Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения

Жуковский Василий Андреевич

VI

Слезы льются, тихо льются По ланитам Дон-Диега: За столом своим семейным Он сидит, все позабыв; О стыде своем он мыслит, О младых летах Родрига, О ужасном поединке, О могуществе врага. Оживительная радость Убегает посрамленных; Вслед за нею убегают И доверенность с надеждой; Но цветущие, младые Сестры чести, вместе с нею Возвращаются они. И, в унылость погруженный, Дон-Диего не приметил Подходящего Родрига. Он, с мечом своим под мышкой, Приложив ко груди руки, Долго, долго, весь пронзенный Состраданием глубоко, На отца глядел в молчанье; Вдруг подходит и, схвативши Руку старца: «Ешь, родитель!» — Говорит, придвинув пищу. Но сильнее плачет старец. «Ты ли, сын мой Дон-Родриго, Мне даешь такой совет?» «Я, родитель! смело можешь Ты поднять свое святое, Благородное лицо». «Спасена ли наша слава?» «Мой родитель, он убит». «Сядь же, сын мой Дон-Родриго, Сядь за стол со мною рядом! Кто с соперником подобным Сладить мог, тот быть достоин Дома нашего главой». Со слезами Дон-Родриго, Преклонив свои колена, Лобызает руки старца; Со слезами Дон-Диего, Умиленный, лобызает Сына в очи и уста.

VII

На престоле королевском Восседал король-владыка, Внемля жалобам народа И давая всем управу. Твердый, кроткий, правосудный, Награждал он добрых щедро И казнил виновных строго: Наказание и милость Верных подданных творят. В черной, траурной одежде Входит юная Химена, Дочь Гормаса; вслед за нею Триста пажей благородных. Двор в безмолвном изумленье. Преклонив свои колена На последнюю ступеню Королевского престола, Так Химена говорит: «Государь, прошло полгода С той

поры, как мой родитель Под ударами младого Сопротивника погиб. И уже я приносила Перед трон твой королевский Умиленную молитву. Были мне даны тобою Обещанья; но управы Не дано мне и поныне. Между тем, надменный, дерзкий, Издевается Родриго Над законами твоими, И, его надменность видя, Ей потворствуешь ты сам. Государь праволюбивый На земле есть образ бога; Государь неправосудный, Поощряющий строптивость, Сердцу добрых не любезен, Не ужасен и для злых. Государь, внемли без гнева Сим словам моей печали: В сердце женщины почтенье Превращается от скорби Часто в горестный упрек». И король на то Химене Так ответствует без гнева: «Здесь твоя печаль не встретит Ни железа, ни гранита. Если я сберег Родрига, То сберег его, Химена, Для души твоей прекрасной; Будет время — будешь плакать Ты от радости по нем».

VIII

В час полуночи спокойной Тихий голос, нежный голос Унывающей Химене Говорил: «Отри, Химена, Слезы грусти одинокой». «Отвечай, откройся, кто ты?» «Сирота, меня ты знаешь». «Так! тебя, Родриго, знаю; Ты, жестокий, ты, лишивший Дом мой твердыя подпоры…» «Честь то сделала, не я».

IX

В храме божием Родриго Так сказал своей Химене: «Благородная Химена, Твой отец убит был мною Не по злобе, не изменой, Но в отмщенье за обиду, Грудь на грудь и меч на меч. Я тебе за мужа чести Мужа чести возвращаю; Я тебе в живом супруге Все даю, что прежде в мертвом Ты отце своем имела: Друга, спутника, отца». Так сказав, он обнажает Крепкий меч свой и, поднявши Острие к святому небу, Произносит громогласно: «Пусть меня сей меч накажет. Если раз нарушу в жизни Мой обет: любить Химену И за все моей любовью Ей воздать, как здесь пред богом Обещаюсь и клянуся!» Так свершил свой брак с Хименой Дон-Родриго, граф Биварский, Славный Сид Кампеадор.

X

Сид во всех за Фердинанда Битвах был победоносен. Наконец для Фердинанда Час последний наступает: На своей постели смертной Он лежит лицом к востоку; Он в руках, уже холодных, Держит свечу гробовую; В головах стоят прелаты, Одесную сыновья. И уже свои он земли Разделил меж сыновьями, Как вошла его меньшая Дочь Урака в черном платье, Проливающая слезы. Так ему она сказала: «Есть ли где закон, родитель, Человеческий иль божий, Позволяющий наследство, Дочерей позабывая, Сыновьям лишь оставлять?» Фердинанд ей отвечает: «Я даю тебе Замору, Крепость, твердую стенами, С нею вместе и вассалов Для защиты и услуги. И да будет проклят мною, Кто когда-нибудь замыслит У тебя отнять Замору». Предстоявшие сказали Все: «Аминь». Один Дон-Санхо Промолчал, нахмуря брови.

