Терророгенная угроза современному миропорядку в контексте управляемости и противодействия
Шрифт:
Указанный вывод представляется абсолютно правильным именно в связи с тем, что использование терроризма со стороны отдельных государств остается актуальной проблемой, и они естественно не заинтересованы в унифицированном определении, которое бы создавало юридические основания для ответственности. И в большой степени отсутствие единого обязывающего международно-признанного определения терроризма, а соответственно и единых норм, устанавливающих критерии и ответственность, позволяет манипулировать таким государствам, как своим национальным законодательством, так и научными и пропагандистскими формулировками для оправдания и объяснения своих методов. Схожие выводы мы можем найти и в Докладе: «…нормы, регулирующие применение силы негосударственными субъектами, отстают от норм, касающихся государств. Это скорее не юридический, а политический вопрос. С правовой точки зрения практически все формы терроризма запрещены какой-то из 12 международных контртеррористических конвенций, обычным международным правом, Женевскими конвенциями или Римским статутом. Ученые-юристы знают это, однако есть явное различие между этим разрозненным перечнем конвенций и малоизвестных положений других договоров и убедительными
14
Коллективная безопасность и задача предотвращения Гл. VI. Терроризм. Доклад Группы высокого уровня по угрозам, вызовам и переменам (A/59/565 + Corr.1) Ч. 2. С.59//URL:secureworld/part6.htm.
Этот же Доклад исследует направления выработки согласованного определения, и препятствия для этого. Сделан показательный вывод о том, что, во-первых, проблемой консенсуса является необходимость включения в определение терроризма, в том числе, применение государствами вооруженных сил против мирного населения, что страшит государства, опасающиеся ответственности за это. Авторы Доклада возражают таким доводам, что правовые и нормативные рамки, направленные против совершаемых государствами нарушений, гораздо крепче, чем в случае негосударственных субъектов, т. е. по мнению докладчиков, уже сформировано достаточно механизмов удержания государств от избыточного насилия в отношении собственного народа вооруженными силами, а определение терроризма не повысит степень ответственности за это.
Во-вторых, в качестве довода возражения на необходимость единого определения приводится то, что народы, находящиеся под иностранной оккупацией, имеют право на сопротивление и что определение терроризма не должно умалять это право, хотя право на сопротивление опротестовывается некоторыми. На это авторы Доклада совершенно справедливо указывают, что в факте оккупации нет ничего, что оправдывало бы нанесение ударов по мирным жителям и их уничтожение. Из сказанного делается вывод о том, что ни одно из приведенных возражений не является достаточно весомым, чтобы опровергнуть аргумент о том, что прочные и ясные нормативные рамки, установленные Организацией Объединенных Наций в вопросе о применении силы государствами, должны быть дополнены столь же авторитетными нормативными рамками в вопросе о применении силы негосударственными субъектами. Нападения, конкретно направленные против ни в чем не повинных мирных жителей и некомбатантов, должны четко и недвусмысленно осуждаться всеми [15] .
15
См. там же. С. 59.
Выводы процитированного Доклада представляются справедливыми, но в нем просматривается общая тенденция определять субъектами терроризма преимущественно негосударственные субъекты, выводя за их пределы государства, что вступает в противоречие с рядом научных разработок, о чем будет сказано ниже. Как видно из Доклада, проблема поиска единой формулировки терроризма – это проблема политической воли, а не качества исследований в данной области.
Если говорить о признаках терроризма, то они в общих чертах схожи в основной массе официальных и научных материалов. В этой связи можно выделить четыре основных признака:
Первое – порождение общей опасности.
Второе – публичный характер исполнения акта терроризма. Другие преступления обычно совершаются без претензий на огласку. Терроризм же без массового резонанса, без открытого предъявления требований не существует. Это форма насилия, рассчитанная на массовое восприятие. Поэтому, когда мы на практике имеем дело с общеопасными деяниями неясного происхождения, то чем больше неясностей, тем меньше вероятности, что это акты терроризма.
Третье – преднамеренное создание обстановки страха, ужаса, хаоса, дезорганизации. Как писал Ю. М. Антонян, «Совершенно разные цели могут преследоваться при нападении на государственных и политических деятелей, сотрудников правоохранительных органов и «рядовых» граждан, при уничтожении или повреждении заводов, фабрик, предприятий связи, транспорта и других аналогичных действиях, но о терроризме можно говорить лишь тогда, когда смыслом поступка является устрашение, наведение ужаса. Это основная черта терроризма, его специфика, позволяющая отделить его от смежных и очень похожих на него преступлений» [16] . Терроризм тем и отличается от других порождающих страх преступлений, что здесь страх возникает не сам по себе в результате получивших общественный резонанс деяний и создается виновным не ради самого страха, а ради других целей, и служит своеобразным рычагом воздействия, причем воздействия целенаправленного, при котором создание обстановки страха выступает не в качестве цели, а в качестве средства достижения цели.
