Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

А в сторонке, в кабинете, Грузный, медленный Аркадий, Наклонясь над грудой писем, Почту свежую вскрывал: Сотни диких графоманов Изо всех уездных щелей Насылали горы хлама, Что ни день — бумажный вал. Ну и чушь… В зрачках хохлацких Искры хитрые дрожали: В первом «Ящике почтовом» Вздернем на кол — и прощай. Четким почерком кудрявым Плел он вязь, глаза прищурив, И, свирепо чертыхаясь, Пил и пил холодный чай. Ровно в полдень встанет. Баста! Сатирическая

банда, Гулко топая ногами, Вдоль Фонтанки цугом шла К Чернышову переулку… Там, в гостинице «Московской», Можно досталь съесть и выпить, Поорать вокруг стола. Хвост прохожих возле сквера Оборачивался в страхе, Дети, бросив свой песочек, Мчались к нянькам поскорей: Кто такие? Что за хохот? Что за странные манеры? Мексиканские ковбои? Укротители зверей?.. А под аркой министерства Околоточный знакомый, Добродушно ухмыляясь, Рявкал басом, как медведь: «Как, Аркадий Тимофеич, Драгоценное здоровье?» — «Ничего, живем — не тужим. До ста лет решил скрипеть!» До ста лет, чудак, не дожил… Разве мог он знать и чаять, Что за молодостью дерзкой Грянет темная гроза — Годы красного разгула, Годы горького скитанья, Засыпающего пеплом Все веселые глаза… <1925> <1931>

Сочельник в Пскове *

_(Мираж)

Сугробы в дымчатой чалме Встают буграми в переулке — И ветер, радостный и гулкий, Взвевает хлопья в сизой тьме. Дома молчат, Сквозистый сад Пушистым инеем окован… Закат, румянцем зачарован, Раскинул тихий водопад. Хрустят шаги. Вокруг ни зги. Снежинки вьются с ветром в лад.

Баржи на скованной Пскове В лед вмерзли неподвижной грудью. Шагай и радуйся безлюдью, Тони в морозной синеве! Гостиный двор Рядами нор Зияет холодно и четко. Сквозь снег лампада рдеет кротко. Вверху — декабрьских звезд убор,— И белый пух Безмолвных мух Вкось тихо вьется за забор. А ветер, свежестью пьяня, Над башлыком кружит, бездельник. В окне сверкнул, дробясь, сочельник… Здесь — в этом доме — ждут меня. Горит лицо… В снегу крыльцо. Сквозь войлок — топот детских лапок. В передней груда шуб и шапок, А в зале в блестках — деревцо. Встряхнешь сюртук, Пожмешь сто рук — И влезешь в шумное кольцо. О белоснежный, круглый стол! Узвар из терпких груш так лаком… Кутьи медовой зерна с маком, Висячей лампы частокол… Куда-то в бок Под потолок Струится пар из самовара. В углу гудит-бубнит гитара, Краснеет докторский висок,— И томный бас Пленяет нас Под самоварный говорок… Но в зале плавною волной Вальс из-под клавиш заструился. Цуг пар вкруг елки закружился… В окне — лес перьев ледяной… Сквозь блеск свечей, Сквозь плеск речей Следишь,

как вихрь гудит на крыше, И в сердце вальс звенит все тише, И кровь стучит все горячей… А за стеной, Как дождь весной, Ребячий говор все звончей. Там в детской шумный, вольный пир. Как хорошо у тети Вали! Старушка-няня в пестрой шали Ей-ей не страшный командир… Пьют чай, пищат, А в пальцах — клад — Игрушек елочных охапка. Стреляет печка — ей не зябко! Кадет, пыхтя, сосед оршад. Домашний кот, По кличке Жмот, Сел у огня и греет зад… За елкой — темный уголок… Трещат светильни, пахнет хвоей. Телеграфиста с пухлой Зоей Сюда толкнул лукавый рок. Сейчас, сейчас Сей лоботряс, Хватив для храбрости мадерцы, К ее туфлям положит сердце,— Уж трижды крякнул хриплый бас… Дрожит слегка Ее рука… Я не завистник. В добрый час! Но поздно… В милой толкотне В передней возишься с калошей. Двор спит. Склонясь под снежной ношей, Березка никнет в тишине. Разрыв постель, Шипит метель… Молчат пушистые часовни, Визжат раскатистые дровни. В безлюдном сквере стынет ель. Скрипят шаги. Вокруг — ни зги. Снежок заводит карусель… 1925, декабрь Париж

Пасха в Гатчине *

А. И. Куприну

Из мглы всплывает ярко Далекая весна: Тишь гатчинского парка И домик Куприна. Пасхальная неделя, Беспечных дней кольцо, Зеленый пух апреля, Скрипучее крыльцо… Нас встретил дом уютом Веселых голосов И пушечным салютом Двух сенбернарских псов. Хозяин в тюбетейке, Приземистый, как дуб, Подводит нас к индейке, Склонивши набок чуб… Он сам похож на гостя В своем жилье простом… Какой-то дядя Костя Бьет в клавиши перстом. Поют нескладным хором,— О ты, родной козел! Весенним разговором Жужжит просторный стол. На гиацинтах алых Морозно-хрупкий мат. В узорчатых бокалах Оранжевый мускат. Ковер узором блеклым Покрыл бугром тахту, В окне, — прильни-ка к стеклам, — Черемуха в цвету!

* * *

Вдруг пыль из подворотни… Скрип петель в тишине,— Казак уральской сотни Въезжает на коне. Ни на кого не глядя, У темного ствола Огромный черный дядя Слетел пером с седла. Хозяин дробным шагом С крыльца, пыхтя, спешит. Порывистым зигзагом Взметнулась чернь копыт… Сухой и горбоносый Хорош казацкий конь! Зрачки чуть-чуть раскосы,— Не подходи! Не тронь! Чужак погладил темя, Пощекотал чело И вдруг, привстав на стремя, Упруго влип в седло… Всем телом навалился, Поводья в горсть собрал,— Конь буйным чертом взвился, Да, видно, опоздал! Не рысь, — а сарабанда… А гости из окна Хвалили дружной бандой Посадку Куприна…