Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Он ненавидел себя.
Он не сожалел, скорее презирал ее, использовал тело по прямому назначению, нырял в ее постель, отчаянно борясь и прячась от протестующей совести. Каждый раз напакостив Фостер, он чувствовал себя гаже не бывает, когда Джиллиан с ледяным спокойствием опускала железный занавес, холодно и снисходительно ему улыбалась.
Он буквально ощущал кожей, как она внутренне съеживаясь от боли, безразлично пожимала плечами, избегая зрительного контакта – глаза не врут – и уходила прочь, гордо выпрямив спину и молча глотая слезы обиды, как обычно, не упрекая его ни единым словом.
В те дни, когда было погано
А сейчас, как никогда ранее, почти потеряв веру в лучшее, он умирал от страха, видя как Джиллиан, ЕГО Джиллиан неотвратно падает все глубже в пропасть небытия.
Он приполз сюда в этот тихий уютный мирок, желая вновь спрятаться от безжалостной и равнодушной правды рассыпающейся на осколки привычной и такой удобной жизни. Боясь даже подумать, как будет обходиться если …
И трахнуть Шэрон бездумно, без сожаления. Испытать секундное, но облегчение. Это не было желанием, и примитивная физиологическая потребность организма оказалась не при чем. Просто несколько сладостных секунд вне реального мира. Как же он был мерзок сам себе.
А может, как любому человеку, отчаявшемуся с разобранной на кусочки душой, в состоянии бесконечного ожидания потери и не имеющему возможности повлиять на ход событий, ему было нужно тепло человеческого тела, и слышать неважно чье дыхание рядом с собой.
И…
Он вышел из машины, сунув руки в карманы, постоял, задрав голову вверх, ощущая тяжелые шлепки дождевых капель на лице и плечах.
И постучал в знакомую дверь.
…небольшая спальня была погружена в спасительную темноту.
Ни одному лучу света не удалось проникнуть внутрь сквозь плотно закрытые жалюзи и сдвинутые внахлест тяжелые шторы, во всем доме был погашен свет.
Он жаждал темноты, он прятался в ней. Она была как бальзам для его больной, истерзанной ожиданиями души. Ничто кроме темноты, так хорошо не скрывает лица. В последние недели он стал ненавидеть человеческие лица, они слишком о многом ему говорили. И лишь в полной темноте он мог чувствовать себя спокойно, не всматриваться в выражения, не пытаться читать то, что тщательно скрывают от него. Не ловить сострадательных взглядов. Все, абсолютно все лгали. Он сделал вывод, что не существует в мире более виртуозных лжецов, чем врачи. Натренированные на человеческой боли. Сочувствующие, понимающие, обнадеживающие, терпеливые – все до единого – лживые.
Он лежал на спине, совершенно спокойно, привычно вытянув ноги и скрестив их в щиколотках, безвольно сложив руки на груди. Не смотря на полную темноту, его глаза были закрыты.
Он ощущал, как ее плечо лишь едва касалось его плеча. Он слышал, как она тихо дышит рядом, в унисон с ним. Ничего не получалось у них. И не получится – он знал это и спрашивал себя, зачем он вообще сюда пришел. Сегодня.
Какого черта он проторил дорожку в этот дом, свернул не на ту улицу, не этим вечером, тогда год назад и приходил снова и снова. Что он здесь искал? От чего прятался? Самое лучшее – немедленно встать и тотчас уйти. Уйти, сохранив лицо, по-хорошему. Сказать, что все кончено. Хотя он никогда не считал, что между ними что-то было. Секс. Банальный и ничего не обещающий секс.
Он
Сморщившись, он потер пальцами виски – голова плыла и кружилась. Но он не был пьян. И в каком-то смысле жалел об этом. Ему не удавалось надраться до отключки, до потери сознания, когда делается все абсолютно безразлично. В последнее время алкоголь перестал действовать на него.
Нарушив тишину, она вопросительно прошептала его имя, повторила его несколько раз, не видя в темноте, как гадливо искривились его губы. Ее теплые пальцы требовательно скользили вверх и вниз по его руке.
Он лежал без движения, молча, пытаясь найти в себе силы, чтобы встать, одеться и уйти. Но он чувствовал, что у него нет сил, словно его тело, окаменев, приросло к этой гостеприимной постели, где он никогда не встречал отказа.
Ужасный день, дни, месяц, со всем его страшным напряжением, непростыми и болезненными ситуациями. Усилия, которые пришлось приложить, чтобы скрыть, как ему это тяжело, все это совершенно истощило его, лишило жизненной энергии.
Он сегодня чуть не убил человека, если бы не полицейские, сопровождавшие подследственного, он бы его банально изувечил и придушил без сожаления. Молодой мужчина, попавшийся на торговле фальшивыми лекарствами. Его хладнокровное презрение и безразличие к пострадавшим людям разожгли в Лайтмане жуткую ненависть. Все, буквально все, что имело отношение к медицине, заводило Кэла с пол оборота. Скольких людей отправил на тот свет это симпатичный изувер, ради пополнения банковского счета? И кто может дать стопроцентную гарантию, что жалкая подделка, а не новый лекарственный препарат, на который возлагались большие надежды, вместо желаемого облегчения вызвала судороги, чуть не убив Джиллиан. Невероятно? Но вполне возможно.
Он почувствовал легкое, едва заметное движение рядом с собой, но не открыл глаз.
Она прикоснулась ладонью к его груди, сначала робко, а потом более настойчиво, процарапав ногтями вокруг соска.
Кэл с отсутствующим видом отвел ее руку, не затрудняя себя объяснением. Ее кисть на мгновение зависла в воздухе, потом плавно опустилась Кэлу живот и скользнула ниже, нежными круговыми движениями поглаживая его, постепенно пробираясь к паху. Он знал, что она задумала, что сделает в следующую минуту, но у него не было ни сил, ни воли, чтобы остановить ее и сказать, что ему надо уходить. Что она ему противна. Он противен сам себе.
Словно во сне, Кэл расслышал шуршание простыней, негромко скрипнул матрас, она проскользнула к изножью кровати и склонилась над ним, поглаживая его ноги. Кэл почувствовал, как ее длинные волосы касаются его живота, щекочут бедра.
Когда хотела, Шэрон была изобретательна в любви, она ловко умела работать губами и языком, как сейчас, обхватив ладонью его вялый член, она мягко сжимала его пальцами, обнажив головку, коснулась ее языком, и обхватив влажными ртом, размеренно посасывала. Несмотря на отвращение, на то, что у него трещала голова и его подташнивало, несмотря на то, что она его совсем не привлекала, она сумела постепенно, медленно, с бесконечной осторожностью и изобретательностью, настойчивостью и терпением возбудить его.