Том 1. Стихотворения

Гумилев Николай Степанович

1918

В день рожденья Мика

Первая книга Гиперборея Вышла на свет, за себя не краснея, Если и будет краснеть вторая, То как Аврора молодая, Красными буквами пламенея, Видом прелестным сердца пленяя.

1918

«Уже подумал о побеге я…»

Уже подумал о побеге я, Когда читалась нам Норвегия, А ныне горшие страдания: Рассматривается Испания. Но, к счастью, предстоит нам далее Моя любимая Италия.

<1918>

Михаилу

Леонидовичу Лозинскому

Над сим Гильгамешем трудились Три мастера, равных друг другу: Был первым Син-Лики-Унинни, Вторым был Владимир Шилейко, Михаил Леонидыч Лозинский Был третьим. А я, недостойный, Один на обложку попал.

1919

«Если плохо мужикам…»

Если плохо мужикам, Хорошо зато медведям, Хорошо и их соседям — И кабанам, и волкам. Забираются в овчарни, Топчут тощие овсы — Ведь давно подохли псы, На войну угнали парней. И в воде озер, морей Даже рыба издерзела. Рыло высунула смело, Ловит мух и комарей. Будет! Всадники — конь о конь! Пешие — плечо с плечом! Посмотрите: в Волге окунь, А в Оке зубастый сом. Скучно с жиру им чудесить, Сети ждут они давно. Бросьте в борозду зерно — Принесет оно сам-десять. Потрудись, честной народ, У тебя ли силы мало? И наешься до отвала, Не смотря соседу в рот.

<1919>

«Не Царское Село — к несчастью…»

Не Царское Село — к несчастью, А Детское Село — ей-ей! Что ж лучше: жить царей под властью Иль быть забавой злых детей?

1919

«Левин, Левин, ты суров…»

Левин, Левин, ты суров, Мы без дров, Ты ж высчитываешь триста Обесцененных рублей С каталей Виртуозней даже Листа. В пятисотенный альбом Я влеком И пишу строфой Ронсара, Но у бледных губ моих Стынет стих Серебристой струйкой пара. Ах, надежда все жива На дрова От финляндцев иль от чукчей, А при градусах пяти, Уж прости, Сочинять нельзя мне лучше.

1919

«Чуковский, ты не прав, обрушась на поленья…»

Чуковский, ты не прав, обрушась на поленья.   Обломки божества — дрова. Когда-то деревам, близки им вдохновенья,   Тепла и пламени слова. Береза стройная презренней ли, чем роза?   Где дерево — там сад. Где б мы ни взяли их, хотя б из Совнархоза,   Они манят. Рощ друидических теперь дрова потомки,   И, разумеется, в их блеске видел Блок Волнующую поступь Незнакомки,   От Музы наш паек. А я? И я вослед Колумба, Лаперуза   К огню и дереву влеком, Мне Суза с пальмами, в огне небес Нефуза   Не

обольстительней даров Петросоюза,   И рай огня дает нам Райлеском. P.S. К тому ж в конторе Домотопа Всегда я встречу эфиопа.

1919

«О дева Роза, я в оковах…»

«О дева Роза, я в оковах», Я двадцать тысяч задолжал, О сладость леденцов медовых, Продуктов, что творит Шапшал. Но мне ничуть не страшно это, Твой взор, как прежде, не суров, И я курю и ем конфеты «И не стыжусь моих оков».

1920 или 1921

«У ворот Иерусалима…»

У ворот Иерусалима Ангел душу ждет мою, Я же здесь, и, Серафима Павловна, я Вас пою. Мне пред ангелом не стыдно, Долго нам еще терпеть, Целовать нам долго, видно, Нас бичующую плеть. Ведь и ты, о сильный ангел, Сам виновен, потому Что бежал разбитый Врангель И большевики в Крыму.

7 декабря 1920

Леопарди

О праздниках, о звоне струн, о нарде, О неумолчной радости земли Ты ничего не ведал, Леопарди! И дни твои к концу тебя влекли, Как бы под траурными парусами Плывущие к Аиду корабли. Ты женщину с холодными глазами, Влюбленную лишь в самое себя, И родину любил под небесами. Мечтал о них, как в смертный час скорбя. Их смешивал в мечтах… но не любили Ни родина, ни женщина тебя.

<1918–1921>

Николаю Александровичу Энгельгардту

Чтобы загладить старую обиду, Слепого Байрона змеиный яд, Друид британский русскому друиду Сегодня вверил свой заветный клад. Да будет имя Уордсфорда штандартом, Взнесенным Николаем Энгельгардтом.

<1918–1921>

«Низкорослый, большелобый…»

Низкорослый, большелобый, Эстетический пробор, Но в глазах ни тени злобы, Хоть он критик с неких пор. Он в газетах пишет… — ой ли? И под силу ли ему В этом авгиевом стойле Успокоить кутерьму? И такие ль Геркулесы С ярким пламенем в глазах, Попадая в лапы прессы, Забывали стыд и страх? А он мог бы быть свободным, Как форель в ее реке, Быть художником голодным На холодном чердаке.

«Желтое поле…»

Желтое поле, Солнечный полдень, Старая липа. Маленький мальчик Тихо читает Хорошую книгу. Минут годы, Маленький мальчик Станет взрослым И позабудет Июльский полдень, Желтое поле. Лишь умирая, Уже холодный, Вдруг припомнит Былое счастье, Яркое солнце, Старую липу, Хорошую книгу, А будет поздно.