Том 10. Господа «ташкентцы». Дневник провинциала
Шрифт:
— Merci! merci, mon fils! — страстно произносит Ольга Сергеевна.
Но Nicolas не слушает и, постепенно разгорячаясь, несколько раз сряду повторяет:
— Oui, dans cet endroit-l`a cela ne sentira pas la rose… je le garantie! [157]
Мало-помалу, раздражаясь собственною фантазией, он вступает в тот фазис, когда человеком вдруг овладевает какая-то нестерпимая потребность лгать. Он останавливается против maman, несколько времени смотрит на нее в упор, как будто приготовляет к чему-то необычайному.
157
Да, там розами пахнуть не будет… за это я ручаюсь!
— Вы знаете ли, maman, что это за ужасный народ! — восклицает он, — они требуют миллион четыреста тысяч голов! * Je vous demande, si c’est pratique! [158]
С
— Они говорят, что наука вздор… la science! [159] что искусство — напрасная потеря времени… les arts! [160] что всякий сапожник в сто раз полезнее Пушкина… * Pouschkinn!
158
Я спрашиваю вас, целесообразно ли это!
159
наука!
160
искусства!
Новая минута молчания.
— Они отвергают брак, ils vivent comme des chiens avec leurs chiennes! [161] Они не признают таинств, религии, церкви… notre sainte 'eglise orthodoxe! Et vous me demandez, si je suis nihiliste!! [162]
Ольга Сергеевна не может больше владеть собой и бросается к Nicolas.
— Nicolas! Я вижу! я все теперь вижу! Tu es un noble et saint enfant! [163] но скажи, ты знал? ты знал кого-нибудь из этих страшных людей? — с каким-то ужасом спрашивает она.
161
они живут, как кобели со своими суками!
162
нашей святой православной церкви! И вы спрашиваете меня, не нигилист ли я!
163
Ты благородный и святой мальчик!
— Maman! Я видел одного из них на Невском: il 'etait mal peign'e, pas du tout lav'e… [164] и от него пахло!
— L’horreur! [165]
Политическая программа Nicolas не только успокоивает Ольгу Сергеевну, но даже внушает ей уважение к сыну.
— До сих пор я только любила тебя, — говорит она, — теперь я тебя уважаю! *
На что Nicolas со всем энтузиазмом пламенной души отвечает:
164
плохо причесан, неумыт.
165
Ужас!
— Oh! ma noble et sainte m`ere! mais sentez donc! sentez, comme mon coeur bondit et tr'epigne [166] .
Вообще «куколка» доволен собой выше всякой меры. Во-первых, благодаря maman, он узнаёт, что он консерватор (до сих пор все его политические убеждения заключались в том, чтобы не пропустить ни одного праздничного дня, не посетивши театра Берга) и что ему предстоит в будущем какая-то роль; во-вторых, слова Ольги Сергеевны об уважении окончательно возносят его на недосягаемую высоту. Он целые дни ходит в забытьи, целые дни строит планы за планами и, наконец, делается до того подозрительным, что впадает почти в ясновидение.
166
О! моя добрая святая мать! попробуйте! попробуйте, как бьется и трепещет мое сердце.
— Aujourd’hui j’ai r^ev'e! [167] — говорит он однажды. — Мне снилось, что я сделался невидимкой и присутствую при их совещаниях! Можете себе представить, maman, какие я при этом сделал открытия!
В другой раз он обращает внимание maman на вредное направление умов, замеченное им между поселянами.
— Как хотите, maman, — ораторствует он, — а чувство уважения к священному принципу собственности так мало в них развито, что я почти прихожу в отчаяние.
167
Сегодня я видел сон!
Наконец, в третий раз, он объявляет, что видел на селе настоящего нигилиста.
— Но кого же, мой друг? — изумленно спрашивает Ольга Сергеевна.
— Tu sais… ce s'eminariste… [168] сын нашего священника. Представь себе, встречается давеча со мной и пренагло-нагло подает мне руку… canaille! [169]
Открытие это несколько смущает Ольгу Сергеевну. Она, с своей стороны, уже заметила Аргентова (фамилия заподозренного семинариста), и ей даже показалось, что он не только не нигилист, но даже «благонамеренный». Именно «благонамеренный», не «консерватор» — «консерваторами» могут быть только les gens comme il faut [170] , — a «благонамеренный», то есть смирный, послушный, преданный. Аргентов был высокий и плотный молодой человек; голова у него была большая и кудрявая; черты лица несколько крупны, но не без привлекательности; вся фигура дышала силой и непочатостью. Все это Ольга Сергеевна заметила. «Il est du peuple, c’est vrai [171] , — думала она про себя, — mais quelquefois ces gens-l`a ont du bon» [172] . И она до такой степени прониклась убеждением, что Аргентов «благонамеренный», что однажды, выходя из церкви, даже просила отца Карпа когда-нибудь привести его.
168
Знаешь… этот семинарист…
169
каналья!
170
порядочные люди.
171
Он из простого народа, это верно.
172
Но иногда у этих людей есть кое-что хорошее.
— После, — прибавила она, — теперь дайте мне насмотреться на моего «куколку»! Он у меня такой серьезный, непременно хочет оставаться со мной один! Ведь вы еще не скоро уезжаете отсюда, мсьё Аргентов?
— Все зависит от местов-с, — отвечал молодой человек, — как скоро откроется вакансия, тогда уж будет не до знакомств-с, а надо будет думать о приискании невесты-с! *
— Ну, будет время, еще познакомимся! — сказала Ольга Сергеевна, садясь в экипаж, между тем как Аргентов удалялся восвояси, напевая звучным басом: «Телесного озлобления терпети не могу». *
С тех пор мысль об Аргентове посещала ее довольно настойчиво. В голове ее даже завязывались по этому случаю целые романы с длинными зимними вечерами, с таинственным мерцаньем лунного луча, и с этою страстною, курчавою головой, si pleine de s`eve et de vigueur! [173] Она полулежит на диване, глаза ее зажмурены, а его голос гремит и дрожит, и в ушах ее бессвязно раздаются какие-то страстные, пламенные слова. Ей сладко мечтать под эти страстные звуки, она не сознает даже содержания их, а только тихо-тихо поддается им, побежденная их страстностью… И как он мило брюзжит, когда она, в самом разгаре его диатриб, вдруг выйдя из забытья, «совсем-совсем некстати» обращается к нему с вопросом:
173
так полной сока и силы!
— А вы читали Оссиана, Аргентов?
— Не об Оссиане идет теперь речь, — кричит он на нее, вскакивая как ужаленный, — а о народных страданиях-с! Поймете ли вы это когда-нибудь, барыня?
«Странное дело! — думается ей, — сколько раз я предлагала этот вопрос… там… `a Paris… и все «они» отвечали мне таким же образом! Все, все сердились».
И вдруг «куколка» разрушает весь этот r^eve, объявляя, что Аргентов — нигилист! Un homme qui n’a pas de religion!! [174] человек, который выдумал гражданский брак!!
174
Безбожник!