Сид в царствование короля Дон-Санха Кастильского

I

Только что успел Дон-Санхо Вместе с братьями в могилу Опустить с мольбой приличной Фердинандову гробницу, Как уже он на коне, И гремит трубой военной, И вассалов собирает, И войной идет на братьев. Первый, с кем он начал ссору, Был Галиции властитель, Старший брат его Дон-Гарсий; Но, сраженный в первой битве, С малочисленной остался Он дружиною кастильцев. Вдруг явился Дон-Родриго. «В добрый час, мой благородный Сид! — сказал ему Дон-Санхо, — Вовремя ко мне поспел ты». «Но ты сам, король Дон-Санхо, «Здесь не вовремя (сурово Отвечал ему Родриго); Лучше было бы, с молитвой Руки сжав, стоять смиренно У родителева гроба. Я исполню долг вассала; Стыд же примешь ты один». И Дон-Гарсий, побежденный, Скоро в плен достался Сиду. «Что ты делаешь, достойный Сид?» — сказал с упреком пленник. «Если б я теперь вассалом Был твоим, я то же б сделал, Государь, и для тебя». Заключен по воле брата В башню крепкую Дон-Гарсий. За него король леонский Восстает и посылает Вызов к Сиду, к мужу чести, Подымающему руку На бесчестно-злое дело. «Ополчись, мой благородный Сид, — Дон-Санхо восклицает. — Ополчись, мой Сид могучий, Перл империи священной, Цвет Испании, зерцало Чести рыцарской; леонцы Идут против нас войною; Веют львы на их знаменах; Но у нас, в земле Кастильской, Много замков укрепленных: Будет, где их запереть». «Государь, святое право За Альфонса; лишь фортуной Он неправ», — так отвечает Королю Дон-Санху Сид. Дон-Альфонс разбит и прогнан; Он бежит к толедским маврам. Как свирепый ястреб — алча Новой пищи после первой, Им отведанной добычи — Когти острые вонзает В беззащитную голубку: Так Дон-Санхо ненасытный, На одну сестру напавши, Беспомощную насильно Запирает в монастырь.

II

Мирно властвует Урака В крепком городе Заморе. Крепким городом Заморой Завладеть Дон-Санхо мыслит. Он к стенам его подходит. Нет в Испании другого: В твердом выбитый утесе, Им покрытый, как бронею Смелый рыцарь, окруженный Светло-влажными руками Быстрошумного Дуера, Он стоит — и замки, башни (В целый день не перечесть их) Как венец его венчают. И сказал Дон-Санхо Сиду: «Добрый Сид, советник мудрый, Дома нашего подпора, От меня к сестре Ураке Ты послом иди в Замору. Предложи мену Ураке; Пусть свою назначит цену; Но скажи ей в осторожность: Если ныне отречется То принять, что предлагаю, Завтра сам возьму я силой То, о чем теперь прошу». «Что за стены! — Дон-Родриго Мыслит, глядя на Замору. — Чем на них смотрю я доле, Тем грозней и неприступней Мне являются они». «Что за стены! — повторяет Про себя король Дон-Санхо. — Это первые, которых Не заставил содрогнуться Приближающийся Сид». «Что за стены!» — размышляет Конь могучий Бабиека, Замедляя ход и гриву Опуская до земли.

