Терророгенная угроза современному миропорядку в контексте управляемости и противодействия
Шрифт:
Например, в Турции, по Закону «О борьбе с терроризмом» 1991 г. отмечается: «Террор – это различного вида деятельность, проводимая одним человеком или группой лиц, являющихся членами организаций, которые при помощи одного из методов налета, насилия, сильного запугивания, пыток и угроз ставят своей целью изменение политического, правового, социального, светского и экономического устройства, закрепленного в Конституции республики, подрыв государственных начал, национальной и государственной целостности, подтверждение опасности существования государства (уничтожение или захват власти), нарушение основных прав и свобод, причинение вреда общественному строю и общему здоровью» [21] . Аналогичной точки зрения придерживается Авдеев Ю. И., определяющий террор со стороны государства «узким смыслом терроризма», и, по сути – просто государственным терроризмом [22] .
21
Цит.
22
Авдеев Ю. И. Типология терроризма. Современный терроризм: состояние и перспективы. М., 2000. С.57.
В России также существует практика взаимозамещающего использования слов «террор» и «терроризм». Например, утвержденная в августе 2008 года постановлением Правительства Российской Федерации Федеральная целевая программа (ФЦП) «Антитеррор (2009–2012 годы)» несмотря на слово «террор», используемое как часть названия, в тексте предусматривает исключительно понятия «терроризм» и «террористический акт» [23] .
В монографии такого авторитетного ученого как А. В. Возжеников «Международный терроризм: борьба за геополитическое господство» термины «государственный террор» и «государственный терроризм» также используются, как взаимозаменяемые [24] .
23
Программа «Антитеррор 2009–2012». Утверждена Правительством РФ 06 августа 2008 г.// URL: http://nak.fsb.ru/nac/institution/structure.htm.
24
Возжеников А. В. Международный терроризм: борьба за геополитическое господство. М., 2005. С. 33–40.
По мнению А. А. Аслаханова, «Террор – это систематическое запугивание народов, правительств, групп населения путем единичного или многократного применения насилия для достижения политических, идеологических и религиозных целей и задач» [25] , то есть понятия террора и терроризма фактически также совпадают. Примерно такая же точка зрения распространена и среди некоторых зарубежных ученных. Например, А. Конт в своей статье «Цена террора», несмотря на наименование террора, вынесенного в заглавие, оперирует исключительно термином терроризма [26] .
25
Аслаханов А. А. Эволюция мирового терроризма. М., 2003. С. 90.
26
Конт А. Цена террора. Международное сообщество перед лицом терроризма: роль права//Международный терроризм и право: Реф. Сб. М., 2002. С.110–115
Однако и между теми, кто четко разделяет террор и терроризм, нет единства. Более того, у таких авторов, несмотря на их позицию, часто эти термины используются так же, как взаимозаменяемые. Как справедливо заметил в своей диссертации С. В. Рожков, такие авторы, как, например, М. П. Требин и С. А. Эфиров в своих работах сначала высказывают мнение, что террор – это практика государства. Затем, перечисляя разновидности терроризма, они называют внутригосударственный терроризм, который связан как с деятельностью государства, так и с борьбой оппозиционных ему сил» [27] .
27
См.: Требин М. П. Терроризм в XXI веке / М. П. Требин; под общ. ред. А. Е. Тараса. Минск, 2004. С. 14, 24
Аналогичные подмены совершает В. Витюк, который в своей книге сначала пишет о том, что «следует отличать государственный террор от оппозиционного терроризма», а затем отмечает, что в «последние годы все больший размах приобретает… государственный терроризм»» [28] . Таким образом, вопрос соотношения террора и терроризма однозначно не решен.
Более того, существуют подходы, в основе которых лежит даже разная степень оценки деструктивности террора и терроризма. Например, В. П. Емельянов заявляет, что вряд ли исключительно одиозной практикой можно считать ситуации, если подлинно революционное движение временами прибегает к террору. Террор в его интерпретации не всегда одиозен, напротив, порой он может быть исторически оправдан. Другое дело, по мнению В. П. Емельянова, терроризм, который он, со ссылкой на И. И. Карпец, определяет, как «антинародное учение и практика, в конечном итоге смыкающаяся с уголовщиной». Этот терроризм дискредитирует национально-освободительные революционные движения…» [29] .
