Тобой расцвеченная жизнь
Шрифт:
— Похоже, мы с тобой оба жертвы этого маленького семейного воссоединения, — произносит он, косясь на меня одним глазом. — Товарищи по несчастью, так сказать. — И, забирая из моих рук ключи, заключает: — Пойду занесу наши вещички. Бывай, подруга!
Подруга?! Гляжу ему вслед полными невысказанного удивления глазами. Не уверена, что мы с ним подружимся. Как-то и не особо хочется, если честно.
— Лукас пошел занести вещи, — сообщаю Патрику с Ренатой, возвращаясь в комнату. И добавляю: — Вы меня простите, но мне пора на работу.
— Конечно-конечно, — Рената
Я, конечно же, киваю, смущенная и сбитая с толку ее искренностью, от которой становится стыдно за самое себя, а в голове только одно: этот колючий подросток останется жить с нами в худшем из вариантов — в случае ее смерти.
Я не уверена, что хочу этого...
Даже больше: уверена, что не хочу.
Если взять в расчет Линуса, то это уже второй ребенок, появившийся в нашей семье до странности неестественным образом...
И в этот момент в комнате фрау Штайн разбивается очередной стакан/тарелка или еще что-то подобное — я вдруг осознаю, что Йоханна все еще не пришла.
— Боюсь, сиделки сегодня не будет, — отвечает Патрик на мой безмолвный вопрос, глядя с уже привычным обреченным выражением на лице. — Она звонила вчера, сказала, что они с мамой не нашли общего языка.
Только не это, кидаю взгляд на часы, буквально разрываясь между необходимостью быть на работе и позаботиться о фрау Штайн одновременно. И тогда Рената предлагает:
— Возможно, я могла бы помочь — все равно мне нечем заняться.
И Патрик кивает:
— Это было бы очень кстати. Спасибо, Рената! — Потом целует меня в щеку и велит идти на работу, ни о чем не переживая. Так я и делаю: подхватываю сумку и бегу к велосипеду. Надеюсь, Клара простит мое маленькое опоздание...
Весь день я только и делаю, что размышляю о новом жизненном витке, нежданно-негаданно свершившемся в наших с Патриком отношениях. Родной сын — это вам не подобранный в подворотне щенок, отмытый и причесанный на собственный лад, — это отдельно взятый индивид с уже устоявшимися принципами и понятиями, каждый из которых может быть противен вашим собственным представлениям о жизни.
Плюс ко всему — его мать. Симпатичная молодая женщина, с которой Патрика связывают
О предстоящей операции Ренаты я стараюсь не думать: не могу представить, что она, полная сил и энергии, может однажды умереть. Однажды, если что-то пойдет не так... И пусть предстоящая операция не кажется слишком тяжелой, однако с ее слабым сердцем любой наркоз может оказаться смертельным. Именно этого она и боится больше всего… Именно потому и решилась открыться Патрику.
Клара ни о чем меня не спрашивает — и к счастью — я еще не готова говорить с кем-либо на эту тему. Самой бы свыкнуться с произошедшим...
Возвращаясь домой после работы, вижу Линуса, гоняющего мяч с высоким подростком в черной одежде...
— Ева, — бросается он ко мне с радостным блеском в глазах, — я сегодня «пятерку» получил! Фрау Юнгер сказала, что я решаю лучше всех в классе.
— Умница, — треплю я его по волосам, а сама поглядываю в сторону Лукаса Мельбаха. Тот наблюдает за нами насмешливыми глазами... — Всегда знала, что ты у нас самый умный. — И интересуюсь: — Ты уже ужинал?
Линус мотает головой и, подхватывая с земли мяч, говорит:
— Нет, но я не хочу — мы с Лукасом играем в футбол. У него целая куча призов, он обещал научить меня лучшему удару.
Неловко машу парню рукой, но тот даже не отвечает. Спешу войти в калитку и избавиться от его нервирующего взгляда... Однако в доме я застаю картину не лучше: еще в прихожей слышу приглушенные голоса, доносящиеся с кухни, и, направляясь на их зов, вижу Патрика и Ренату, уютно беседующих за тарелкой спагетти. Перед ними два фужера с вином... не хватает только горящей свечи и более интимной обстановки.
Надеюсь, мое вытянутое лицо было таковым только в моем собственном воображении, потому что при виде этой картины у меня буквально падает сердце... И этого не исправляет ни приветливая улыбка Ренаты, вскочившей поприветствовать меня, ни тарелка с приготовленным ею блюдом, предложенным мне с искренним радушием.
Я ощущаю боль в глубине сердца... как будто бы кто-то колет его острой иглой.
— Уверена, что не голодна? — вопрошает меня женщина в цветастом фартуке. Моем, между прочим. — Я специально приготовила порцию побольше. Подумала, раз уж я все равно толкусь в доме, так уж лучше принесу хоть какую-то пользу. Ты ведь не имеешь ничего против, правда?
Я имею много чего против, однако вслух этого не произношу. У меня такое чувство, словно меня отодвинули, взяли своими наманикюренными ноготками и отодвинули в сторону в моем собственном доме.
В моем ли?
— Как фрау Штайн? — интересуюсь у Патрика. В мнимой надежде, что хоть здесь Ренату Мельбах ждала решительная неудача... Однако Патрик произносит:
— Я звонил в бюро по трудоустройству — у них некого нам предложить. Сама понимаешь, — он смущенно пожимает плечами, — мама распугала всех своим сиделок. Однако, — тут уж я заранее напрягаюсь, — Рената, по-моему, неплохо поладила с мамой.