III

Тихо в городе Заморе: Он печальный носит траур По великом Фердинанде. Церкви города Заморы В ткани черные одеты, И на них печальный траур По великом Фердинанде. И Урака, затворившись В замке города Заморы, О сестрах и братьях плачет; И печальный носит траур По великом Фердинанде. И она вздыхала тяжко В ту минуту, как явился Перед городом Заморой Дон-Родриго, вождь кастильский. Вдруг все улицы Заморы Зашумели, взволновались; Крик до замка достигает, И Урака, на ограду Вышед, смотрит… там могучий Сид стоит перед стеной. Он свои подъемлет очи, Он Ураку зрит на башне, Ту, которая надела На него златые шпоры. И ему шепнула совесть: «Стой, Родриго, ты вступаешь На бесславную дорогу; Благородный Сид, назад!» И она ему на память Привела те дни, когда он Государю Фердинанду Обещался быть надежной Дочерей его защитой, Дни, когда они делили Ясной младости веселье При дворе великолепном Государя Фердинанда, Дни прекрасныя Коимбры. «Стой, Родриго, ты вступаешь На бесславную дорогу; Благородный Сид, назад!» Бодрый Сид остановился. Он впервые Бабиеку Обратил и в размышленье, Прошептав: «Назад!» поехал В королевский стан обратно, Чтоб принесть отчет Дон-Санху. Но разгневанный Дон-Санхо Так ответствует Родригу: «Безрассудны государи, Осыпающие честью Неумеренной вассалов — Лишь мятежников надменных Для себя они готовят. Ты с Заморой непокорной Заодно теперь, Родриго; Ныне ум твой дерзновенный Не в ладу с моим советом; С глаз моих пойди, Родриго; Из кастильских выйдь пределов; Все мои покинь владенья». «Но которые владенья, Государь, велишь покинуть? Завоеванные ль мною, Сохраненные ли мною Для тебя?» — «Те и другие». Сид минуту был задумчив; Но потом он улыбнулся, Вкруг себя спокойный бросил Взор и сел на Бабиеку. Удалился Сид… молчанье В стане царствует, как в гробе.

IV

Длится трудная осада. Много было поединков; Много рыцарей кастильских, К утешенью дам Заморы, Было сброшено с седла. Не возьмут они Заморы. Тут являются к Дон-Санху Графы, знатные вельможи. «Государь, отдай нам Сида (Говорят они); без Сида Не бывать ни в чем удачи». И король послал за Сидом; Но с домашними своими Наперед о том, что делать, Посоветовался Сид. Возвратитьсябыл совет их, Если сам король Дон-Санхо Признает себя виновным. Сид покорствует призванью; Сам король к нему навстречу Выезжает; с Бабиеки Сходит Сид, его увидя, И его целует руку. С

той поры на поединки Вызывать гораздо реже Стали рыцари Заморы Смелых рыцарей кастильских: Каждый был готов сразиться Хоть с пятью один, хоть с чертом, Лишь бы только не с Родригом. Вдруг из города Заморы Вышел витязь неизвестный. К пышной ставке королевской Подошедши, так сказал он: «За совет мой: покориться, Чуть меня не умертвили. Государь, я знаю верный Способ сдать тебе Замору». Но с высокия ограды В то же время старый рыцарь Прокричал: «Король Дон-Санхо, Знай, и вы, кастильцы, знайте, Что из города Заморы Вышел к вам предатель хитрый: Если сбудется злодейство, Нас ни в чем не обвиняйте». Но с предателем Дон-Санхо Уж пошел к стенам Заморы. Там, пред входом потаенным Неприступныя ограды, Видя, что король Дон-Санхо С ним один и безоружен, Острый свой кинжал предатель Весь вонзил в него и скрылся. И король смертельно ранен. Вкруг него толпятся слуги; И никто из них не молвил Слова правды, лишь единый Добрый, старый, верный рыцарь Так сказал ему: «Помысли О душе своей и боге; Остальное все забудь». И уже король Дон-Санхо Предал в руки бога душу. Много рыцарей кастильских Вкруг него стоят и плачут; Боле всех скорбит и плачет Благородный Дон-Родриго. «О король мой, о Дон-Санхо! (Восклицает он), да будет Проклят день тот ненавистный, День, в который ты замыслил Приступить к стенам Заморы. Не боялся тот ни бога, Ни людей, кто беззаконно Дал тебе совет нарушить Честный рыцарства закон».

Наль и Дамаянти ^*

Индейская повесть [1]

