Тиберий
Шрифт:
Началось восстание и в Галлии. Оно угрожающе ширилось, в борьбу с римлянами вовлекалось все больше племен. Молва, как обычно, преувеличивала беду, и в Риме уже ждали варварского нашествия. Однако настолько изменились нравы в этом городе, что многие его жители жаждали иноземного владычества, наверное, полагая, будто завоеватели предоставят бесполезному плебсу больше хлеба и зрелищ, чем прижимистый Тиберий. Когда в обществе утверждаются количественные факторы престижа, сразу всем всего становится мало, люди ненавидят друг друга, зарятся на чужое и злобствуют так, что готовы сами погибнуть, лишь бы катастрофа поглотила всех остальных. И те, кто боялся галлов, и те, которые мечтали увидеть резню и пожарища, уничтожающие ненавистную империю, сходились в одном: во всем виноват угрюмый и нерадивый принцепс, озабоченный
Однако сам принцепс сохранял спокойствие. По-прежнему пребывая в Кампании, он своей невозмутимостью показывал сенату, что ситуация в Галлии находится под контролем и не требует каких-либо чрезвычайных мероприятий. "Видимо, у Сеяна нет второго дяди, потому Цезарь и не делает новых назначений в Галлии", — шепотом разносилось по курии.
Между тем сенаторы собственным поведением создавали себе Сеянов и Тибериев. Ко всем государственным вопросам они подходили с узкой меркой частной выгоды. Так, один вельможа поднял в народе волну недовольства состоянием дорог. Он шумно критиковал злоупотребления подрядчиков и бездеятельность магистратов. А когда сенат поручил ему навести порядок в этой сфере государственного хозяйства, он, вооружившись властью, занялся исключительно вымогательством и разорил многих видных людей. В другом случае, при обсуждении кандидатуры в проконсулы Африки, некоторые сенаторы использовали трибуну лишь для очернительства неугодных лиц. Получилось, что собрание решало вопрос не о том, кто достоин ответственной миссии, а выявляло наиболее порочных представителей высшего сословия.
Тиберий сполна продемонстрировал выдержку и лишь тогда объяснился с сенаторами, когда в соответствии с его расчетом галль-ское восстание было подавлено штатными войсками под руководством постоянных легатов. Он написал, что величие Римской державы не позволяет ее первым лицам бросать столицу, откуда осуществляется управление всем государством, и устремляться навстречу локальному мятежу. Потому ни он сам, ни Друз не выехали в Галлию.
Несмотря на то, что развитие событий подтвердило правоту принцепса, его не миновали обычные упреки в нерадивости и безразличии к государственным интересам. Однако все, что осуждалось шепотом, одобрялось вслух. Прилюдно сенаторы на все лады превозносили мудрость принцепса. Успехи римского красноречия, обращенные ныне только на лесть и клевету, позволили аристократам подняться до таких высот в низком угодничестве, что выделиться на фоне этого искрометного фальшивого блеска было весьма сложно. Но трудности никогда не останавливали римлян. Вот носитель славной фамилии Корнелий Долабелла и предложил назначить принцепсу овацию по возвращении из Кампании. В ответ Тиберий написал, что он не настолько бесславен, чтобы после покорения многих воинственных народов и отпразднованных триумфов в пожилом возрасте добиваться награды за загородную прогулку. "Сплоховал ты, Долабелла, — со смехом отреагировали на ответ принцепса сенаторы, — Цезарь не доволен предложением. Тебе следовало присудить ему триумф, а не овацию".
Сам Тиберий, как никогда, спокойно относился к шумихе вокруг его имени. После потрясений минувшего года и карикатурных влюбленностей он окончательно смирился с мыслью, что жизнь его фактически закончилась. Непосредственно для себя он уже не ждал ничего хорошего. Поэтому главным для него теперь было дождаться успехов Друза. И по доходящим из Рима сведениям опыт пробной передачи власти удался. Друз сумел уладить несколько конфликтов в сенате и в целом управлял государственным аппаратом уверенно и грамотно. Правда, сенаторы продолжали посылать гонцов к Тиберию по всякому вопросу, что, однако, можно было отнести на счет их осторожности, страха обидеть невниманием грозную фигуру.
