единого Бога Отца Вседержителя, творца неба и земли… — начал я и прочёл без запинки символ веры.
Дед не отрывался, глядел мне прямо в глаза, размашисто крестясь вместе со мной в нужных местах.
«Пока не уверуешь, не приходи!» — сказал он в нашу предпоследнюю встречу.
Я комсомолец, сын героя, не то разведчика, не то военного советника, спортсмен и активист, смеющийся над пережитками прошлого и верящий в прогресс, буду молиться? Конечно! Ага! Мы строим общество будущего, готовим саженцы яблонь для отправки на Марс, мы покоряем, бороздим, отливаем, куём, воздвигаем и шагаем семимильными шагами, и вдруг отрыжка царизма в виде веры.
Обман, опиум для народа, мракобесие, тупое нежелание смотреть дальше собственного носа. В общем, я аргументов не жалел и отбивался, бросая резкие, хлёсткие и дерзкие слова. Ну, дед и врезал. Сказал, что видеть меня не желает, и что я не переступлю порог этого дома пока не образумлюсь, не перестану богохульствовать и пока не уверую со всей искренностью и чистотой.