В те дни, когда мы верим нашим снам И видим в их несбыточности быль, Я видел сон: казалось, будто я Цветущею долиной Кашемира Иду один; со всех сторон вздымались Громады гор, и в глубине долины, Как в изумрудном, до краев лазурью Наполненном сосуде, — небеса Вечерние спокойно отражая, — Сияло озеро; по склону гор От запада сходила на долину Дорога, шла к востоку и вдали Терялася, сливаясь с горизонтом. Был вечер тих; все вкруг меня молчало; Лишь изредка над головой моей, Сияя, голубь пролетал, и пели Его волнующие воздух крылья. Вдруг вдалеке послышались мне клики; И вижу я: от запада идет Блестящий ход; змеею бесконечной В долину вьется он; и вдруг я слышу: Играют марш торжественный; и сладкой Моя душа наполнилася грустью. Пока задумчиво я слушал, мимо Прошел весь ход, и я лишь мог приметить Там, в высоте, над радостно шумящим Народом, паланкин; как привиденье, Он мне блеснул в глаза; и в паланкине Увидел я царевну молодую, Невесту севера ^* ; и на меня Она глаза склонила мимоходом; И скрылось все… когда же я очнулся, Уж царствовала ночь и над долиной Горели звезды; но в моей душе Был светлый день; я чувствовал, что в ней Свершилося как будто откровенье Всего прекрасного, в одно живое Лицо слиянного. — И вдруг мой сон Переменился: я себя увидел В царевом доме, и лицом к лицу Предстало мне души моей виденье; И мнилось мне, что годы пролетели Мгновеньем надо мной, оставив мне Воспоминание каких-то светлых Времен, чего-то чудного, какой-то Волшебной жизни. — И мой сон Опять переменился: я увидел Себя на берегу реки широкой; Садилось солнце; тихо по водам Суда, сияя, плыли, и за ними Серебряный тянулся след; вблизи В кустах светился домик; на пороге Его дверей хозяйка молодая С младенцем спящим на руках стояла… И то была моя жена с моею Малюткой дочерью… и я проснулся; И милый сон мой стал блаженной былью. И ныне тихо, без волненья льется Поток моей уединенной жизни. Смотря в лицо подруги, данной богом На освященье сердца моего, Смотря, как спит сном ангела на лоне У матери младенец мой прекрасный, Я чувствую глубоко тот покой, Которого так жадно здесь мы ищем, Не находя нигде; и слышу голос, Земные все смиряющий тревоги: Да не смущается твоя душа, Он говорит мне, веруй в бога, веруй В меня.Мне было суждено своею Рукой на двух родных, земной судьбиной ^* Разрозненных могилах ^* те слова Спасителя святые написать; И вот теперь, на вечере моем, Рука жены и дочери рука Еще на легкой жизненной странице Их пишут для меня, дабы потом На гробовой гостеприимный камень Перенести в успокоенье скорби, В воспоминание земного счастья, В вознаграждение любви земныя И жизни вечныя на упованье. И в тихий мой приют, от всех забот Житейского живой оградой сада Отгороженный, друг минувших лет, Поэзия ко мне порой приходит Рассказами досуг мой веселить. И жив в моей душе тот светлый образ, Который так ее очаровал Во время оно… Часто на краю Небес, когда уж солнце село, видим Мы облака; из-за пурпурных ярко Выглядывают золотые, светлым Вершинам гор подобные; и видит Воображенье там как будто область Иного мира. Так теперь созданьем Мечты, какой-то областью воздушной Лежит вдали минувшее мое; И мнится мне, что благодатный образ, Мной встреченный на жизненном пути, По-прежнему оттуда мне сияет. Но он уж не один,их два ^* ; и прежний В короне, а другой в венке живом Из белых роз, и с прежним сходен он, Как расцветающий с расцветшим цветом; И на меня он светлый взор склоняет С такою же приветною улыбкой, Как тот, когда его во сне я встретил. И имя им одно. И ныне я Тем милым именем последний цвет, Поэзией мне данный, знаменую В воспоминание всего, что было Сокровищем тех светлых жизни лет И что теперь так сладостно чарует Покой моей обвечеревшей жизни.

1

Наль и Дамаянти есть эпизод огромной Индейской поэмы Магабараты. Этот отрывок, сам по себе составляющий полное целое, два раза переведен на немецкий язык; один перевод, Боппов, ближе к оригиналу; другой, Рюккертов, имеет более поэтического достоинства. Я держался последнего. Не зная подлинника, я не мог иметь намерения познакомить с ним русских читателей; я просто хотел рассказать им по-русски ту повесть, которая пленила меня в рассказе Рюккерта, хотел сам насладиться трудом поэтическим, стараясь найти в языке моем выражения для той девственной, первообразной красоты, которою полна Индейская повесть о Нале и Дамаянти.

Вот что говорит А. В. Шлегель об этом отрывке: «По моему мнению, эта поэма не уступает никакой из древних и новых в красоте поэтической, в увлекательности страстей, в возвышенной нежности чувств и мыслей. Прелесть ее доступна всякому читателю, молодому и старику, знатоку искусства и необразованному, руководствующемуся одним естественным чувством. Повесть о Нале и Дамаянти есть самая любимая из народных повестей в Индии, где верность и героическое самоотвержение Дамаянти так же известны всем и каждому, как у нас постоянство Пенелопы».