Но при очевидных успехах Друз все-таки не торопился взрослеть. Как сообщал дотошный Сеян, консул многие дни проводил на частных постройках, теша свою страсть к возведению дворцов, а по ночам пировал. Впрочем, и такое легкомысленное поведение не вредило репутации Друза. Незатейливый нрав приближал его к народу и, что было еще важнее для плебса, отличал сына от угрюмого, нелюдимого и скрытного отца. "Пусть он лучше
Сенаторы все более яростно конкурировали за расположение принцепса. Они выслеживали друг друга, чтобы уличить коллег в чем-либо неблаговидном и донести Тиберию. Порою и представители всаднического сословия становились добычей цепких доносчиков. Так к суду был привлечен всадник Клуторий. Он увлекался поэтическими опытами и в свое время отличился стихами, оплакивающими смерть Германика, за которые получил денежное вознаграждение от Тиберия. Позднее, когда заболел Друз, Клуторий загодя воспел трагическими строками его предполагаемую кончину в надежде на еще больший дар от безутешного отца. Однако Друз выздоровел. Тогда разочарованный поэт подбросил стихи знатным дамам, чтобы утешиться славой и дамскими восторгами.
Этот образец современной нравственности стал лакомым кусочком для обличительного аппетита сенаторов. Немало прекрасных речей прозвучало в курии, и в итоге Клуторий был казнен как государственный преступник. Принцепс, следивший за происходящим из кампанской засады, попенял сенаторам за излишнюю крутость мер, но абстрактно похвалил их за бдительность и непримиримость к пороку. Это было воспринято как поощрение, и доносы посыпались на Тиберия, как созревшие плоды в кампанских садах.
В страхе перед этим камнепадом Тиберий отписал сенату, что помимо принцепса в государстве есть еще и законы, проверенные вековым опытом предков, которых вполне достаточно для разрешения большинства возникающих конфликтов. В своем желании отдалиться от дел он начал тосковать даже по годам родосской ссылки. Теперь, когда появилась надежда переложить груз власти на Друза, Тиберий почувствовал, что его моральные силы давно истощились и лишь крайняя необходимость заставляла его терпеть монаршую участь. Но и здесь, в кампанском раю, до него доходили зловонные испарения столичных пороков. Рим клокотал раздорами, как бурлит котел злой колдуньи, в котором варится отрава на пагубу всему миру. Тиберий более не мог выносить этого нравственного яда, его душило отвращение, разум мутился гневом, и он готов был возненавидеть род людской так, как это ему приписывалось уже много лет.
В поисках спасения Тиберий все более отгораживался от сената и Рима вообще буфером из таких людей как Сеян. Но, будучи воспитанником Августа, Тиберий был слишком добросовестным человеком. Он не мог предать забвению государственные нужды, потому всемерно старался укрепить положение Друза. Настал момент, когда принцепс обнародовал свои планы по передаче власти сыну. Он направил в сенат письмо, в котором просил предоставить Друзу трибунские права. Это являлось прямой попыткой сделать Друза соправителем.
Некогда должность народного трибуна была введена в Риме для защиты плебеев от посягательств всемогущей тогда знати. Трибуны имели право вето по отношению к магистратским распоряжениям и юридическую неуязвимость, они не подчинялись даже диктатору. Но такие особенности их власти компенсировались кратковременностью должности и многочисленностью самих трибунов, среди которых нобили всегда могли завербовать себе сторонника и противопоставить его несговорчивым коллегам. В эпоху гражданских волнений выявился поначалу скрытый потенциал, заключенный в этой должности. Братья Гракхи, Ливий Друз и Клодий, будучи трибунами, фактически возглавляли государство. Август, оформляя свой монархический статус в республиканских рамках, не стал покушаться на консулат, но присвоил себе пожизненную трибунскую власть. С того времени трибунские полномочия у всех римлян стали ассоциироваться с правителем.
Выступая с такими просьбами, которые возводили Друза в ранг принцепса, Тиберий упорно ссылался на пример Августа. Он якобы не нарушает республиканские порядки, а следует счастливой практике Августова правления. Поэтому в своем обращении он отметил, что ведет себя по отношению к Друзу так же, как некогда Август поступил с ним, Тиберием, испросив для него такие же права. Сенаторы, давно поняв намерения Тиберия, изобразили восторг по поводу этого обращения и честно разделили свою лесть между соправителями. В курии вновь развернулось состязание в низкопоклонстве. Приз абсурда выиграл Квинт Гатерий, высказавший пожелание начертать сенатское постановление во славу Друза золотыми буквами.