Тобой расцвеченная жизнь
Шрифт:
И та подтверждает:
— Не представляю, чем она не угодила остальным девушкам. Милейшая старушка! Мы замечательно провели с ней время. — Очередной укол ржавой иглой пронзает мое сердце... И Рената как будто бы вдавливает ее еще глубже, когда добавляет: — Я могу присмотреть за фрау Штайн, пока не отыщется новая сиделка. Мне это совсем несложно!
Патрик улыбается...
Я тоже улыбаюсь? Наверняка. Натянутой, полной тайной муки улыбкой.
Я знаю, что должна быть снисходительнее к ней, сделать скидку на ее болезнь — непростые обстоятельства, заставившие их с сыном воротиться в Виндсбах,
22 глава
Я больше не могла оставаться внизу: сказала, что хочу принять душ и поднялась в нашу с Патриком комнату. С тех пор так и сижу на краешке постели с несчастным лицом... Гадаю, чем эти двое там заняты: продолжают милую беседу за фужером вина? Уверена, так и есть.
Мне Патрик пить запрещал... Говорил, что я еще маленькая — в шутку, как я полагала — теперь думаю, что это было всерьез.
Маленькая...
Возможно, росточком, но разве и умом... Или и умом тоже? Может, я просто не замечаю своей инфантильности. Достаточно припомнить вчерашние слезы на груди Килиана... И мысль: надо бы позвонить фрау Нортхофф и поблагодарить ее за предоставленный мне ночлег. Так взрослые и поступают... Они не бегут ранним утром, подобно воришкам, страшась встречи с последствиями своих поступков — они встречаются с ними лицом к лицу.
Раздается телефонный звонок на моем сотовом, и я выуживаю его из сумки.
— Привет, Каролина.
Сестрица, а это именно она, отзывается ответным приветствием — голос ее так и зашкаливает от обилия позитива. Счастливая, я ей даже завидую...
— Хотела тебе вчера позвонить, — сообщает она в телефонную трубку, — да меня позвали на вечеринку. Решила позвонить сегодня... Как поживаешь? Все хорошо, надеюсь? Больно голос у тебя неживой. Или это так кажется... Ну, я слушаю.
Говорить о Ренате и ее сыне я все еще не готова, пусть даже и с Каролиной, поэтому отвечаю, что все-то у меня замечательно. Лучше не бывает. В общем лгу в лучших традициях Евы Мессинг... А потом интересуюсь, как прошла ее вечеринка.
— Ах, да что там эта вечеринка, — отмахивается Каролина. — Скукота одна. Я с тобой о другом хотела поговорить...
— О чем же?
— О Килиане, — отвечает собеседница, — и любовных письмах. Меня зацепило, понимаешь? — поясняет она.
То, что она запала на Килиана Нортхоффа я легко понимаю, не пойму только, причем здесь любовные письма. О чем ей и сообщаю...
— Все просто, — я вроде как слышу смущение в голосе Каролины, — я решила написать ему любовное послание. Ну, знаешь, как в тех книжках, что ты мне прежде читала... «Дорогой мой сэр Лонселот...» и тому подобное. — И канючит: — Помоги! Сама я не справлюсь.
— Хочешь, чтобы я за тебя написала любовное письмо Килиану?! — восклицаю полным удивления голосом.
И собеседница отвечает:
— Ну ты же знаешь, какой у меня отвратительный почерк. Он разочаруется во мне только из-за него одного...
— Почерк? — недоумеваю я. — Печатай на компьютере. В чем проблема-то?
Слышу возмущение в голосе Каролины, когда трубка отзывается следующими словами:
— Ты ничего не понимаешь: любовное письмо нельзя отпечатать
Я молчу ровно минуту, не меньше. Обдумываю слова Каролины... В конце концов, она спрашивает:
— Ну, что скажешь? Могу я на тебя рассчитывать или как?
— Лучше бы «или как», — отзываюсь я, и Каролина применяет секретное оружие: умоляющий голосок, которому я никогда не могла сопротивляться:
— Ну, пожалуйста, Евушка, помоги своей неумехе-сестрице написать маленькое такое послание... Ты же знаешь, мне без тебя не справиться, особенно в первый раз. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Каролина оглушительно взвизгивает, когда я-таки бурчу свое «ну хорошо, ты ведь все равно не отстанешь» и обещаю не только написать, но и снести написанное адресату. Этот пункт нашего договора напрягает меня больше всего, однако, я полагаю, забросить конверт в почтовый ящик Нортхоффов может оказаться не так страшно, как выводить на бумаге цветастые признания Каролины.
А ее так и распирает от обилия фраз... Мы подключаемся по Скайпу и начинаем составлять наше послание.
— Напиши, что я влюбилась в него с первого же мгновения, как увидела, — говорит Каролина, мечтательно закатывая глаза. — И что пахнет от него...
— … Мандаринами и морским бризом. Да-да, я помню, — вставляю с тяжелым вздохом. — Может, добавим что-то менее патетичное. Например, об ощущении покоя, испытываемого тобой в его присутствии. Ну или о жгучем желании снова посидеть с ним под одним одеялом и...
— Нет, — прерывает меня Каролина. — Это скучно. При чем здесь все эти странные ощущения: здесь дело в другом. — И велит: — Напиши про его байк. Скажи, что я в жизни не видела парня, так хорошо смотрящегося за рулем своего мотоцикла.
Я интересуюсь:
— Так ты в Килиана влюбилась или все-таки в его байк?
— Одно другому не мешает, — возражает сестра. — Парень на байке — это своего рода мифологическое существо...
— Кентавр? — подсказываю я.
— Ага, — улыбается Каролина, — байкотавр или что-то в этом роде. Ты главное пиши, не отвлекайся!
В том же духе мы трудился еще около часа, а после Каролина велит мне запечатать письмо в конверт и снести по адресу не позже завтрашнего дня. Смеется, называя меня своим маленьким Амуром, и в итоге отключается, оставляя меня наедине с ворохом моих же разросшихся до размеров маленького Евереста проблем.
На часах девять вечера, и я решаюсь спуститься на кухню и развлечь себя выпечкой сливового пирога: снесу его завтра вместе с письмом к Нортхоффам и поблагодарю тех за гостеприимство. Так, пожалуй, будет правильнее всего...
— А вот и ты, — говорит Патрик, заметив меня на пороге. — Чем была занята? Я слышал, беседовала с Каролиной.
— Так и есть, — обхожусь кратким ответом, и спрашиваю: — Рената ушла? Я думала, вы все еще не можете наговориться.
Патрик откладывает журнал и похлопывает по месту рядом с собой — я послушно присаживаюсь и ощущаю мужскую руку, скользнувшую мне на затылок. Это приятно... Очень приятно. Выдыхаю, не в силах совладать с реакцией на эту простую ласку.