Том 10. Господа «ташкентцы». Дневник провинциала
Шрифт:
— Еще бы не смотреть! est-ce qu’il y a quelque chose de plus beau qu’un joli sein de femme. [105] Ну-с, дальше-с.
— Потом он сделал предложение, а через месяц нас обвенчали. Mais comme j’avais peur si tu savais! [106]
— Еще бы! Кувырком!
— Колька! негодный! разве ты знаешь!
— Гм…
— Ведь тебе еще только шестнадцать лет!
— Семнадцатый-с… Я, maman, революций не делаю, заговоров не составляю, в тайные общества не вступаю… laissez-moi au moins les femmes, sapristi! [107] Затем, продолжайте.
105
что может быть прекраснее красивой груди женщины.
106
Но как я боялась, если б ты знал!
107
оставьте
— Et puis!.. c’'etait comme une 'epop'ee! c’'etait tout un chant d’amour! [108]
— Да-с, тут запоешь, как выражается мой друг, Сеня Бирюков!
— Et puis… il est mort! [109] Я была как безумная. Я звала его, я не хотела верить…
— Еще бы! сразу на сухояденье!
— Ах, Nicolas, ты шутишь с самым священным чувством! Говорю тебе, что я была совершенно как в хаосе, и если бы у меня не остался мой «куколка»…
108
А потом… это была сказка! Это была песня любви!
109
А потом… он умер!
— «Куколка» — это я-с. Стало быть, вы мне одолжены, так сказать, жизнью. Parbleu! хоть одно доброе дело на своем веку сделал! Но, затем, прошли целые двенадцать лет, maman… ужели же вы?.. Но это невероятно! si jeune, si fra^iche, si pimpante, si jolie! [110] Я сужу, наконец, по себе… Jamais on ne fera de moi un moine! [111]
Ольга Сергеевна алеет еще больше и как-то стыдливо поникает головой, но в это же время исподлобья взглядывает на Nicolas, как будто говорит: какой же ты, однако, простой: непременно хочешь mettre les points sur les i! [112]
110
такая молодая, такая свежая, такая нарядная, такая хорошенькая!
111
Никогда не сделают из меня монаха!
112
поставить точки над i.
— Tr^eve de fausse honte! [113] — картавит между тем Коля, — у нас условлено рассказать друг другу все наши prouesses! [114] Следовательно, извольте сейчас же исповедоваться передо мной, как перед духовником!
Ольга Сергеевна на мгновение заминается, но потом вдруг бросается к сыну и прячет у него на груди свое лицо.
— Nicolas! Я очень, очень виновата перед тобой, мой друг! — шепчет она.
— Еще бы! такая хорошенькая! Mais sais-tu, petite m`ere, que m^eme `a pr'esent tu es jolie `a croquer… parole! [115]
113
Прочь ложный стыд!
114
подвиги!
115
А знаешь ли ты, мамочка, даже сейчас ты прелестна, как херувим… клянусь!
— Ah! tu viens de m’absoudre! mon g'en'ereux fils! [116]
— Не только абсудирую, но и хвалю! Итак…
— Ах, «он» так любил меня, а я была так молода… Ты знаешь, Pierre был очень груб, и хотя в то время это мне нравилось… mais «lui»! C’'etait tout un po`eme. Il avait de ces d'elicatesses! de ces attentions! [117]
— Та-та-та! Вы, кажется, изволили пропустить целую главу! а этот кавалерист, который сопровождал вас за границу? Тот, который так пугал mon grand oncle Paul своими усами и своими jurons?? [118]
116
Ах! ты меня простил! Мой великодушный сын!
117
зато «он»! Это была настоящая поэма. Он был так нежен, так внимателен!
118
грубостями??
— C’'etait un butor! [119]
— Passons [120] . Но кто же был этот «он», celui qui avait des d'elicatesses? [121]
— Он писал сначала в «Journal pour rire», потом в «Charivari», потом в «Figaro»… Ах, если б ты знал, как он смешно писал! И все так мило! И мило и смешно! И как он
119
Это был грубиян!
120
Дальше.
121
тот, который был так нежен?
122
И вместе с тем бравый, чудесно владеющий шпагой, саблей и пистолетом!
— Et joli garcon? [123]
— Beau… mais d’une beaut'e! [124] Повторяю тебе, это была целая поэма! Et avec ca, adorant le tr^one, la patrie et la sainte 'eglise catholique! [125]
Ольга Сергеевна вздыхает и как-то сосредоточенно мнет в своей руке ветку цветущей сирени. Мысли ее витают там, на далеком Западе, au coin du boulevard des Capucines [126] , № 1, там, где она однажды позабыла свой bonnet de nuit [127] , где Anatole, который тогда писал в «Figaro», на ее глазах сочинял свои милейшие blagues (oh! comme il savait blaguer, celui-l`a! [128] ) и откуда ее навсегда вырвал семейный деспотизм! В эту минуту она забывает и о сыне и о его prouesses, да и хорошо делает, потому что вспомни она об нем, кто знает, не возненавидела ли бы она его как первую, хотя и невольную, причину своего заточения?
123
И красивый малый?
124
Красив… изумительно красив!
125
И вместе с тем он обожал трон, отечество и святую католическую церковь!
126
на углу бульвара Капуцинок.
127
ночной чепчик.
128
фантазии, шутки (о, как забавно фантазировал!).
— Ну, а насчет Прудона как? — пробуждает ее голос Nicolas.
— N’en parlons pas! [129]
Ольга Сергеевна говорит это уже с оттенком гнева и начинает быстро ходить взад и вперед по кругу, обрамленному густыми липами.
— Вообще, будет обо всем этом! — продолжает она с волнением, — все это прошло, умерло и забыто! Que la volont'e de Dieu soit faite! * [130] A теперь, мой друг, ты должен мне рассказать о себе!
129
Не будем говорить об этом!
130
Да исполнится воля божия!
Ольга Сергеевна садится, Nicolas с невозмутимой важностью покачивается на скамейке, обнявши обеими руками приподнятую коленку.
— Et bien, maman, — говорит он, — nous aimons, nous folichonnons, nous buvons sec! [131]
Maman как-то сладко смеется; в ее голове мелькает далекое воспоминание, в котором когда-то слышались такие же слова.
— Raconte-moi comment celat’est venu? [132] — спрашивает она.
131
Что ж, мама, мы любим, шалим, выпиваем!
132
Расскажи мне, как это с тобой случилось?
— Mais… c’est simple comme bonjour! [133] — картавит Nicolas, — однажды мы были в цирке… перед цирком мы много пили… et apr`es la repr'esentation… ma foi! le sacrifice 'etait consomm'e! [134]
Ольга Сергеевна, ожидавшая пикантных подробностей и перипетий, смотрит на него с насмешливым удивлением. Как будто она думает про себя: странно! точь-в-точь такое же животное, как покойный Петька!
— И ты?.. — спрашивает она.
133
Но… это просто, как день!
134
И после представления… черт возьми! жертвоприношение было совершено!