16
Антонян Ю. М. Терроризм. Криминологическое и уголовно-правовое исследование. М.,1998. С. 8.
Четвертое – при совершении терроризма общеопасное насилие применяется в отношении одних лиц или имущества, а психологическое воздействие в целях склонения к определенному поведению оказывается на других лиц.
Сущность терроризма, основные характеристики объективной стороны терроризма практически не вызывают вопросов у исследователей и официальных органов. Однако определение субъектов терроризма на сегодняшний день ставит,
В этой связи еще раз необходимо подчеркнуть, что «замешана на старых дрожжах» терминология, которая вызрела в совершенно иных политических и криминологических условиях. Простой пример: учеными и политиками Запада терроризм давно уже не рассматривается, как социально-криминологическое проявление определенной формы. Характерным примером такого отношения является мнение итальянского исследователя А. Бьянки: «Становится очевидным, что традиционная теория субъектности, которая основывается на абстрактной и общей способности субъекта иметь международные права и обязанности, должна быть пересмотрена с точки зрения менее формального подхода, направленного на выявление действительного участия в механизмах создания, утверждения и пополнения прав. Если попытаться классифицировать нападения 11 сентября, примечательно, что с самого начала заговорили не о террористическом акте, а о «вооруженном нападении». Применение этого выражения – не просто проблема терминологии: традиционно считается, что вооруженное нападение – это использование вооруженных сил одним государством против другого, а террористическое нападение – это преступный акт группы террористов против гражданского населения с целью посеять в нем страх… Тот факт, что в данном нападении участвовала не армия враждебного государства, а группа индивидов… свидетельствует о том, что отныне не только государства могут совершать действия, угрожающие целостности другого государства. В число акторов международных отношений следует включать и террористические группы, действующие на транснациональном уровне» [17] .
17
Бьянки А. Международное сообщество перед лицом терроризма: роль права//Международный терроризм и право. – М., 2002. С. 72–73.
На сегодняшний день ситуация такова, что уже на стадии соотношения террора и терроризма, возникают существенные сложности. Однако именно установление ясности между данными терминами могло бы привести к большей согласованности при выработке базовых определений терроризма и его проявлений, что, в конечном итоге, позволило бы установить сущность управляемой терророгенной угрозы, как проявления социальной сущности политического терроризма. Для более четкого определения границ политического терроризма необходимо понять взаимосвязь понятий «терроризм» и «террор». Многие исследователи терроризма уделили внимание данному вопросу, и пришли к часто противоположным выводам.
Как отмечал в своих работах В. П. Емельянов, в настоящее время сложилась ситуация, при которой термины «террор» и «терроризм» употребляются, как равнозначные и фактически взаимозаменяемые [18] . Однако этот подход не является общепризнанным. Вопрос о том, насколько родственны термины «терроризм» и «террор» проработан неоднозначно. Существуют их суженные и расширенные понятия в зависимости от отправных основ рассуждений.
Так, в «Энциклопедии терроризма и политического насилия» отмечается, что не существует консенсуса по поводу понятий «террор» и «терроризм». Одни авторы считают терроризм организованной формой террора, другие полагают, что террор – это состояние ума, в то время как терроризм – это организованная социальная активность. Есть точка зрения, согласно которой суффикс – изм показывает систематический характер применения террора или его идеологическое обоснование [19] .
18
См.: Емельянов В. П… Террор и терроризм: вопросы отграничения// Право и политика. 2000. № 4; Емельянов В. П. Терроризм, бандитизм, диверсия: вопросы разграничения. Законность. – 2000, № 1., Емельянов В. П. Проблемы уголовно-правовой борьбы с терроризмом.// Государство и право. – 2000. № 3.
19
Энциклопедия терроризма и политического насилия. М., 1987. С. 256.
С. В. Рожковым в диссертационной работе «Терроризм как неконвенциональная форма политического участия: социальные основы, специфика, технологии и возможности локализации» приводится обоснование того, что придание терминам «террор» и «терроризм» разного смысла имеет во многом надуманный характер. По его мнению, в течение долгого времени, вплоть до начала XX в., они рассматривались, как синонимы, что подтверждается ссылками на работы Е. П. Кожушко, М. П. Требина. Автор заявляет, что, «не вносят ясность и лингвистические словари, для которых «террор» является базовым словом, обозначающим политику устрашения и подавления политических противников. Терроризм в них определяется как политика и тактика террора. То есть получается, что терроризм – это политика политики устрашения противников. Налицо очевидная тавтология, странная для языковых словарей» [20] . В этой связи ряд отечественных авторов (С. В. Рожков, В. Н. Гурба, Д. М. Фельдман) рассматривают террор и терроризм как синонимы. Более того, такой подход получил закрепление в некоторых нормативных актах.
20
Рожков С. В. Терроризм как неконвенциональная форма политического участия: социальные основы, специфика, технологии и возможности локализации: Дис. канд. полит, наук. (Из фондов Российской Государственной Библиотеки). М., 2005.