Без Бога, без хлеба, без крова,— Со страстью! со звоном! со славой! —Ведет арестант чернобровыйВ Сибирь — молодую жену.Когда-то с полуночных палубВзирали на Хиос и Смирну,И мрамор столичных кофеенИм руки в перстнях холодил.Какие о страсти прекраснойВелись разговоры под скрипку!Тонуло лицо чужестранцаВ египетском тонком дыму.Под низким рассеянным небомВперед по сибирскому трактуВедет господин чужестранныйДомой — молодую жену.
3 сентября 1917
«Поздний
свет тебя тревожит…»
Поздний свет тебя тревожит?Не заботься, господин!Я — бессонна. Спать не можетКто хорош и кто один.Нам бессонница не бремя,Отродясь кипим в котле.Так-то лучше. Будет времяТелу выспаться в земле.Ни зевоты, ни ломоты,Сын — уснул, а друг — придет.Друг за матерью присмотрит,Сына — Бог побережет.Поделю ж, пока пригожа,И пока одной невмочь, —Бабью жизнь свою по-божьи:Сыну — день, а другу — ночь.
4 сентября 1917
«Я помню первый день, младенческое зверство…»
Я помню первый день, младенческое зверство,Истомы и глотка божественную муть,Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,Что камнем падало — и ястребом — на грудь.И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,Потупиться — понять — что сладострастью кара —Жестокая любовь и каторжная страсть.
4 сентября 1917
Петров конь роняет подкову
(отрывок)
И, дрожа от страстной спеси,В небо вознесла ладоньРаскаленный полумесяц,Что посеял медный конь.
Сентябрь 1917
«Тот — щеголем наполовину мертвым…»
Тот — щеголем наполовину мертвым,А этот — нищим, по двадцатый год.Тот говорит, а этот дышит. ТотБыл ангелом, а этот будет чертом.Встречают-провожают поездаИ….. слушают в пустынном храме,И все глядит — внимательно — как даме —Как женщине — в широкие глаза.И все не может до конца вздохнутьТоварищ младший, и глотает — яро,Расширенными легкими — сигарыИ города полýночную муть.И коротко кивает ангел падший,Когда иссяк кощунственный словарь,И расстаются, глядя на фонарь,Товарищ старший и товарищ младший.
6 сентября 1917
«Ввечеру выходят семьи…»
Ввечеру выходят семьи.Опускаются на скамьи.Из харчевни — пар кофейный.Господин клянется даме.Голуби воркуют. КрендельПравит триумфальный вход.Мальчик вытащил занозу.— Господин целует розу. —Пышут пенковые трубки,Сдвинули чепцы соседки:Кто — про юбки, кто — про зубки.Кто — про рыжую наседку.Юноша длинноволосый,Узкогрудый — жалкий стихСочиняет про разлуку.— Господин целует руку.Спят . . . . . ., спят ребята,Ходят прялки, ходят зыбки.Врет матрос, портной горбатыйВстал, поглаживая скрипку.Бледный чужестранец пьяный,Тростью в грудь себя бия,Возглашает: — Все мы братья!— Господин целует платье.Дюжина ударов с башни— Доброй ночи! Доброй ночи!— Ваше здравие! За Ваше!(Господин целует в очи).Спит забава, спит забота.Скрипача огромный горбЗапрокинулся под дубом.— Господин целует в губы.
6 сентября 1917
«И вот,
навьючив на верблюжий горб…»
И вот, навьючив на верблюжий горб,На добрый — стопудовую заботу,Отправимся — верблюд смирен и горд —Справлять неисправимую работу.Под темной тяжестью верблюжьих тел —Мечтать о Ниле, радоваться луже,Как господин и как Господь велел —Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.И будут в зареве пустынных зорьГорбы — болеть, купцы — гадать: откуда,Какая это вдруг напала хворьНа доброго, покорного верблюда?Но, ни единым взглядом не моля,Вперед, вперед, с сожженными губами,Пока Обетованная земляБольшим горбом не встанет над горбами.
14 сентября 1917
«Аймек-гуарузим — долина роз…»
Аймéк-гуарýзим — долина роз.Еврейка — испанский гранд.И ты, семилетний, очами вросВ истрепанный фолиант.От розовых, розовых, райских чащКакой-то пожар в глазах.Луна Сарагоссы — и черный плащ.Шаль — дó полу — и монах.Еврейская девушка — меж невест —Что роза среди ракит!И старый серебряный дедов крестСменен на Давидов щит.От черного взора и красных косВ глазах твоих — темный круг.И целое дерево райских розЦветет меж библейских букв.Аймéк-гуарýзим — так в первый разПредстала тебе любовь.Так первая книга твоя звалась,Так тигр почуял кровь.И, стройное тело собрав в прыжок,Читаешь — черно в глазах! —Как в черную полночь потом их сжегНа красном костре — монах.
Бел, как мука, которую мелет,Черен, как грязь, которую чистит,Будет от Бога похвальный листМельнику и трубочисту.Нам же, рабам твоим непокорным,Нам, нерадивым: мельникам — черным,Нам, трубочистам белым — увы! —Страшные — Судные дни твои;Черным по белому в день тот черныйБудем стоять на доске позорной.
30 сентября 1917
«Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн…»
Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.Разгромили винный склад. — Вдоль стенПо канавам — драгоценный поток,И кровавая в нем пляшет луна.Ошалелые столбы тополей.Ошалелое — в ночи — пенье птиц.Царский памятник вчерашний — пуст,И над памятником царским — ночь.Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!Наше в княжеских подвалах вино!Целый город, топоча как бык,К мутной луже припадая — пьет.В винном облаке — луна. — Кто здесь?Будь товарищем, красотка: пей!А по городу — веселый слух:Где-то двое потонули в вине. [34]