Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

* * *

Козлов давно уж пристально Следил за странной личностью — Веселым, жизнерадостным, Чудесно припомаженным, Сияющим улыбкою, Ботинками и смокингом, Румяным старичком… То он с улыбкой светскою Вверху буфет «поддерживал», Хлебнет глоток шампанского, Прищурит глазки детские, Раскроет свой бумажничек,— Изысканным движением Красавице над стойкою Протянет ассигнацию — И сдачи не возьмет… То в лотерее беженской Толчется с увлечением,— Как гимназистик розовый Билетик за билетиком Вскрывает, торопясь. Под мышками — том Чехова, Будильник, капор вязаный, Кустарный ковш с павлинами И ватная боярышня В кокошнике корабликом, С лимонною косой… То вниз к оркестру спустится, Шепнет два слова на ухо Лихому барабанщику,— И музыканты, дьяволы, Извилистые ухари, Вдруг грянут

«Стеньку Разина» Под соусом танго. Чуть ручкой дирижируя, Пристукивая ножкою, Ликует-умиляется Милейший старичок.

* * *

Козлов в толпу протиснулся И Львова равнодушного Похлопал по плечу. «Нашел! Нашел счастливого!.. Уж этот не отвертится… Скажи-ка мне, голубушка, Кто этот старичок?» Львов повернул к приятелю Свой профиль твердокаменный И отчеканил медленно: «Бельгийский инженер. У нас до революции Лет двадцать жил он в Питере,— Делами колоссальными Вертел сей джентльмен… Увы, мой друг доверчивый! Как мы счастливца этого, Бельгийца русопетого, По эмигрантской линии Запишем на приход?..»

XVIII

В лесу Булонском сереньком Под голою акацией Расселась няня русская С вязаньем на скамье… Голодные, продрогшие Парижские воробушки Гурьбою подбиралися И слушали внимательно, Склонивши набок головы, Как нянька иностранная На языке неведомом Их ласково журит: «Ах, дурачки вы Божии! Что в будний день найдете вы Здесь в городском лесу? Одни бумажки сальные На кустиках сырых… Наведались бы, глупые, В харчевню нашу русскую — У Мотт-Пикейной станции: Там повар, Тит Панкратьевич, На дворике под лестницей Вчерашней кулебякою Вас, сирых, угостит…»

* * *

Шагая в одиночестве По листьям за скамейкою, Попов подслушал нянькины Забавные слова. Подсел и поздоровался,— На липу серым дождиком Метнулись воробьи… «Что ж, нянюшка… Не поняли Вас воробьи французские?» — «От скуки, сударь-батюшка, Не то что с воробьишками,— В квартирке нашей махонькой Я с молью бессловесною Порою говорю… Питомец мой Алешенька Уйдет в лицей ранешенько, Брожу одна по комнате, В окошке мгла бесснежная,— Парижский сизый суп… А барыня-красавица Четвертый месяц, миленький, С сестрой в рулетном княжестве Танцует трепака… Вот и живу с Алешенькой. Придет из школы сумрачный. „Что нового?“ — „Ах, нянюшка!“ Потом вдвоем обедаем. Обложится журналами С мордатыми боксерами, А я сижу-молчу. Расковыряет вилкою Стряпню мою несчастную И к телефону чертову Приклеится на час: Трещит, как чиж на веточке, Смеется-улыбается,— „Пасе-перепасе…“ Ведь вот для няньки старенькой Улыбок, сударь, нет. Потом придут приятели,— Хоть бы словечко русское!.. Поишь их чаем с кренделем И думаешь: ох, милые… Виски-то белобрысые, Орловские-московские, А под висками этими Сплошное фрикасэ… Пойдут в кино проветриться. Конечно, няню старую Не позовет Алешенька,— Стыдится няньки… Господи! А кто тебя, губастого, В Берлине пеленал? И вот в харчевню русскую Припрешься к другу-повару,— Да тоже нынче, батюшка, И он глядит сычом… Когда же это кончится? Вы ж, сударь, образованный,— По облику видать…»

* * *

Попов ей, как Алешенька, Сказал, вздохнув: «Ах, нянюшка!..» И сплюнул на траву.

XIX

Львов в «Соловье-разбойнике» Жевал шашлык резиновый, А за спиной, — прислушался,— Журчал тихонько беженский, Весь перцем прошпигованный, Веселый монолог…

* * *

«Бель-серка надоумила: — Нет, милочка, во Франции Вернее предприятия,— Открой-ка ты под Каннами Персон на двадцать скромненький, Дешевый пансион. Потрудишься, повертишься, Зато в Париж ты вывезешь,— Зима ведь будет адская! — Тысчонок пять иль шесть…— Моя бель-серка умница,— Проделать репетицию Всегда благоразумнее На родственном горбе… Ну вот я и послушалась, Сняла заочно стойлище,— Холеру с кипарисами, Цыганский мавзолей. Знакомых всех обегала: Валите, черти, на лето Ко мне в „Нуво-Торжок“… Сосновый лес, магнолии, Крокет, залив, черемуха,— Ведь это ж Кот Лазоревый,— Первейший в мире Кот! Всем тычу фотографию,— Конечно, на открыточке В заочном освещении Собачья будка старая Имеет вид шато…»

