Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Прикосновения ее рта было то нежным, то грубым. Она, то слегка его покусывала, то прибегала к легким поцелуям, зная, что она делает.
Кэл откинул голову назад и еще плотнее зажмурил глаза. Он не чувствовал к ней желания и поэтому удивлялся что его тело дает ответную реакцию. Мозг оставался безучастным к любовной игре, Кэл пытался прогнать ненужные воспоминания о другой женщине, стыдясь своей сентиментальности. Когда, наконец, она добилась своего и подняла голову, тяжело дыша, кратко прикоснулась губами к его животу. Привстала, добралась до груди, и потом хотела поцеловать его в губы.
Он увернулся и внезапно обхватив ее за плечи, резко привлек к себе,
Он крепко закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица так близко от своего. Дальше он действовал, повинуясь инстинкту, требованиям своего напряженного тела, совершая отработанные до механизма движения – безжалостно сминал и тискал ее полную, соблазнительную грудь, с напрягшимися, твердыми сосками.
Он просунул ладони ей под лопатки, потом они соскользнули к нежным округлостям ягодиц, он впился пальцами в мягкие влажные бедра, вынуждая ее раскинуть ноги как можно шире, подтянул к себе, чтобы изгибы их тел совпадали. Он уже дрожал от вожделения, кровь гулко ухала в висках, застилая пеленой и без того невидящие глаза, он приподнялся, желая как можно скорее вогнать налившийся и отвердевший член в жаркую глубину ее влагалища. Без сожаления и лишних раздумий – так делали, делают, и еще будут делать охваченные похотью мужчины. Шэрон ловко подстроилась под него, их движения убыстрялись, еще … еще … резче … глубже … сильнее … возбуждение нарастало … сердце кажется готово выскочить из груди. Она подняла ноги и высоко обхватила его спину, чтобы он мог проникнуть глубже … еще глубже в ее мягкую теплоту. Реальность стала расплываться, терять границы и точки опоры.
Темнота … глубина … океан … бесконечное, прозрачное ярко-голубое небо … волны … он размеренно покачивается на них … слышит тихий, озорной смех … ему здесь рады … его принимают … он падает вниз … летит в эту бесконечную нежную голубизну … тонет … тонет в ее пронзительно серых искрящихся счастьем и любовью глазах.
«Джилл. Джиллиан, Джиллиан. Нет. Не уходи … не оставляй меня. Джиллиан. Я люблю тебя. Прими меня. Возьми всего меня. Все мое существо». Она была настолько реальна, что стало страшно. Перед его мысленным взором – ее улыбающееся лицо. «Джилл … жизнь моя – молча призывал он. – Прости …»
– Кэл, проклятье, ты делаешь мне больно!
Он услышал этот чужой недовольный голос, словно пришедший из страшной дали, и этот вопль, словно ножом, отсек источник его жизненных сил.
Его желание улетучилось. Голос вернул его в эту комнату, в темноту. Назад к ней. Он убил то настроение, которое Кэл так мучительно создавал в себе – и только для себя. Его фантазия разбилась вдребезги.
Он всем своим весом рухнул на Валловски и лежал, совершенно не двигаясь. Как будто из него вышел весь воздух. Затем перекатился на спину.
«Она не виновата в том, что случилось. Не виновата!» – убеждал он себя, и наконец, процедил сквозь зубы, словно делал ей величайшее одолжение, так тихо, что едва можно было разобрать:
– Извини, если я сделал тебе больно, Шэрон. Наверно, я немного увлекся.
А про себя добавил с горькой усмешкой: «Чем? Своими несбыточными мечтами и фантазиями». Не смотря на облом он не чувствовал ни малейшей неловкости оттого, что так быстро прошла эрекция, что он не сумел довести акт любви до достойного завершения для них обоих. «Акт любви?» ехидно ухмыльнулся Кэл своим мыслям «Прелестно, и где ты ее здесь рассмотрел? Любовь. Примитивный перетрах», – горько подумал
– Кэл, – ее голос звучал виновато, – Браслет от твоих часов врезался мне в спину. Мне, наверное, не нужно было ничего говорить как раз в тот момент, когда ты был на грани … когда вот-вот должно было …
Он, особо не церемонясь, зажал ее рот ладонью, желая одного, чтобы она заткнулась. Он не хотел слышать ее извинений. Он не сказал ни слова, он просто еще мгновение лежал, прижавшись к ней, – мгновение, показавшееся ему бесконечным. Его сердце неровно и часто трепыхалось в груди, горло перехватило, и что-то мешало ему дышать. Он был благодарен ей за то, что она больше не стремится выразить сожаление. Наконец, он перевернулся на бок, свешивая ноги с кровати. Тяжело поднялся, отлипая от влажных смятых простыней.
Кэл пошатываясь, загребая ногами разбросанные вещи, пересек спальню и вошел в ванную, запер дверь и прислонился к ней, чувствуя большое облегчение. Он нащупал рукой выключатель, зажег свет и заморгал от непривычно яркого, слепящего света. Стены, выложенные серым кафелем, плыли перед глазами, пол словно вздымался под ногами, норовя опрокинуть его. Вернулись головокружение и тошнота.
Он, спотыкаясь, дошел до унитаза откинул крышку и его жестоко вырвало. Почти ничего не видя, одной рукой он нащупал кран и включил его, чтобы звук бегущей воды заглушил звук рвоты. Его рвало и рвало до тех пор, пока не вывернуло всего всего наизнанку.
Когда чувство тошноты все же отступило и ему стало немного легче, он сунул голову под ледяную струю и подставляя ладонь, с наслаждением хлебал холодную воду, пока не заломило зубы, затем тщательно прополоскал рот и вытерся махровым полотенцем, уронив его под ноги. Он стоял, чуть покачиваясь, с закрытыми глазами и с опущенной головой, навалившись всем телом и крепко вцепившись пальцами в скользкий кафель раковины.
В конце- концов Кэл поднял голову и посмотрел на себя в зеркало. Презрительно усмехнулся своему жалкому отражению. Да уж, то, что он видел, ему не понравилось. Покрасневшие, ввалившиеся глаза, серые круги под ними, подбородок, заросший седой щетиной, всклокоченные, торчащие в разные стороны волосы. Он заметил пятно ярко-красной помады у рта, оторвал кусок бумажного полотенца и с остервенением, расцарапывая кожу стер его. Но его ярость и презрение были направлена исключительно против самого себя. Они не касалась Шэрон, она не виновата. Виноват только он сам.
Он больше не может, не должен приходить сюда и уж тем более трахать Валловски. У него просто ничего не получится.
Он смотрел на свое зеркальное отражение – и вдруг, безо всякого предупреждения, его охватил панический безотчетный страх. В эти секунды он желал оказаться где угодно, лишь бы не в этом доме.
Тишина в спальне гнетуще действовала на него. У него не было готовых ответов, что ему делать в этой ужасной ситуации.
Отчаяние захлестнуло его. Он здесь тешит свое самолюбие, переживает, что у него не встал. Трусливо сбежал из больницы, опасаясь услышать страшные слова. Он обязан быть там. Рядом с Джиллиан. Не будь ее, ее постоянной заботы, и участия, бесконечного терпения и мягкой ненавязчивой любви, вряд ли он сейчас стоял перед этим паршивым зеркалом, жалея и презирая себя.