Тигриное око (Современная японская историческая новелла)
Шрифт:
Однако предположения многих и многих были обмануты, время шло, а известие о том, что Хиго вспорол себе живот, все не приходило. Более того, через некоторое время Мунэнобу явился в замок Кокура с тем же высокомерным видом, с каким он его покидал.
— Ну, этот Хиго…
— И как бесстыдно ведет себя!
Постепенно негодование в адрес Мунэнобу сменилось пониманием всей серьезности происшествия.
Над
То, что Тадаоки лично явился с повинной, принесло свои плоды, и дело уладили на том, что будет прислан другой заложник. Однако, судя по всему, сёгуны Токугава продолжали неприязненно относиться к клану Хосокава, и впоследствии еще не раз гонцы отправлялись в Эдо для переговоров.
Но Мунэнобу не умер и на этот раз. Казалось непостижимым, что главный виновник происшествия, поставившего под удар весь клан Хосокава, все еще продолжал оставаться в живых. Однако князь Тадаоки сдержал свой гнев, предоставил выносить решение самому сёгуну Токугава, и потому на некоторое время суд и наказание были отложены.
Но теперь уже судьба Мунэнобу, можно сказать, была предопределена, и дело шло к концу. Этот человек, который, казалось, до такой степени цеплялся за свою жизнь, что пренебрег и здравым смыслом, и долгом, на этот раз уже не должен был ускользнуть.
В примолкнувшем доме Мунэнобу, где и слуг-то почти не осталось, за закрытыми воротами дни тянулись в зловещей тишине. В глазах Мунэнобу все чаще появлялся мрачный блеск, и временами он мучил Мио все теми же порывистыми пылкими объятиями, которые едва ли сулили ей радость. Но и в такие минуты Мио упорно отводила свой взгляд от Мунэнобу.
Несколько месяцев продолжалась эта странная жизнь, когда они, отворачиваясь друг от друга, ждали наступления некоего часа.
— Ты ведь знаешь, что произойдет сегодня?
Для этих двоих не требовалось иных слов.
— Кажется, от правителей Токугава пришло распоряжение убить меня.
Когда он сказал это, Мио тихо опустила голову и поднялась с места. Мунэнобу, державший в руке чайную чашку, застыл с ней, опустив веки. Осязая мягкую тяжесть черной глины, он как будто бы силился еще раз уловить тот приглушенный звук, который послышался ему некоторое время назад.
То был едва слышный скрип бамбуковой калитки. На этот раз не ночной ветер должен был потревожить ее, а Мио и Аи. Звука все не было слышно.
Мунэнобу терпеливо ждал.
Но звука не было…
Пробило четыре с половиной стражи. [67] Мунэнобу поднялся.
— Ты не успеешь, Мио!
Он увидел ее в то же мгновение, когда открыл дверь в соседнюю комнату. Облаченная в белое, Мио лежала с безупречно пронзенной кинжалом шеей.
— Мио!
Как давно он не называл ее по имени…
67
Приблизительно 23
Немного поодаль лежало тщательно сложенное белое кимоно, приготовленное, как следовало думать, для Мунэнобу, а сверху была оставлена прощальная записка.
«О том, что случится сегодня ночью, я знала еще до того, как Вы мне сообщили. Меня известила по секрету моя мать. Она сказала, что сегодня утром посланец от князя тайком передал ей, что Мунэнобу убьют но меня и Аи хотят спасти и повелевают немедленно отозвать нас в родительский дом. Я отказалась. Но не потому, что непременно хотела последовать за Вами, а потому, что не хочу больше жить. Много раз Вы пропускали тот час, когда следовало умереть. Может быть, Вы и на этот раз хотите поступить так же. Но я уже устала. Слуга моей матери увел Аи, она ничего не знает и останется в доме Ёнэда».
Когда он дочитал записку до конца, то услышал настойчивый стук в ворота и шум голосов.
— Высочайшее повеление!
— Нагаока Хиго, слушай высочайшее повеление!
Отослав прочь слугу, Мунэнобу сам открыл ворота. Навстречу ему первым шагнул не кто иной, как Масуда Сигэмаса.
— Сигэмаса! Исполнить приговор послали тебя?
— Д-да… Высочайшее повеление…
— Ну, входи, — впустил он попятившегося было Сигэмаса. Когда они вошли в комнату, где совсем недавно супруги пили чай, Сигэмаса порывисто выбросил обе руки вперед и сложил их перед грудью.
— Простите меня, господин Хиго! Негоже мне поднимать меч на господина Хиго, который так долго был моим благодетелем. Но высочайшим повелением требуют, чтобы исполнил дело непременно Сигэмаса.
— О, вот как распорядился князь!
Увидев на щеках Мунэнобу тень легкой усмешки, Сигэмаса наконец вернул себе решимость:
— Высочайшее повеление гласит… — начал он с новыми силами, но Мунэнобу небрежным взмахом руки остановил его:
— Ну, ну, оставь. Я знаю решение князя, еще не выслушав его.
— …
— Сигэмаса!
— ?
— Ты, наверное, думаешь, что я потерял совесть, раз дожил до такого времени.
— …
— Нет, я уже не убегу и не спрячусь. Жизнь Мунэнобу подошла к концу. — Сказав это, он снова усмехнулся. — Впрочем, жизнь Мунэнобу кончилась еще тогда, когда вернулся Тадатоси.
— Как? Что вы такое говорите?
— Мунэнобу должен был вспороть себе живот, когда ему приказали склонить к отставке господина Окиаки. Разве не так?
— …
— А знаешь, Сигэмаса, почему я этого не сделал?
В глазах Сигэмаса отразилось некоторое смятение.
— Вспороть себе живот мне помешали тогдашние слова князя.
Мунэнобу вспомнил, как они остались наедине с князем в тот вечер несколько лет назад, когда возник вопрос о наследнике. Тогда оба они почти ничего не говорили друг другу. Только одно сказал князь Тадаоки, пристально глядя на Мунэнобу больными измученными глазами:
— Хиго, не умирай, пока я не скажу тебе — умри.
Уже принявший решение покончить с собой, Хиго истолковал тогда эти слова князя так, что не следует совершать харакири той же ночью. Но потом он стал понимать, что князь Тадаоки уже в то время предвидел все, что повлечет за собой история с назначением преемника.