28
Цит.
29
Емельянов В. П… Террор и терроризм: вопросы отграничения// Право и политика. 2000. № 4
Но у сторонников такого подхода также возникает серьезная путаница в дальнейшем развитии вопроса. Например, С. А. Эфиров утверждает, что «В широком смысле, терроризм объединяет как подпольную подрывную деятельность, так и все формы государственного террора, террористической политики и геноцида». А потому терроризм, по мнению С. А. Эфирова, охватывает огромный спектр других явлений. «Существует, например, – отмечает С. А. Эфиров, – религиозный терроризм, особенно свирепствовавший в середине века… Невозможно даже приблизительно учесть число жертв истребительных религиозных войн, инквизиции, изуверских теократических режимов, массовых гонений еретиков и иноверцев и т. п.» [30] .
30
Эфиров С. А. Покушение на будущее. Логика и футурология «левого» экстремизма. М. 1984. С. 41–42.
Однако, по мнению В. П. Емельянова, полемизирующего в своих работах с С. Эфировым, «в нашей действительности имеют место террористические акты по религиозным мотивам, но то, о чем поведал С. А. Эфиров, совершенно не укладывается в понятие терроризма, а есть иллюстрация террора» [31] . А. Бернгард в книге «Стратегия терроризма» также разделяет террор и терроризм в зависимости от степени силы субъектов: «Террор является насилием и устрашением, используемым объективно более сильным в отношении более слабых; терроризм – это насилие и устрашение, используемое более слабым в отношении более сильного» [32]
31
Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения// Право и политика. 2000. № 4. С.23
32
Бернгард А. Стратегия терроризма. Варшава, 1978. С. 23.
Ряд других исследователей все же, проводят жесткую разделительную линию между террором и терроризмом. Для одних терроризм – это разновидность террора, для других именно террор – это один из видов терроризма. Третьи считают, что это явления одного порядка, и разница между ними в субъектах их применения, либо степени массовости. В их представлениях, если субъектами терроризма являются исключительно неформальные террористические группировки, борющиеся методами устрашения за различные политические цели, то субъектом террора всегда выступает государство.
К первой группе, например, можно отнести В. С. Комиссарова и В. П. Емельянова, по мнению которых разница между террором и терроризмом заключается в том, что: терроризм – это одноразово совершаемый акт либо серия подобных актов, имеющих не тотальный, массовый, а, напротив, локальный характер; если террор – социально-политический фактор действительности, то терроризм – явление уголовно-правового свойства, и его насилие с целью понуждения к каким – либо действиям на фоне созданного состояния страха имеет не всеобщее, а местное значение. По мнению этих же авторов террор и терроризм – это разноуровневые явления в иерархии общественных событий по своей сущности и по значимости тех последствий для общества, которые они могут причинить [33] .
33
Комиссаров В. С., Емельянов В. П. Террор, терроризм, «государственный терроризм»: понятие и соотношение//Вестник московского университета. 1999. № 5. С.38.
Аналогичным образом термин терроризм используется, как родовое понятие, для обозначения, как конкретных террористических действий, так и для обозначения общих форм террора. Так, например, Ю. М. Антонян определяет, что современный международный терроризм можно классифицировать по следующим признакам: 1) политический; 2) государственный; 3) религиозный; 4) корыстный; 5) криминальный; 6) национальный; 7) военный; 8) идеалистический; 9) партизанский. [34]
Часто цитируемый различными исследователями Ф. Гросс также предлагает классификацию террора, которая поглощает и действия, которые традиционно относятся к терроризму:
34
Антонян Ю. М. Терроризм. Криминологическое и уголовно-правовое исследование. М., 1998. С. 23–47.