* * *

«Приехала и ахнула: Каморки

кособокие, Как ящики яичные, Взамен комодов — полочки, Взамен кроватей, милая, Гнилые топчаны! На них блины ночлежные,— Соломка да брезент… А умывальник, на-ко-ся, Рушник повесив на ухо, Плещись-ка у сарайчика У старого ведра… Ну вот. Стеклись знакомые,— Ворчат, бубнят, ругаются… Одна старушка Божия Со злости так и скорчилась: „На то ли из Совдепии Я кости мои старые От бесов унесла, Чтоб их еще во Франции Томить на сеннике?..“ За двадцать франков, видите ль, Ты под нее подкладывай Кушетку Рекамье… А аппетиты, Господи! Должно быть, от бессонницы, Иль от морского воздуха,— Глаза так и горят. Уж я двойные порции Сую без сожаления, Чтоб обстановку чахлую Едой перешибить… Свела через полмесяца Баланс в расчетной книжечке И ахнула: горю! Кабы комар не выручил,— Пропала бы совсем…»

* * *

«А как комар вас выручил?» — «Да очень просто, золотко,— Слетелся туча-тучею И всех моих нахлебников В неделю выгнал прочь… Не балдахины ж с рюшами Для них мне заводить… Да, — предприятье верное: В Париж вернулась гладкая, Как утка опаленная,— Ни пуха, ни пера… С бель-сер на рынке встретилась, Прочла ей декларацию,— Аж карп у ней под мышкою Хвостом затрепетал!»

XX

Есть правило отменное: Когда ты в карты выиграл — Не расплывайся, душенька, Блаженною улыбкою И рук не потирай… G английским равнодушием Пройди к столу с закусками, Заешь зубровку рыжиком И чинно отойди.

* * *

А дальше… Ноги хитрые Домой, конечно, тянутся,— Но не успел в переднюю Шмыгнуть игрок удачливый, Как Львов его за пуговку Под вешалкой поймал… «С уловом, честь имею, вас».— «Две сотни франков выиграл»,— С небрежною усмешкою Знакомый процедил. Львов, не теряя времени, Сейчас же длань за пазуху, И вынул вдвое сложенный Билетик с корешком.

* * *

«Савелий Бенедиктович,— Московского издания Стариннейший студент! Не морщитесь, голубушка… Ужель двадцать четвертого „Татьянин“ вечер радостный Вы, друг мой, не украсите Присутствием своим? Студента эмигрантского, Коллегу худосочного, Подвижника двужильного Ведь надо поддержать… Мы с вами в дни далекие Порой в Москве питалися Одной сухою воблою,— А нынче вобла — лакомство, Такие времена-с… Где милые оболтусы, Которых по-латыни мы Натаскивали ревностно За пять, за шесть рублей? Где переписка, батюшка? Где от родных подспорие — Кредитки материнские, Посылки с ветчиной?.. Студента эмигрантского По временам по нынешним, Ей-Богу, друг мой, надобно В святые записать… Днем он за грош с полушкою У скорняка работает,— Раскрашивает кроликов Под голубых лисиц, По вечерам, по случаю, Оклеивает комнаты, Иль в „Дар-Валдае“ беженском Играет на трубе… По праздникам, для отдыха, Проводит электричество И обновляет яростно,— В рассрочку безнадежную,— Паркетные полы… А ночью, словно каторжный, В борении с наукою, Сидит на койке узенькой,— В глазах темно — слипаются, Все формулы качаются, Все строки расплываются, И лишь душа бодра… Сам Ломоносов, батюшка, В подобных обстоятельствах Под стол швырнул бы лекции, А эти… Что рассказывать,— Вы ж сами эмигрант».

* * *

Савелий Бенедиктович Вдруг Львова взял за пуговку: «Давайте двабилетика… Сосед мой, Павел Карпович, Вчера ведь тоже выиграл,— Уж я ему, ракалии, Второй билет продам».

XXI

Попов стоит на кухоньке, Закинув руки за спину, А перед ним копается В невзрачном чемоданчике Невзрачный старичок. «Вот рижского изделия Занятнейшие книжечки: „Альков графини Галкиной“, „Таинственная курица“, „Монашеские шалости“, „Вампир и две молочницы“, „Кровавая пята“… А это, не угодно ли, Рассказы Достоевского,— Писатель завлекательный… Том несколько подмоченный,— Недорого возьму. Вот „Русский сонник“ новенький, Нью-Йоркского издательства, Одной вдовой кламарскою Заказан был по случаю, Да, вишь, она уехала С мамашею в Тулон… Открыток не возьмете ли? Боярыни в кокошничках С серебряными блестками, Полтавские красавицы Стокгольмского тиснения, Вот-с троечки московские Со снегом бертолетовым… Возьмите, сударь, серию,— Пять франков не расход».