Тиберий
Шрифт:
Тиберий в ответ поблагодарил сенаторов за удовлетворение его просьбы, но существенно ограничил намеченные Курией торжества в честь возведения Друза на престол путем присвоения ему трибунских полномочий. Отдельно помянув Гатерия, он настоятельно рекомендовал никогда более не грезить о золотых буквах.
После свершения акта легализации первенства Друза в сенате Тиберий стал еще спокойнее воспринимать неутихающие дрязги в аристократической среде. А там поднималась волна борьбы с роскошью и ее дитятями: чревоугодием и распутством. Мастерскими обличительными речами сенаторы подготовили моральную атмосферу для лавины судебных преследований за нарушение закона об ограничении издержек на всяческие удовольствия, введенного Юлием Цезарем и подкорректированного Августом. В ожидании похвал принцепса борцы за чистоту быта богачей оповестили его о своей затее. Однако ответ престарелого правителя их
В пространном письме Тиберий в вежливой форме давал понять, что разгадал замысел инициаторов очередной кампании, который состоял в том, чтобы поживиться за счет разоблаченных нобилей. Там, где правит бал богатство, борьба с роскошью, развратом и преступленьями против нравственности, то есть против человеческой природы заведомо обречена на провал. Все будут врать и таиться. Верх возьмет тот, кто первым подсидит соседа и выдаст его прежде, чем попадется сам. Естественно, в такой обстановке сначала пострадают наиболее честные и скромные, а потом наступит черед и всех остальных. Это будет война без шансов на окончательную победу. Признавшись, что он не видит пути к успеху в такой войне, Тиберий писал: "Если кто из высших должностных лиц обещает такое усердие и такую твердость, что для него будет посильным вступить в борьбу с роскошью, я воздам ему похвалу и признаюсь, что он снимет с меня часть моего бремени; но если они пожелают подвергнуть пороки лишь словесному бичеванию, а затем, добыв этим славу, оставят мне распри, то я не хочу попреков; мирясь с ними, по большей части несправедливыми, в государственных делах, я прошу избавить меня от пустых и бесплодных". По мнению Тиберия, корень всех зол находился не в статуях, картинах и кулинарных шедеврах, а в людских душах. "Пусть нас изменит к лучшему ощущение меры дозволенного", — увещевал он сенаторов. Правда, принцепс не сказал и не мог сказать, что души людские впитывают порок из окружающего мира, подобно тому, как легкие жертв пожара наполняются смертоносным дымом, клубящимся из развалин полыхающего отчего дома.
Отклонил Тиберий и многие другие инициативы не в меру активных сенаторов. "Меня больше заботят проблемы снабжения Италии, утратившей способность самостоятельно содержать свое население, заморским хлебом, чем проделки мелкого корыстолюбца, переплавившего мою статую на серебряную утварь", — заверял он отцов города.
Единственное, что по-настоящему в тот период беспокоило Тиберия, это слухи о неладах между Друзом и Сеяном. Говорили, будто горячий Друз однажды даже ударил префекта преторианцев в лицо. Но выяснить что-либо определенное Тиберию не удалось, поскольку главным его информатором был сам Сеян. Тот утверждал, что сенаторы, враждебные дому Цезаря, намеренно распускают дурные слухи в надежде посеять недоверие между отцом, сыном и их верным слугою. Сеян успокаивал Тиберия, заверяя его, что сам он никогда не пойдет на поводу у скрытых врагов принцепса. "С тобой, Цезарь, моя душа и мой разум, — говорил он, — я ценю тебя как мудрого правителя и люблю как своего благодетеля. И даже самый эгоистический расчет, если бы я был способен руководствоваться им, тоже призвал бы меня к сотрудничеству с тобою, ибо кто я без тебя! Друз же еще молод и вспыльчив. Но он чист душою, а потому, не сомневаюсь, оценит меня по-достоинству, невзирая на все наветы". А сам Друз говорить о Сеяне отказывался и мрачнел, когда отец пытался завести разговор на эту тему. "Да, он молод, а потому ревнив, — думал Тиберий, — он не знает, что править такой огромной страной в одиночку невозможно, нужны верные и умные соратники. Ничего, повзрослеет".
Между тем Сеян вновь и вновь привлекал к себе внимание римлян исправной службой государству. Именно он со своими преторианцами, опередив пожарную службу, первым прибыл к месту бедствия во время пожара, вспыхнувшего в театре Помпея. Благодаря решительным и разумным действиям Сеяна разгул стихии был остановлен, и огонь не перекинулся на другие постройки. Тиберий официально принес благодарность своему помощнику и взялся руководить восстановлением разрушенного здания, так как никто из рода Помпея не имел достаточных для этого средств. По решению сената восстановленный театр должен был украситься статуей Сеяна.
