Она (обнимая его и целуя):О друг мой… Сегодня — блаженству предел:Отныне любви нашей мало двух тел.Ты понял?Он (сердце догадкой волнуя):Дитя от ребенка!.. Устрой мне! устрой…Ты мать мне заменишь; ты будешь сестрой.(Целуются долго, друг друга чаруя).…Она машинально смотрела в окно:По улице — в шляпе с провалом — мужчинаНес розовый гробик…«Сильна скарлатина», —Читал муж в газетах, — и стало темно.Она (обращаясь к предчувствию): Боже?!Он бросил газету и думает то же…И каждому кто-то шепнул: Решено.
Сонет («Я
помню Вас: Вы нежный и простой…»)
Георгию Иванову
Я помню Вас: Вы нежный и простой.И Вы — эстет с презрительным лорнетом.На Ваш сонет ответствую сонетом,Струя в него кларета грез отстой…Я говорю мгновению: «Постой!» —И, приказав ясней светить планетам,Дружу с убого-милым кабинетом:Я упоен страданья красотой…Я в солнце угасаю — я живуПо вечерам: брожу я на Неву, —Там ждет грезэра девственная дама.Она — креолка древнего Днепра, —Верна тому, чьего ребенка мама…И нервничают броско два пера…
Петербург
1911
Ананасы в шампанском
Третья книга поэз
I. Розирис
Увертюра («Ананасы в шампанском!..»)
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Удивительно вкусно, искристо и остро!Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!В группе девушек нервных, в остром обществе дамскомЯ трагедию жизни претворю в грезофарс…Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!
Январь 1915. Петроград.
Грандиоз
Грааль-Арельскому
Все наслажденья и все эксцессы,Все звезды мира и все планетыЖемчужу гордо в свои сонеты, —Мои сонеты — колье принцессы!Я надеваю под взрыв оркестра,Колье сонетов (размах измерьте!)Да, надеваю рукой маэстроНа шею Девы. Она — Беcсмертье!Она вне мира, она без почвы,Без окончанья и без начала:Ничто святое ее зачало:Кто усомнится — уйдите прочь вы!Она безместна и повсеместна,Она невинна и сладкогрешна,Да, сладкогрешна, как будто бездна,И точно бездна — она безбрежна.Под барабаны, под кастаньеты,Все содроганья и все эксцессыЖемчужу гордо в колье принцессы,Не знавшей почвы любой планеты:
1910. Июнь.
В коляске Эсклармонды
Я еду в среброспицной коляске ЭсклармондыПо липовой аллее, упавшей на курорт,И в солнышках зеленых лучат волособлондыЗло-спецной Эсклармонды шаплетку-фетроторт:Мореет: шинам хрустче. Бездумно и беcцельно.Две раковины девы впитали океан.Он плещется дессертно, — совсем мускат-люнельно, —Струится в мозг и в глазы, по человечьи пьян:Взорвись, как бомба, солнце! Порвитесь, пены блонды!Нет больше океана, умчавшегося в ту,Кто носит имя моря и солнца — Эсклармонды,Кто на земле любезно мне заменил мечту!
Екатеринослав. 1914. Февраль.
Барбарисовая поэза
Гувернантка — барышняВносит в кабинетВ чашечках фарфоровыхCreme d'epine vinette [10] .Чашечки неполныеДевственны на вид.В золотой печенницеАнглийский бисквит.В кабинете обществоВ девять
человек.Окна в сад растворены,В сад, где речи рек.На березах отсветыНеба. О, каприз! —Волны, небо, барышняЦвета «барбарис».И ее сиятельствоНавела лорнетНа природу, ставшуюCreme d'epine vinette:
10
Creme d'epine vinette — барбарисовый ликер (фр.)
Мыза Ивановка.1914. Июль.
Цветок букета дам
В букете дам Амьенскаго beau mond'a [11]Звучнее всех рифмует с резедойBronze-oxide блондинка Эсклармонда,Цветя бальзаколетнею звездой.Она остра, как квинт-эссенца специй,Ее бравадам нужен резонанс,В любовники берет «господ с трапеций»И, так сказать, смакует mesalliance: [12]Условностям всегда бросает: «schoking!» [13]Экстравагантно выпускает лиф,Лорнирует базарно каждый смокинг,Но не во всяком смокинге калиф:Как устрицу, глотает с аппетитомДежурнаго огейзерную дань:При этом всем — со вкусом носит титул,Иной щеке даря свою ладонь.
11
beau mond — высший свет (фр.)
12
mesalliance — мезальянс (фр.)
13
schoking! — Ерунда! (англ.)
1911. Февраль.
В блесткой тьме
В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухиВ княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив:Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе.Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив.Каждая строчка — пощечина. Голос мой — сплошь издевательство.Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс.Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства,И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена!Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт!Тусклые Ваши Сиятельства! Во времена СеверянинаСледует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт!
1913
В лимузине
Она вошла в моторный лимузин,Эскизя страсть в корректном кавалере,И в хрупоте танцующих резинВосстановила голос Кавальери.Кто звал ее на лестнице: «Manon?»И ножки ей в прохладном вестибюле,Хотя она и бросила: «mais non!» [14] —Чьи руки властно мехово обули?Да все же он, пустой как шантеклер,Проборчатый, офраченный картавец,Желательный для многих кавалер,Использованный многими красавец,О, женщина! Зови его в турне,Бери его, пожалуй, в будуары…Но не води с собою на Масснэ:Письмо Масснэ… Оно не для гитары!..
14
mais non! — Но нет (фр.)
1910.Июль.
На островах
В ландо моторном, в ландо шикарномЯ проезжаю по островам,Пьянея встречным лицом вульгарнымСреди дам просто и «этих» дам.Ах, в каждой «фее» искал я феюКогда-то раньше. Теперь не то.Но отчего же я огневею,Когда мелькает вблизи манто?Как безответно! как безвопросно!Как гривуазно! но всюду — боль!В аллеях сорно, в куртинах росно,И в каждом франте жив Рокамболь.И что тут прелесть? и что тут мерзость?Бесстыж и скорбен ночной пуант.Кому бы бросить наглее дерзость?Кому бы нежно поправить бант?