Тильда. Маяк на краю света
Шрифт:
— Нет, эта просто с секретом. Но не одним. Нужен хороший свет, бумага для записей алгоритма, удобный стол… Я ее открою — непременно. Ты знаешь, что внутри?
Я было потянулась забрать мамино имущество, но жених преградил мне дорогу:
— Тебе некуда спрятать — твой корсет не выдержит нагрузки. А у меня нагрудные карманы большие.
Я наморщила нос. Он намеренно дразнит меня! Чак потянулся к своему сюртуку, сложенному в голове. Вытащил, распрямил.
— Отличная вещь, мерчевильские портные знают толк. Смотри.
И
— Что там?
— Будешь много знать — скоро состаришься.
— Это же компас королевы Мерче, верно?!
В свете ларипетры Чак сузил глаза, чем и выдал себя. Я бросилась вперед:
— Ты носил его с собой все время?! Ну, дай посмотреть! Это же такой артефакт!
Но вместо сюртука въехала ему только в грудь. Он посмеялся надо мной и любовно поправил снова съехавшую маску.
— Не дам. Все свое ношу с собой — таков девиз профессионального мошенника. Давай спать, трусишка. Завтра большой день.
Я надулась, оставшись ни с чем: мой неуважаемый супруг спрятал шкатулку — достаточно плоскую, чтоб поместиться в карман, но… громоздкую для корсета, увы… Сложил сюртук обратно под голову и улегся на импровизированную подушку, закрыл глаза, как ни в чем ни бывало.
Вот уж правда… Мошенник… Все стырил, еще и идиоткой выставил… Алиса покосилась на меня. Насмешливо и бесшумно высунула язык, подобно подколодке. Покосилась на сияющую ларипетру. Свет ей мешает… Или ему… Скажите, пожалуйста… Я скорбно затолкала кристалл на место и отвернулась к «стенке».
Ничего я не идиотка. Просто надо уснуть. Да. Слишком много событий за раз, вот мозг и не успевает. Я просто дезориентирована — ничего страшного не произошло, несмотря на все предсвадебные обычаи Гудру.
Закрыла глаза.
«Все свое ношу с собой» — хорошая фраза… Надо будет в следующий раз брать серапе и калебас… Привязать его на пояс, что ли… Пояс был бы полезной вещью, если туда же присобачить ларипетру, спрятанную в серебряную оправу…
Разбудил меня солнечный луч: он настырно лез в щель между шатерными полами. Я потянулась. Обнаружила, что ни красного сюртука, ни его хозяина внутри нет. Выглянула наружу. Зажмурилась. Но, к моей радости, солнце больше не слепило так болезненно, как прежде. Моргая, привыкая к свету, увидела его.
Чак сидел на пригорке., жевал травинку, смотрел в горизонт, за которым поднялось уже солнце и… выглядел непривычно серьезным. Я тихо вылезла, разгладила волосы на ходу, подошла, поинтересовалась из-за плеча.
— Что делаешь?
— Думаю. Люди иногда занимаются таким, знаешь, — он оглянулся и весело подмигнул.
Я замерла, он, пользуясь моим замешательством, легко вскочил на ноги и не менее легко коснулся губами моего лба. Что?!. Заглянул весело
— Как спала, трусишка?
Я заморгала. Поправила маску на всякий случай. Нахмурилась.
— Почему ты называешь меня трусишкой?
— Ну, дознаватель называет же Аврору «заря». Надо ровняться.
— Так то «заря» и то дознаватель! Ты что же, вот это додумался за ним все повторять?
— Не все. Только самое лучшее.
Чак взял меня за руку и потянул вниз, к деревне.
— Вайды уже там. Все ждут только тебя. Готова выйти замуж?
Мне ничего не оставалось, как поджать губы. Выйти замуж. И прыгнуть с обрыва в море. Это ведь легкотня, верно? Это ничего страшного. Мама тоже сделала и одно, и второе.
Мы шли сквозь высокую траву замечательного цвета аспарагуса, гладкую и нежную, как… кожа сирены, чего уж тут душой кривить. Для острова Гудру — самое подходящее сравнение. То ли сегодня росы не было, то ли она уже высохла. Мне было немножко жаль, что на мне высокие топольские сапоги, и я не могу побежать по этому пригорку босиком. Скоро мы выйдем в море, если судьба улыбнется, и тогда никакой травы… Я завороженно касалась ее ладонью.
— Не молчи, Тиль. Хотя бы смотри на меня, как полагается невесте. А не на траву.
Пф-ф! Я расхохоталась и повернула голову к жениху:
— И как полагается невесте смотреть?
— Мы договорились ведь играть влюбленных.
— Ничего мы не договорились!
— Посуди сама… Ро, а значит, и Фарр, уже верят, народ Гудру — тоже. Теперь Ро не будет думать, что я по ней страдаю, Фарр — ревновать, туземцы не станут смотреть косо, и мы легко упорхнем…
Ха. Мотыльки играли с Алисой в догонялки в этой самой траве цвета аспарагуса. И он — настолько же легкомыслен.
— А как же «романтический благородный ореол безответной любви»?
Чак пожал плечами.
— Я подумал, что лучше уж взаимная.
— Взаимная и придуманная — разные вещи.
Вырвав руку, я широкими шагами пошла вниз, пиная траву цвета аспарагуса сапогами. У меня ведь… есть, а у него нет. И как играть? Это не игра! Ни за что!
Кастеллет догнал меня бегом, подхватил на руки, игнорируя, что я вырываюсь, царапаюсь, почти кусаюсь… Перекинул на плечо, смеясь.
— Я был неправ, Тиль. Я был очень неправ.
Опа. Приехали. В тысяче вещей, но что он имеет в виду сейчас?.. Его смех я ощутила всеми органами, будто из его тела вибрация перетекла в мое. Это почти… как говорить с деревьями. Так… куда больше, чем друзья навек даже!
— Когда ты вот так превращаешься в каменную статую, это очень мило. Но и не надейся, что я скажу, в чем и когда. Во всяком случае — не сейчас и не сегодня.
— А как же… «быть честным в браке»? — пискнула я жалобно, болтаясь за его спиной.
— Честность значит не обманывать. Я разве обманываю? Я просто говорю не все.