А вскоре Блез, рекомендованный принцепсу Сеяном, подавил мятеж в Нумидии. Тиберий присвоил ему триумфальные отличия и закрепил за ним данный солдатами титул императора. При этом принцепс опять-таки воздал хвалу Сеяну.
Тиберию пришлось покинуть кампанское убежище из-за болезни Августы. Возвратившись в Рим, он продемонстрировал притворное сочувствие захворавшей матушке, а та высказала притворную
С юных лет Августа стремилась к власти, заразившись этой страстью от мужа и усугубив ее женским нравом. Мир для нее был двухполюсным: с одной стороны — ее прихоть, а с другой — все остальное. Когда же она наконец-то достигла цели, водрузив на трон сына, то с ужасом стала замечать, что с каждым днем теряет по частям и влияние на сына, и власть. Ее Тиберий из инструмента господства превратился в конкурента. Она мстила ему с мелочной язвительностью женского коварства.
Вот и теперь, выслушав от Тиберия натужные пожелания скорейшего выздоровления, Августа сообщила ему, что, невзирая на возраст, продолжает заниматься делами.
— Правда, благодаря твоим неусыпным трудам, мой дорогой, не осталось государственных вопросов, где я могла бы дать тебе полезный совет, опираясь на наш с Августом опыт, — с подобием усмешки говорила она. — Ты сам безукоризненно управляешься со всем этим хозяйством и споро разделываешься с врагами. Но все-таки мои дни не проходят бесследно. В мартовские календы, например, я освятила статую Августа. Знаешь, там, на углу, у театра Марцелла.
По злорадному блеску в мутных глазах Августы Тиберий догадался, что ее поступок заключает в себе какую-то каверзу, поэтому он решил не приближаться к упомянутому памятнику. Много раз Тиберий обходил стороной площадь у театра Марцелла, но его мучительно тянуло туда, как преступника на место свершенного злодеяния. Тогда он пожаловался Сеяну. Тот изучил скульптуру божественного основателя римской монархии и доложил, что все в норме, за исключением одного нюанса: в посвятительной надписи Августа упомянула себя впереди Тиберия. Это выглядело оскорблением принцепса, которое он вынужден был проглотить, чтобы растворить в крови очередной порцией яда. Народ днями напролет толпился у памятника и злорадствовал по поводу очередного унижения ненавистного принцепса.
Примерно в то же время Тиберий получил еще одну похожую моральную пощечину, но она не вызвала его обиды. В почтенном возрасте скончалась Юния, племянница "последнего республиканца" Марка Катона. В завещании эта богатая матрона уважительно упомянула почти всех знатных вельмож, но пропустила принцепса. Здесь все было честно: родственница Катона не могла симпатизи-ровать Цезарю. И, хотя плебс много рассуждал на тему столь демонстративного умаления чести принцепса, Тиберий оценил прямоту поступка гордой женщины и ни в чем не препятствовал возданию ей посмертных почестей при пышном погребаль- ном обряде.
В тот период Тиберий был особенно честен и принципиален в делах и великодушен в обращении с окружающими. Источник высшей силы, питавшей его дух, заключался в идее о постепенной передаче власти сыну и укреплении его положения за счет таких надежных соратников как Сеян. Подрастали и его приемные внуки. Вслед за Нероном достиг совершеннолетия другой сын Германика Друз. Тиберий представил его сенату и испросил ему такие же привилегии, какие были дарованы Нерону. Эти молодые люди не годились в соперники сыну принцепса, так как тот уже был дважды консулом, имел военные и политические заслуги, зато они укрепляли фамилию Цезарей в целом. Возмужание наследников защищало старшего Друза от посягательств со стороны аристократов, поскольку лишало их надежды на захват власти в случае его устранения. Тиберий искренне возвеличивал сыновей Германика, желая выглядеть справедливым правителем и будучи уверенным в своем Друзе. Кроме того, добрым отношением к этим юношам он отчасти успокаивал угрызения совести перед прахом Германика, поскольку опасался, что являлся поводом к возбуждению ненависти к нему со стороны Августы.
"Еще немного усилий, — думал Тиберий, — и моя миссия завершится. Тогда, по прошествии лет, развеется дух сплетен, злобных наветов, и люди увидят, что я сохранил великое государство в целости, приумножил казну, улучшил положение провинций, продвинул людей достойных и поставил преграду алчным и порочным. Мне воздадут должное, и, может быть, я еще доживу до этого дня где-нибудь в кампанской тиши".
Эта мечта примирила Тиберия с его судьбою. Он почти полюбил жизнь. Поэтому, когда заболел Друз, отец не испытал особого беспокойства. Слишком много бед он изведал, начиная с раннего детства, и награда в виде спокойной старости казалась вполне заслуженной. Однако Друзу становилось все хуже, а Тиберий не мог даже помыслить о страшной развязке. У него просто не осталось сил, чтобы пережить трагедию, потому он и не думал о таком исходе.