Дюссельдорф, 16/28 февраля 1843.

Глава первая

I

Жил-был в Индии царь, по имени Наль. Виразены Сильного сын, обладатель царства Нишадского, этот Наль был славен делами, во младости мудр и прекрасен Так, что в целом свете царя, подобного Налю, Не было, нет и не будет; между другими царями Он сиял, как сияет солнце между звездами. Крепкий мышцею, светлый разумом, чтитель смиренный Мудрых духовных мужей, глубоко проникнувший в тайный Смысл писаний священных, жертв сожигатель усердный В храмах богов, вожделений своих обуздатель, нечистым Помыслам чуждый, любовь и тайная дума Дев, гроза и ужас врагов, друзей упованье, Опытный в трудной военной науке, искусный и смелый Вождь, из лука дивный стрелок, наипаче же славный Чудным искусством править конями — на них же он в сутки Мог сто миль проскакать, — таков был Наль; но и слабость Также имел он великую: в кости играть был безмерно Страстен. — В это же время владел Видарбинским обширным Царством Бима, царь благодушный; он долго бездетен Был и тяжко скорбел от того, и обет пред богами Он произнес великий, чтоб боги его наградили Сладким родительским счастьем; и боги ему даровали Трех сыновей и дочь. Сыновья называлися: первый Дамас, Дантас другой и Даманас третий; а имя Дочери было дано Дамаянти. Мальчики были Живы и смелы; звездой красоты расцвела Дамаянти: Прелесть ее прошла по земле чудесной молвою. В доме отца, окруженная роем подружек, как будто Свежим венком, сияла меж них Дамаянти, как роза В пышной зелени листьев сияет, и в этом собранье Дев сверкала, как молния в туче небесной. Ни в здешнем Свете, ни в мире бесплотных духов, ни в стране, где святые Боги живут, никогда подобной красы не видали; Очи ее могли бы привлечь и бессмертных на землю С неба. Но как ни была Дамаянти прекрасна, не мене Был прекрасен и Наль, подобный пламенно-нежной Думе любви, облекшейся в образ телесный. И каждый Час о великом царе Нишадской земли Дамаянти Слышала, каждый час о звезде красоты благородный Царь Нишадский слышал; и цвет любви из живого Семени слов меж ними, друг друга не знавшими, скоро Вырос. Однажды Наль, безымянной болезнию сердца Мучимый, в роще задумчив гулял; и вдруг он увидел В воздухе белых гусей; распустив златоперые крылья, Стаей летели они, и громко кричали, и в рощу Шумно спустились. Проворной рукой за крыло золотое Наль схватил одного. Но ему сказал человечьим Голосом Гусь: «Отпусти ты меня, государь, я за это Службу тебе сослужу: о тебе Дамаянти прекрасной Слово такое при случае молвлю, что только и будет Думать она о Нале одном». То услыша, поспешно Наль отпустил золотого Гуся. Вся стая помчалась Прямо в Видарбу и там опустилася с криком на царский Луг, на котором в тот час Дамаянти гуляла. Увидев Чудных птиц, начала Дамаянти с подружками бегать Вслед за ними; а гуси, с места на место порхая, Все рассыпались по лугу; с ними рассыпались так же Скоро и все подружки царевнины: вот Дамаянти С Гусем одним осталась одна; и Гусь, приосанясь, Вдруг сказал человеческим голосом ей: «Дамаянти, В царстве Нишадском царствует Наль; и нет и не будет Между людьми красавца такого. Когда бы его ты женою Стала, то счастье твое вполне б совершилось; какой бы Плод родился от союза с его красотою могучей Нежной твоей красоты. Вас друг для друга послали Боги на землю. Поверь тому, что тебе говорю я, О тихонравная, сладкоприветная, чистая дева! Много мы в странствиях наших лугов человеческих, много Райских обителей неба видали; в стране великанов Также нам быть довелось; но доныне еще, Дамаянти, Встретить подобного Налю царя нам нигде не случилось: Ты жемчужина дев, а Наль — мужей драгоценный Камень. О, если бы вы сочетались! тогда бы узрели Мы на земле неземное». Так Гусь говорил. Дамаянти, Слушая, радостно рдела; потом в ответ прошептала, Вся побледнев от любви: Скажи ты то же и Налю. Быстро, быстро поднялся он, дважды рожденный, сначала В виде яйца, потом из яйца, и в Нишадское царство Прямо помчался и там рассказал о случившемся Налю.