Теперь или никогда!
Шрифт:
— Сынок! — воскликнул он, и глаза его налились слезами. — Какой же ты стал большой, совсем взрослый… — Всхлипывая, он обнял сына.
Вася обернулся на мать. Она молча смотрела на них обоих.
Сейчас, когда отец и сын стояли рядом, особенно ясно бросалось в глаза их сходство. У обоих одинаковые светлые волосы, только у Васи они густые, слегка кудрявившиеся, а у отца уже поредевшие, с сединой; и брови похожи — темные, слегка переломленные посредине, и тот же упрямый, четко очерченный рот.
И потому, что они были так схожи друг
Но сын думал иначе. Он вырвался из объятий отца:
— Не трогай меня!
— Сынок! Неужто забыл отца?
Вася снова взглянул на мать, по-прежнему молча, подавленно смотревшую на него, и вдруг повернулся, вихрем вылетел из дома.
Он бежал по улицам, не различая дороги. Одна мысль владела им, одна мучительная мысль: вернулся отец. Мать хочет простить его. Мать простит и забудет, а он, сын, не хочет забывать. Никогда, ни за что не простит он отцу долгие годы одиночества матери, ее бессонных ночей, ее тихих слез, которые она старалась скрыть ото всех, прежде всего от своих сыновей.
Да, он, сын, не простит отцу. Но может ли он помешать матери простить? Имеет ли он на это право? Ведь надо подумать и о ней, она до сих пор любит отца, она хочет жить вместе с мужем, который вернулся. Только надолго ли он вернулся?
Все эти мысли не давали юноше покоя. Он бежал не останавливаясь, незаметно для себя очутился на берегу реки.
Розовый закат отражался в реке. Вода казалась безмятежной и мягкой.
Васе вдруг захотелось искупаться, нырнуть в воду с головой и долго, до изнеможения плавать.
Он поискал глазами тропинку, чтобы спуститься с крутого берега к воде, не нашел ее и решил прыгнуть с уступа прямо на узкую полоску песка у воды. Прыгнул… Острая боль в левой ноге пронзила его, он попытался встать, но нога не слушалась…
Лишь спустя два часа рыбаки нашли его и отнесли в больницу.
Вася пролежал в больнице около трех месяцев. Мелко раздробленные кости лодыжки так и не срослись окончательно, и он вышел из больницы, сопровождаемый приговором врачей:
— Будешь немного прихрамывать.
Все эти месяцы отец и мать навещали его, и Вася внешне примирился с отцом, решив про себя: «Раз мать хочет, пусть будет так…»
Но брату своему признался:
— Никогда ему не забуду…
И тогда же сменил фамилию отца на фамилию матери. Был Синцовым, стал Журавским. А Филипп так и остался Синцовым.
Настанет день, и то обстоятельство, что оба брата носили различные фамилии, поможет одному из них.
Началась война. Старшего брата Васи, Филиппа, мобилизовали на третий день. Но однажды, спустя два месяца, когда город уже был оккупирован, он пришел не к себе домой, а к матери, оборванный, небритый, сказал жалобно:
— Не могу. Отвоевался. Не выгоняйте только…
Оказалось, его часть отступала где-то недалеко от родного города, и он ночью бежал домой.
К жене он боялся явиться. Жена была активисткой,
И мать не сказала ему о том, что его жену немцы в первые же дни отправили на работы в Германию.
Теперь хозяином в доме был отец.
Он сразу же поладил с немцами; бургомистр Пятаков был старинным его знакомым, и он устроил отца истопником в городскую управу.
— Место непыльное, — хвалился отец, — и прожить можно преспокойно, ежели не влезать туда, куда не следует…
Вася почти не разговаривал с отцом, а когда отец устроил старшего сына полицаем, и вовсе перестал общаться с отцом и с братом, словно и не замечал их обоих.
Одна мысль, одно желание владело юношей — как бы пробраться к партизанам, приобщиться к их повседневной борьбе против оккупантов.
Каждый день на улицах появлялись листовки, написанные от руки, и листовки эти врывались свежим ветром, несшим с собой надежду измученным, но не сломленным людям:
«Красная Армия будет наступать, Красная Армия придет на помощь, обязательно придет!»
Кто писал эти листовки? Чья торопливая рука выводила буквы на листках, вырванных из школьных тетрадей?
Кто подкладывал мины под поезда с фашистскими солдатами? Кто спускал составы с боеприпасами под откос?
Никто не знал, где таились партизаны, но они были, они существовали, действовали, они боролись.
Однажды Вася встретился с Валерием Фомичем Осиповым. Было это у его школьного товарища Сережи, тихого, скромного паренька, у которого была сильная близорукость; его, как и Васю, тоже не взяли на фронт.
Неожиданно для себя Вася признался товарищу, как тяжело, невыносимо живется ему дома, в родной семье, как невозможно не только что говорить с отцом и с братом, но даже просто смотреть на них…
Сережа молча выслушал его.
— Так уходи от них, — сказал он наконец.
— Мать жалко, — подумав, ответил Вася. — Без меня они окончательно заклюют ее.
А через несколько дней Сережа попросил Васю зайти к нему вечером.
Вася пришел. Навстречу ему поднялся человек, которого он не раз встречал на собраниях в клубах, в Доме культуры. Это был Валерий Фомич Осипов.
Так произошла эта встреча, которая разом изменила течение всей жизни юноши.
С этого дня он стал неузнаваем. Могло показаться, что он даже примирился с отцом и братом. Он попросил отца помочь ему устроиться куда-нибудь на работу. И вскоре уже по протекции отца начал работать мастером в модной сапожной мастерской господина Воронько.
Хозяин мастерской был весьма доволен своим молодым помощником.
— У него золотые руки, — говорил он своим друзьям.
Мог ли он знать, что молчаливый, работящий парень, мастер, который мог выполнить любой, самый сложный заказ, был смелым разведчиком, на чьем счету числились уже немалые заслуги: он не раз участвовал в диверсиях против немцев, в поджогах и убийствах фашистских чинов.