Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
— Точно не знаю. Одно время писал светскую хронику. У него есть доход. Небольшой, правда.
— Понятно. Нищий, можно сказать.
Дверь открылась. Появился дворецкий. Булпит, отерев руку о брючину, почтительно ее протянул.
— Лорд Эббот?
— Нет, сэр, — отвечал Поллен, не замечая протянутой руки. — Вы звонили, мисс?
— Да. Передайте, пожалуйста, маме, к ней мистер Булпит.
— Слушаюсь, мисс.
Дворецкий удалился; Булпит с прежней наглостью возобновил перекрестный допрос:
— Как
— Простите?
— Светит ему что?
— Нет.
— А что думает наш лорд?
— Он ничего не знает.
— Не просветила, э?
— Пока нет.
— Понятно. Да-а, обидно, что парень отчаливает. Будешь по нему скучать?
— Как, отчаливает?
— Уезжает то есть. Парень твой, Пик. Ты что, не знала?
— Не может быть! Он только вчера приехал.
— Сам сказал Дж. Дж. Ванрингэму.
— Ванрингэму? — удивилась Джин.
— Так он назвался. Крепкий такой парняга. Плечи — во! Подошел я, как говорится, к хвосту, Пик и говорит, что для скорости наймет такси.
Сэмюэл Булпит был достаточно плотен, но сейчас как-то зыбился, словно состоял из дыма. Узнав, что Джо Ванрингэм посмел преследовать ее здесь, Джин просто вскипела и на мгновение даже отвлеклась от поразительного известия, что Адриан решил скоропалительно оборвать свое пребывание на барже. Ей хотелось побыть одной, и на воздухе, словно тем, кто приходит в себя после обморока.
— Простите, — сказала она, — я вас оставлю. Мама вот-вот придет.
— Беги, чего там! — благожелательно разрешил Булпит.
Джин вылетела на террасу, он принялся топтаться по комнате, нюхая цветы. Через несколько минут дверь снова распахнулась, и вплыла леди Эббот.
Когда Поллен принес свою весть, леди Эббот лежала на канапе у себя в будуаре, раздумывая о том, как сильно она любит своего Бака и какая жалость, что он изводится по всяким пустякам, вроде долга мистеру Чиннери. Сама она никогда себя не изводила.
Монументальная блондинка вообще не волновалась, и безмятежность ее не пробили бы землетрясение или рухнувшая на голову крыша.
Если это покажется вам странным в бывшей хористке мюзик-холла, вспомните, что лишь в наши суматошные дни слово «хористка» означает шуструю, тощую, гибкую девицу на пружинках, страдающую, по всем признакам, пляской святого Витта. В эпоху же ее профессиональной карьеры, хор состоял из высоких статных дам, напоминающих песочные часы; они застыло высились в глубине сцены, томно взирая на публику, опираясь на зонтик. Порой (нечасто) какая-нибудь выходила из комы и чуть заметно кивала приятелю в первом ряду, но, как правило, хористки живописно стояли, и ни одной из этих статуй не удавалось стоять неподвижней, чем Алисе Булпит.
Она и сейчас напоминала статую,
— Вот это да! — вскричал он. — Ох ты, ох ты, ох ты!
На мраморном лице леди Эббот слегка засветилось любопытство.
— Ну, Сэм! — сказала она. — Неужели та же самая жвачка?
Булпит еще раз выскочил на террасу и отвечал, вернувшись:
— Другая. Нет, вот так ну!
Леди Эббот позволила заключить себя в братские объятия.
— Рад тебя видеть, Алис!
— И я тебя, Сэм.
— Удивил, небось, а?
— Да уж! Еле устояла, — лихо соврала леди Эббот. Не родилось еще то создание, которое могло бы выбить ее из равновесия.
— Каким ветром к нам? По делу?
— И поразвлечься.
— Все разъезжаешь с этой мастикой?
— Ты что! Торговлю я бросил лет пятнадцать назад.
— А чем занимаешься?
— Можно сказать, ушел от дел. То есть, я так думал… Знаешь, как оно бывает… Знакомишься с такой это компанией, втравят тебя в новый… этот, проект. Нет, совсем не изменилась!
— А ты растолстел немножко.
— Да, поднабрал фунтик-другой.
— Зубы новенькие?
— Нынешнего года, — горделиво сообщил Булпит. — А у тебя, сестренка, шикарный домик.
— Ничего, мне нравится.
— И дочка — высший сорт.
— Имоджин?
— Ее так зовут? Сейчас разговаривали. Рассказала мне, как ты замуж вышла.
— Да.
— Вот это роман так роман! Прямо сказка!
— И правда. Я рада, что Джин тебе понравилась.
— Шик-блеск. Если и хозяин твой хорош, жаловаться… хе-хе… не на что!
В красивых глазах леди Эббот засветилась нежность.
— Бак у меня молодец. Тебе понравится. Пойдем, провожу тебя к нему. Он у себя в кабинете.
— Само собой, пойдем. А как мне его называть? Ваша светлость?
— В жизни не слыхала, чтоб кто-нибудь звал его иначе, чем «Бак».
— Ничего парень?
— Наш человек, — подтвердила леди Эббот.
И повела брата длинными коридорами, за один угол, за другой, пока не добрались до двери, из-за которой доносились голоса. Леди Эббот толкнула ее. Они вошли.
Голоса, доносившиеся из-за двери, принадлежали сэру Бакстону и мистеру Чиннери. Когда Булпит вторгся в столовую, Бак сидел в кабинете один, корпел над бумагами, касающимися усадьбы, чего терпеть не мог; и мы бы предположили, что он только порадуется любой помехе. Однако, когда дверь распахнулась и влетел Чиннери, Бак не обрадовался, а раздосадовался, даже разозлился. Он думал, что у себя в кабинете пользуется некоторыми привилегиями, что убежище его — неприкосновенно, вроде алтаря.