Тернистые тропы
Шрифт:
– При всем нашем желании вам помочь, увы, это невозможно! – растерянно выпалил организатор, не веря дерзости уважаемого человека. От волнения он забрал из рук Георгия катушку с пленкой и положил ее на нижнюю полку в знак того, что вопрос закрыт.
Онисин не растерялся, решительно просунул руку в пиджак, достал портмоне, тем самым продемонстрировав свою платежеспособность, а после небольшой паузы открыл его и, не считая купюр, без какого-либо смущения и как должное бросил их на стол.
– Этого хватит? Если нет – назовите цену. Она не
– В таком случае, мистер Онисин, я попрошу вас забрать обратно свои деньги и покинуть это помещение, – Ирвинг Левин не выказывал благодарности за предложенное вознаграждение. – Мы эту копию еще в двадцати городах должны показать.
– Это очень важно для меня! – Георгий старался сдерживаться, но у него плохо получалось. Он бросил на стол оставшиеся купюры из бумажника, показывая еще раз, что вопрос стоит любых денег.
Организатор утратил чуткость, его физиономия напряглась, а вся доброжелательность слетела мгновенно. Насколько можно твердо, сухим голосом он отчетливо произнес:
– Мистер Онисин, держите себя в руках! Прошу вас покинуть помещение! – указал он на дверь.
Георгию было все равно. Казалось, он сошел с ума. Потеряв всяческий страх и позабыв о порядочных манерах, он оскалился и злобно выдавил из себя:
– Вы что, не понимаете? Мы не виделись почти двадцать лет!
Это немного озадачило и организатора фестиваля, и киномеханика, но они не чувствовали, не понимали судьбы и боли человека, хватающегося за образ брата, как утопающий за соломинку.
Не желая уступать, оскорбленный такой настойчивостью, организатора фестиваля смотрел на Онисина, словно полицейский на преступника.
– Я уже сказал, что мы не можем оказать вам эту услугу – пленка не режется! – мрачно произнес организатор.
– У нас скоро новый сеанс, – высокомерно добавил киномеханик. – Господа, выйдите из будки, будьте так любезны.
Влада тут же осознав неловкость ситуации, умоляюще потянула супруга за руку:
– Георгий, пойдем. Мы что-нибудь придумаем.
– Влада, хоть ты не мешай мне! – грубо оттолкнул ее руку Георгий.
Его раздражала уступчивость жены, проявившаяся не к месту.
– Я не хочу проблем. Или мы идем вместе сейчас, или ты едешь один.
Влада была не из тех, кто спускает мужчинам подобное отношение, к тому же в присутствии посторонних. Однако ее поведение было сейчас некстати.
Будто бы очнувшись от опьянения, Георгий покорно взял супругу за руку.
– Извините меня, пожалуйста, – вполголоса холодно произнес он. – Не знаю, что на меня нашло.
Ирвинг Левин стоял с каменным лицом. Сделав вывод, что инцидент не перейдет в более острую фазу, он тяжело вздохнул, сказав:
– И вы еще раз извините, мистер Онисин. Сами понимаете: правила есть правила.
В Соединенных Штатах Америки никого не осуждают за слова «простите» или «извините»: здесь жители проявляют удивительную воспитанность и дипломатичность; они то и дело с изысканной любезностью просят прощения
Онисин и Левин пронзительно смотрели друг на друга, считывая скрытую злобу. Киномеханик увлеченно смотрел на обоих.
Георгий неохотно прислушался к просьбе Влады, которая уже несколько раз успела повторить:
– Пойдем, прошу.
Горечь от проигранной борьбы подступила Онисину к горлу, и он молча, не проронив больше ни слова, вышел из будки киномеханика, поспешно направляясь к выходу из кинотеатра. Его раздражали счастливые лица людей, старающихся приветливо и назойливо спросить его о впечатлениях о фильме. Георгий не ощущал ничего, кроме звенящей внутри пустоты и негодования от того, что не смог убедить организатора и киномеханика, и что Влада так не к месту проявила свое женское честолюбие, совсем не понимая, что для него значит этот кадр с братом.
Холодный уличный ветер остудил Георгию голову, и он торопливо сел в автомобиль, ожидающий важных гостей. На супругу он не смотрел. Та продолжала злиться на него и демонстрировала обиду, словно маленькая девочка.
Автомобиль тронулся, огибая сквер, и свернул в переулок. Вечерние дороги были забиты отъезжающими автомобилями. Шофер знал короткий путь к дому Онисиных. Георгий отвернулся от Влады, не желая ей ничего пояснять. Он смотрел через окно на пустынные узкие улицы и думал о том, что все эти годы не знал правды о брате. И теперь, когда судьба внезапно улыбнулась ему, люди, ценившие собственное спокойствие, нагло лишили его возможности воссоединиться с родственником. Георгий был в гневе. Чем больше он молчал, тем больше эмоции кипели внутри.
Его супруга не могла удержаться от попытки бросить словечко мужу, но осуждающие паузы между вдохами и выдохами Георгия отбивали у нее всю охоту к разговору.
– Зачем ты увела меня? – не поворачиваясь к Владе, спросил Георгий.
– Ты себя не контролировал, у тебя не хватало здравого смысла смолчать, – сдержанно ответила Влада. Теперь ее голос казался мягче.
– Так я и думал, – сказал он, сердито махнув рукой. – Но это же Кирилл, понимаешь? – Георгий отвернул голову от окна и посмотрел в красивое лицо Влады.
– Понимаю, – улыбнулась она, и ее улыбка помогла им обоим снять напряжение.
Георгий почувствовал, что дама его сердца права: видимо, он действительно выглядел глупо, вел себя как неуравновешенный мальчишка, а не как почтенный джентльмен из высшего общества.
– Ладно, поедем в другой город, где будет идти этот фильм, и там попросим механика вырезать кадр, – Георгия окатило облегчение от новой идеи.
– Постой… – Влада открыла свою небольшую дамскую сумочку и, словно волшебница, загадочно извлекла из нее вырезанный кадр с изображением дирижера. Она шутливо поднесла его к носу, как бы дразня и без того рассерженного супруга.