The Miles club. Эллиот Майлз

Свон Т Л

Я перебиваю его:

– Мы просто друзья.

Он поднимает бровь.

– Он вас постоянно трогает.

– Что? Нет же! Это просто его особенность. Он очень привязчивый…

– Я заметил, – сухо роняет он.

Смотрю на него во все глаза. Мой мозг дает сбой.

– И как же вы это заметили? – спрашиваю. – А главное, почему это для вас важно?

– Совсем не важно, – слишком быстро отвечает он. – Просто наблюдение.

Все страньше и страньше, сказала бы Алиса.

Не

будь я с ним знакома столько лет, решила бы, что он ревнует. Но это же абсурд, полнейший, и мы оба знаем, что этого быть никак не может.

Смотрю на Эллиота, силясь разгадать эту загадку.

– В чем ваша проблема? – спрашиваю в лоб.

– Никаких проблем, – резко отвечает он. Быстро встает, и мне впервые представляется возможность полностью рассмотреть его. Сложен как Адонис.

Иисусе…

Эллиот Майлз может быть кем угодно и каким угодно, но я могу с уверенностью поручиться за то, что в полотенчике он смотрится очень и очень неплохо.

Не то чтобы мне было до этого дело, конечно!

– В общем, я тут думал о тебе, – говорит Дэниел, когда мы с ним идем под ручку по улице, чтобы забрать из тайского ресторана ужин навынос.

– А что со мной такое? – спрашиваю.

– Ты только не обижайся…

Раздраженно фыркаю:

– Когда кто-то говорит «только не обижайся», это означает, что он хочет сказать что-то обидное.

Дэниел улыбается, разглядывая меня.

– Какой ты была до того, как погибли твои родители?

– Что ты имеешь в виду?

– Какой ты была? Ты иначе одевалась? У тебя были хобби, ты была общительной?

Опускаю голову. Никто еще не задавал мне этот вопрос.

– Наверное, я была… – Мой голос прерывается. – Да не знаю я!

– Ты прилагала усилия к тому, чтобы каждый день выглядеть красиво?

Задумываюсь. Вспоминаю. Киваю.

– Пожалуй, да.

– Ты была постоянно сосредоточена на работе?

Печально качаю головой.

– Отнюдь нет.

– У тебя был парень?

– Был, но мы расстались вскоре после их гибели.

– И с тех пор у тебя не было длительных отношений?

В ответ только пожимаю плечами.

– Детка. – Он наклоняется и целует меня в плечо. – Я тут никак понять не мог, почему такая красивая девчонка, как ты… ведет себя так, как ты.

Я вопросительно поднимаю на него глаза.

– Ты прячешься за своим горем, не так ли? – полуутвердительно говорит Дэниел.

Глаза застилают слезы, и я снова опускаю голову. Слышать, как другой человек говорит это вслух…

С того самого дня я перестала быть прежней, и сама это знаю.

Я тоскую по родителям, тоскую по их безусловной любви. И пусть их гибель никак не связана со мной, но почему они бросили меня здесь совершенно одну?!

В горле растет ком.

Я сердито смахиваю одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.

– Прекрати, я не хочу об этом говорить!

Дэниел снова целует меня в плечо.

– Ладно. Не хочешь – не будем… Надо было купить

спринг-роллов, я просто помираю с голоду, – говорит он, меняя тему. Легонько сжимает мой локоть.

Растягиваю губы в унылой улыбке и впервые за долгое время чувствую, что другой человек меня понимает.

Кручу кольцо на пальце, глядя в пустоту; еду в поезде, возвращаясь домой с работы, и пытаюсь анализировать последние несколько дней. У меня полно дел и хлопот, но, жизнью своей клянусь, не могу перестать думать о том, что сказал Дэниел, что я прячусь за своим горем.

Я так вкалываю на работе именно потому, что альтернатива – развалиться на части и потерять работу?

Если я не буду выглядеть красиво, никто не будет обращать на меня внимание… и мое сердце больше никогда не будет разбито.

Мой разум – спутанный клубок растерянности и противоречий, и при этом я никак не могу выбросить из головы явление Эллиота Майлза в треклятом полотенчике.

Я думаю об этих мышцах, просыпаясь, я думаю о них, пока еду на работу, я думаю о них, когда ложусь спать. В ду?ше, в тренажерке, одна в постели – короче, где угодно я думаю о них. И, поверьте, за те вещи, которые я при этом воображаю, мне уготована прямая дорожка в преисподнюю. Достаточно сказать, что в моих грезах Эллиот Майлз проводит массу времени, умостив голову между моих ног, и, святые угодники, какой же у него сильный язык! Я почти наяву вижу, как сок моего возбуждения поблескивает на его губах, когда он поднимает голову и смотрит на меня, почти чувствую, как его щетина обжигает нежную кожу на внутренней стороне моих бедер.

Я все время фантазирую о том, как он вызывает меня в свой кабинет и, перегнув через стол, имеет меня по-всякому, и это горячо, жестко и потно.

И это длится, и длится, и длится…

Боже… да что творится со мной в последнее время?!

А хуже всего то, что он мне даже не нравится. Более того, еще неделю назад я сказала бы, что презираю его.

Но что-то во мне меняется прямо сейчас, и я не знаю, что это за перемены или как их объяснить.

У моих гормонов случилось нечто вроде истерики, и я превратилась в одну из тех озабоченных личностей, которые постоянно думают о сексе.

То белое полотенчико – охренительная подстава!

Поезд подходит к моей остановке, я встаю и, поймав свое отражение в стеклянной двери, ощущаю разочарование от того, что вижу. Я выгляжу далеко не элегантно, совсем не так, как выглядела неделю назад на том светском вечере.

Может быть, просто время пришло…

Улыбаюсь, лежа в постели и читая письмо. Потом отвечаю:

Уважаемый Эдгар!

Какая жалость, что вы не любите кошек! У вас могла бы быть счастливая жизнь, наполненная кошачьей любовью.

Однако мне безумно интересно, какие пикаперские приемы вы посоветовали бы мне применять в будущем?

Поскольку вы – дрочер, ваше слово для меня закон.

Буду ждать ответа затаив дыхание.

Пинки Леру