Теперь или никогда!
Шрифт:
Господин Гомберг написал последнее слово и задумался. Что еще? Может быть, еще что-то выпало из его памяти?..
Он выглянул в окно. Машина стояла возле подъезда. Шофер, испытанный, хорошо проверенный, которого он привез с собой из Германии, терпеливо дожидался его.
Господин Гомберг взял папку, бросил последний взгляд в зеркало на свою сухощавую, но, по его мнению, исполненную неподдельного достоинства фигуру и медленно спустился по лестнице.
Он дошел было почти до дверей, когда в подъезд навстречу ему вошел молодой человек. Он поравнялся
Молодой человек остановился возле господина Гомберга, почти преградив ему дорогу. Господин Гомберг изумленно приподнял брови.
— Айн момент, — сказал молодой человек и, вытащив револьвер из кармана, выстрелил в него в упор.
Господин Гомберг упал, сраженный наповал. В последний момент своей жизни, уже теряя сознание, он вдруг вспомнил, почему лицо встречного показалось ему знакомым: это был мастер из той самой сапожной мастерской, где для господина Гомберга шили особые, по специальному заказу сапоги.
Потом все смешалось, глухая, черная тьма плотно надвинулась на него, и больше он уже ничего не помнил и не видел…
Юноша выстрелил в господина Гомберга и быстро взбежал по лестнице наверх…
Он не видел, как стрелявший в него юноша быстро взбежал по лестнице наверх и встал там, прижавшись к стене, в то время как раскрылись двери подъезда и ворвался шофер, ожидавший господина Гомберга на улице.
Шофер бросился к своему шефу, лежавшему в луже крови. Потом, окончательно растерявшись, выбежал на улицу, взывая о помощи.
И в этот самый момент из подъезда неторопливо вышел человек, немного прихрамывающий, спокойно завернул за угол.
На соседней улице уже гудели гудки машин, слышались взволнованные голоса немецких солдат…
А молодой человек спустя полчаса спокойно вошел в сапожную мастерскую, привычно уселся на свое место у окна, время от времени поглядывая на отлично сработанные им сапоги из блестящей, похожей на лак, кожи, которые он приготовил для того, кто больше уже никогда за ними не придет…
В тот же вечер Вася снова явился к Петру Петровичу:
— Есть какие-нибудь новости?
— Первую, основную новость ты, наверно, знаешь, — ответил Петр Петрович. — Убит начальник полиции.
— Как не знать.
Весь день в городе были облавы. Гитлеровцы хватали жителей прямо на улице, на базаре, врывались в дома, забирали ни в чем не повинных людей и везли в тюрьму.
Пройдут годы, и белый двухэтажный особняк, окруженный просторным двором, будет казаться мирным, веселого вида зданием, как оно и есть на самом деле. Здесь разместится общежитие рабочих текстильной фабрики. На окнах белые занавески, во дворе на веревках развешано свежевыстиранное белье. В углу двора зарозовеет шиповник, и жирные голуби будут
Но тогда, в ту пору, редкий человек без страха проходил мимо этого на вид невинного особняка.
А на городской площади, где теперь возвышается Дворец пионеров, тогда были сооружены виселицы, и гитлеровские солдаты с автоматами в руках патрулировали день и ночь.
— Прибегала Катя, — продолжал Петр Петрович, — говорит, что шофер коменданта передал ей: час тому назад взорван гараж военного коменданта.
— Что еще она говорила?
— Завтра из Берлина приезжает какой-то важный чин.
— Скажите ей: пусть узнает фамилию.
— Хорошо.
Петр Петрович проводил его взглядом. Идет по улице молодой, слегка прихрамывающий человек. Горбится, втянув голову в плечи. Лицо равнодушное, брови насуплены.
И никто, может быть, ни одна душа в этом городе не догадывается о том, кто он, этот молодой парень, что делает, о чем думает, какие дела вершит…
Петр Петрович ошибался, думая что ни одна душа не знает о Васиной деятельности.
Кое-кто знал о Васе все, и первым был Валерий Фомич Осипов, руководитель подпольной группы разведчиков при партизанской бригаде, — подпольной группы, чья деятельность проходила здесь, в этом самом городе.
И участники этой группы, среди которых были и старики, и молодые девушки, и совсем юные ребята, изо дня в день совершали свое будничное, может быть, внешне почти незаметное, но очень важное дело, — изо дня в день, в течение всех трех лет оккупации…
Глава четырнадцатая, продолжающая рассказ о мужестве и хладнокровии
Однажды хмурым осенним днем, вернувшись с работы, отец Васи сказал жене:
— Все у нас с тобой кончено, ухожу я от вас, вернее, уезжаю далеко отсюда, а ты живи как знаешь…
И уехал.
— Так вот и бросил семью, — рассказывала потом Васина мать, — не посмотрел, что с двумя детьми остаюсь.
После ухода мужа Васина мама поступила уборщицей в школу. И хотя она никогда никому не жаловалась, местком школы помогал ей: зимой завозили в ее дом дрова, мальчикам выдавали бесплатно валенки, теплые пальто, несколько раз ей выплачивали небольшую денежную сумму.
Вася окончил семилетку и поступил учеником в сапожную мастерскую. Филипп, его старший брат, к тому времени женился и жил с женой отдельно, матери помогал изредка, и вся тяжесть легла, таким образом, на младшего брата.
Примерно за год до начала войны неожиданно явился отец. Он сильно постарел за эти годы, резкие морщины прорезали его некогда красивое лицо.
Вася пришел с работы и остановился на пороге. За столом сидели отец и мать.
Завидев сына, отец порывисто встал навстречу ему.