Том 1. Стихотворения 1906-1920

Цветаева Марина Ивановна

13 июня 1917

«Стоит, запрокинув горло…»

Стоит, запрокинув горло, И рот закусила в кровь. А руку под грудь уперла — Под левую — где любовь. — Склоните колена! — Что вам, Аббат, до моих колен?! Так кончилась — этим словом — Последняя ночь Кармен.

18 июня 1917

Иоанн

«Только живите! — Я уронила руки…»

Только живите! — Я уронила руки, Я уронила на руки жаркий лоб. Так молодая Буря слушает Бога Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час. И на высокий вал моего дыханья Властная вдруг — словно с неба — ложится длань. И

на уста мои чьи-то уста ложатся. — Так молодую Бурю слушает Бог.

20 июня 1917

«Запах пшеничного злака…»

Запах пшеничного злака, Ветер, туман и кусты… Буду отчаянно плакать — Я, и подумаешь — ты, Длинной рукою незрячей Гладя раскиданный стан, Что на груди твоей плачет Твой молодой Иоанн.

«Люди спят и видят сны…»

Люди спят и видят сны. Стынет водная пустыня. Все у Господа — сыны, Человеку надо — сына. Прозвенел кремнистый путь Под усердною ногою, И один к нему на грудь Пал курчавой головою. Люди спят и видят сны. Тишина над гладью водной. — Ты возьми меня в сыны! — Спи, мой сын единородный.

«Встречались ли в поцелуе…»

Встречались ли в поцелуе Их жалобные уста? Иоанна кудри, как струи Спадают на грудь Христа. Умилительное бессилье! Блаженная пустота! Иоанна руки, как крылья, Висят по плечам Христа.

22-27 июня 1917

Цыганская свадьба

Из-под копыт Грязь летит. Перед лицом Шаль — как щит. Без молодых Гуляйте, сваты! Эй, выноси, Конь косматый! Нé дали воли нам Отец и мать, Целое поле нам — Брачная кровать! Пьян без вина и без хлеба сыт, — Это цыганская свадьба мчит! Полон стакан, Пуст стакан. Гомон гитарный, луна и грязь. Вправо и влево качнулся стан. Князем — цыган! Цыганом — князь! Эй, господин, берегись, — жжет! Это цыганская свадьба пьет! Там, на ворохе Шалей и шуб, Звон и шорох Стали и губ. Звякнули шпоры, В ответ — мониста. Свистнул под чьей-то рукою Шелк. Кто-то завыл как волк, Кто-то как бык храпит. — Это цыганская свадьба спит.

25 июня 1917

Князь Тьмы

«Колокола — и небо в темных тучах…»

Князь! Я только ученица

Вашего ученика!

Колокола — и небо в темных тучах. На перстне — герб и вязь. Два голоса — плывучих и певучих: — Сударыня? — Мой князь? — Что Вас приводит к моему подъезду? — Мой возраст — и Ваш взор. Цилиндр снят, и тьму волос прорезал Серебряный пробор. — Ну, что сказали на денек вчерашний Российские умы?

«Страстно рукоплеща…»

Страстно рукоплеща Лает и воет чернь. Медленно встав с колен Кланяется Кармен. Взором — кого ища? — Тихим сейчас — до дрожи. Безучастны в царской ложе Два плаща. И один — глаза темны — Воротник вздымая стройный: — Какова, Жуан? — Достойна Вашей светлости, Князь Тьмы.

3 июля 1917

«Да будет день! — и тусклый день туманный…»

Да будет день! — и тусклый день туманный Как саван пал над мертвою водой. Взглянув на мир с полуулыбкой странной: — Да будет ночь! — тогда сказал другой. И

отвернув задумчивые очи, Он продолжал заоблачный свой путь. Тебя пою, родоначальник ночи, Моим ночам и мне сказавший: будь.

3 или 4 июля 1917

«И призвал тогда Князь света — Князя тьмы…»

И призвал тогда Князь света — Князя тьмы, И держал он Князю тьмы — такую речь: — Оба княжим мы с тобою. День и ночь Поделили поровну с тобой. Так чего ж за нею белым днем Ходишь-бродишь, речь заводишь под окном? Отвечает Князю света — Темный князь: — То не я хожу-брожу, Пресветлый — нет! То сама она в твой белый Божий день По пятам моим гоняет, словно тень. То сама она мне вздоху не дает, Днем и ночью обо мне поет. И сказал тогда Князь света — Князю тьмы: — Ох, великий ты обманщик, Темный князь! Ходит-бродит, речь заводит, песнь поет? Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет? И пошел тогда промеж князьями — спор. О сю пору он не кончен, княжий спор.

4 июля 1917

«Помнишь плащ голубой…»

ВОНÈМЕ [32]

Помнишь плащ голубой, Фонари и лужи? Как играли с тобой Мы в жену и мужа. Мой первый браслет, Мой белый корсет, Твой малиновый жилет, Наш клетчатый плед?! Ты, по воле судьбы, Всё писал сонеты. Я варила бобы Юному поэту. Как над картою вин Мы на пальцы дули, Как в дымящий камин Полетели стулья. Помнишь — шкаф под орех? Холод был отчаянный! Мой страх, твой смех, Гнев домохозяина. Как стучал нам сосед, Флейтою разбужен… Поцелуи — в обед, И стихи — на ужин… Мой первый браслет, Мой белый корсет, Твой малиновый жилет — Наш клетчатый плед…

32

Богема (фр.)

7 июля 1917

«Ну вот и окончена метка…»

Ну вот и окончена метка, — Прощай, мой веселый поэт! Тебе приглянулась — соседка, А мне приглянулся — сосед. Забита свинцовою крышкой Любовь — и свободны рабы. А помнишь: под мышкою — книжки, А помнишь: в корзинке — бобы… Пожалуйте все на поминки, Кто помнит, как десять лет Клялись: кружевная косынка И сей апельсинный жилет…

(Не окончено)

7 июля 1917

Юнкерам, убитым в Нижнем

Сабли взмах — И вздохнули трубы тяжко — Провожать Легкий прах. С веткой зелени фуражка — В головах. Глуше, глуше Праздный гул. Отдадим последний долг Тем, кто долгу отдал — душу. Гул — смолк. — Слуша — ай! Нá — кра — ул! Три фуражки. Трубный звон. Рвется сердце. — Как, без шашки? Без погон Офицерских? Поутру — В безымянную дыру? Смолкли трубы. Доброй ночи — Вам, разорванные в клочья — На посту!

17 июля 1917

«И в заточеньи зимних комнат…»

И в заточеньи зимних комнат И сонного Кремля — Я буду помнить, буду помнить Просторные поля. И легкий воздух деревенский, И полдень, и покой, — И дань моей гордыне женской Твоей слезы мужской.

27 июля 1917

«Бороды — цвета кофейной гущи…»