Много в жизни моей я трудов испытал,Много вынес и тяжких мучений.Но меня от отчаянья часто спасалБлагодатный, таинственный гений.Я не раз в упоеньи великой борьбыПобеждаем был вражеской силойИ не раз под напором жестокой судьбыНаходился у края могилы.Но отчаянья не было в сердце моем,И надежда мне силы давала.И я бодро стремился на битву с врагом,На борьбу против злого начала.А теперь я, наскучив тяжелой борьбой,Безмятежно свой век доживаю,Но меня тяготит мой позорный покой,И по битве я часто вздыхаю.Чудный гений
надежды давно отлетел,Отлетели и светлые грезы,И осталися трусости жалкой в уделМалодушно-холодные слезы.
<Не позднее 1903>
«Я всю жизнь отдаю для великой борьбы…»
Я всю жизнь отдаю для великой борьбы,Для борьбы против мрака, насилья и тьмы.Но увы! окружают меня лишь рабы,Недоступные светлым идеям умы.Они или холодной насмешкой своей,Или трусостью рабской смущают меня,И живу я, во мраке не видя лучейБлагодатного, ясного, светлого дня.Но меня не смутить, я пробьюся впередОт насилья и мрака к святому добру,И, завидев светила свободы восход,Я спокоен умру.
<Не позднее 1903 >
«Во мраке безрадостном ночи…»
Во мраке безрадостном ночи,Душевной больной пустоты,Мне светят лишь дивные очиЕе неземной красоты.За эти волшебные очиЯ с радостью, верь, отдаюМое наболевшее сердце,Усталую душу мою.За эти волшебные очиЯ смело в могилу сойду,И первое, лучшее счастьеВ могиле сырой я найду.А очи, волшебные очиТак грустно глядят на меня,Исполнены тайной печали,Исполнены силой огня.Напрасно родятся мечтанья,Напрасно волнуется кровь:Могу я внушить состраданье,Внушить не могу я любовь.Летит равнодушное времяИ быстро уносится вдаль,А в сердце холодное бремя,И душу сжигает печаль.
<Не позднее 1903>
«Я песни слагаю во славу твою…»
М.М. М<аркс>
Я песни слагаю во славу твоюЗатем, что тебя я безумно люблю,Затем, что меня ты не любишь.Я вечно страдаю и вечно грушу,Но, друг мой прекрасный, тебя я прощуЗа то, что меня ты погубишь.Так раненный в сердце шипом соловейО розе-убийце поет все нежнейИ плачет в тоске безнадежной,А роза, склонясь меж зеленой листвы,Смеется над скорбью его, как и ты,О друг мой, прекрасный и нежный.
<Не позднее 1903>
«Был праздник веселый и шумный…»
Был праздник веселый и шумный,Они повстречалися раз…Она была в неге безумнойС манящим мерцанием глаз.А он был безмолвный и бледный,Усталый от призрачных снов.И он не услышал победныйМогучий и радостный зов.Друг друга они не узналиИ мимо спокойно прошли,Но звезды в лазури рыдали,И где-то напевы звучалиО бледном обмане земли.
<1904?>
Разговор («Я властительный и чудный…»)
Я властительный и чудныйПел печальной бледной деве:«Видишь воздух изумрудныйВ обольстительном напеве?Посмотри, как быстро челныЛегкотканого обманаРежут радостные волныМирового Океана.Солнце жаркое в лазуриТак роскошно и надменноГрезит негой, грезит бурейОслепительной вселенной.И как голуби надежды,Охранители святыни,Духи в пурпурной одеждеНаполняют воздух синий.И мы в ту войдем обитель,Царство радостных видений,Где я буду повелитель,Вождь волшебных песнопений.Озаренная напевом,Ты полюбишь мира звенья,Будешь
радостною ЕвойДля иного поколенья».
<1904?>
Огонь
Я не знаю, что живо, что нет,Я не ведаю грани ни в чем…Жив играющий молнией гром —Живы гроздья планет…И красивую яркость огняЯ скорее живой назову,Чем седую, больную траву,Чем тебя и меня…Он всегда устремляется ввысь,Обращается в радостный дым,И столетья над ним пронеслись,Золотым и всегда молодым…Огневые лобзают уста…Хоть он жжет, но он всеми любим.Он лучистый венок для Христа,И не может он быть не живым…
<1905>
Лето
Лето было слишком знойно,Солнце жгло с небесной кручи, —Тяжело и беспокойно,Словно львы, бродили тучи.В это лето пробегалоВ мыслях, в воздухе, в природеЗолотое покрывалоИз гротесок и пародий.Точно кто-то, нам знакомый,Уходил к пределам рая,А за ним спешили гномыИ кружилась пыль седая.И с тяжелою печальюНаклонилися к бессильюМы, обманутые дальюИ захваченные пылью.
<1906>
«Он воздвигнул свой храм на горе…»
Он воздвигнул свой храм на горе,Снеговой многобашенный храм,Чтоб молиться он мог на зареПеременным небесным огням.И предстал перед ним его бог,Бесконечно родной и чужой,То печален, то нежен, то строг,С каждым новым мгновеньем иной.Ничего не просил, не желал,Уходил и опять приходил,Переменно горящий кристаллПосреди неподвижных светил.И безумец, роняя слезу,Поклонялся небесным огням,Но собралися люди внизуПосмотреть на неведомый храм.И они говорили, смеясь:«Нет души у минутных огней,Вот у нас есть властитель и князьИз тяжелых и вечных камней».А безумец не мог рассказатьНежный сон своего божества,И его снеговые слова,И его голубую печать.
<1906>
«Сегодня у берега нашего бросил…»
Сегодня у берега нашего бросилСвой якорь досель незнакомый корабль,Мы видели отблески пурпурных весел,Мы слышали смех и бряцание саб ль.Тяжелые грузы корицы и перца,Красивые камни и шкуры пантер,Все, все, что ласкает надменное сердце,На том корабле нам привез Люцифер.Мы долго не ведали, враг это, друг ли.Но вот капитан его в город вошел,И черные очи горели, как угли,И странные знаки пестрили камзол.За ним мы спешили толпою влюбленной,Смеялись при виде нежданных чудес,Но старый наш патер, святой и ученый,Сказал нам, что это противник небес.Что суд приближается страшный, последний,Что надо молиться для встречи конца…Но мы не поверили в скучные бредниИ с гневом прогнали седого глупца.Ушел он в свой домик, заросший сиренью,Со стаею белых своих голубей…А мы отдалися душой наслажденью,Веселым безумьям богатых людей.Мы сделали гостя своим бургомистром —Царей не бывало издавна у нас, —Дивились движеньям, красивым и быстрым,И молниям черных, пылающих глаз.Мы строили башни, высоки и гулки,Украсили город, как стены дворца,Остался лишь бедным, в глухом переулке,Сиреневый домик седого глупца.Он враг золотого, роскошного царства,Средь яркого пира он горестный крик,Он давит нам сердце, лишенный коварства,Влюбленный в безгрешность седой бунтовщик.Довольно печали, довольно томлений!Омоем сердца от последних скорбей!Сегодня пойдем мы и вырвем сирени,Камнями и криком спугнем голубей.
