Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения

Жуковский Василий Андреевич

II

Но вот, покуда спал Глубоким сном Рустем, А Гром по бархатному полю Гулял, травой медвяною питаясь, — Увидя, что такой могучий конь На пажити заповедной Турана Без седока по воле бродит, Толпой сбежались турки. Замысля овладеть конем, С арканами к нему они Подкрались осторожно; Но конь, аркан почуя, Как лев озлился И не заржал, а заревел; И первому, кто руку на него Осмелился поднять с арканом, Зубами голову от шеи оторвал, А двух других одним ударом Копыта мертвых повалил. Но наконец его Отвсюду обступили; И метко был аркан ему на шею Издалека накинут, и его Опутали, и был он пересилен. Но хищники, страшась, что в их руках Он не останется, немедленно вогнали Его в табун туранских кобылиц, И разом был припущен Гром К двенадцати отборным кобылицам; Но лишь одна из них Плод от него желанный принесла.

III

Рустем, проснувшись, тотчас о своем Коне подумал; смотрит, но коня Нигде не видит. Никогда Он от него не убегал В такую даль. Он свистнул, но на свист Могучий не примчался конь И не заржал издалека. Рустем как бешеный вскочил; Весь луг широкий,

вдоль и поперек, Весь темный лес, кругом и напролет, Он обежал — напрасно: нет коня. И в горе возопил Рустем: «Мой верный конь, мой славный Гром, Что без тебя начну я делать? Скакать, летать привыкши на тебе, Пойду ль пешком, тащась под грузом лат, Как черепаха? Что же скажут турки, Не на седле, а под седлом меня увидя? Не может быть, чтоб ты, мой Гром, меня Покинул волею; тебя украли. Конечно, хищники здесь целым войском Напали на тебя; никто один С тобой не совладел бы. Но не время охать, Рустем; иди пешком, когда умел проспать Коня». И, конскую с досадой сбрую С доспехами своими на плеча Взваливши, он пошел и скоро Напал на свежий след, и этот след Его привел перед закатом солнца Ко граду Семенгаму, Который вдруг явился вдалеке Среди равнины пышной, Сияющий в лучах зари вечерней.

IV

Рустем подумал: «В этом Семенгаме Владычествует царь, попеременно друг Иль враг Ирана иль Турана; Конечно, он бы и вдали Рустема на коне узнал; Но где мой конь? Я пеший Теперь иду к его столице. Так и быть; Они коня мне волей иль неволей Отыщут и меня почтут Роскошным угощеньем». Так рассуждал с собой он, подходя К стенам высоким Семенгама; А между тем из глаз не выпускал Следов замеченных; но скоро Они, к реке приблизившись, пропали В густом прибрежном камыше. Тем временем молва достигла до царя, Что в Семенгам великий богатырь Рустем идет, что он в лесу царевом Охотничал и что, утратив На их земле коня, идет он пеший. Услыша то, царь повелел, Чтоб гость великий с почестью великой Был принят. Все его вельможи, И все вожди, и всякий, у кого На голове был шлем, а сбоку меч, Толпой из Семенгама вышли Встречать Рустема. И витязь, витязей светило, Был ими окружен, Как солнце пламенным венцом Вечерних, им блестящих облаков; С такою свитой в город он вступил И к царским подошел палатам.

V

И царь сошел с крыльца принять Рустема. Он поклонился и сказал: «Откуда ты, могучий богатырь, Без провожатых, пеший Пришел к нам? Забавлялся ль ловлей В моих заповедных лесах? Ночлега ли покойного теперь Здесь ищешь? Рады мы такому гостю; Весь Семенгам теперь к твоим услугам; Весь мой народ и все мои богатства Теперь твои; что повелишь, То мы и сделаем». Рустему Смиренная понравилася речь; «Они, — подумал он, — Передо мной робеют». И он сказал: «Украден конь мой Гром Тогда, как на твоем лугу Я спал, охотой утомленный; Но след его привел меня сюда; Он здесь; когда его Отыщете мне к ночи вы, Я отплачу сторицей за услугу; Когда ж мой конь пропал, Беда и вам и Семенгаму! Мой меч прорубит мне К нему широкую дорогу». Царь, испугавшись, отвечал: «Не может быть, чтоб на коня Рустемова кто здесь аркан Разбойничий дерзнул накинуть. Будь терпелив, могучий витязь, Твой Гром найдется; конь Рустемов Укрыться от молвы не может. А ты пока будь нашим мирным гостем; Войди в мой дом и ночь за чашей Благоуханного вина В веселье с нами проведи. Твой конь здесь будет прежде, Чем свет зари проникнет в пировую Палату; а теперь пускай она Одним вином осветится блестящим».

VI

Лев мужества, Рустем доволен был Царя приветственною речью, И гнев заснул в его груди. Он во дворец вступил с лицом веселым, И, посадив его на царском месте, Хозяин-царь не сел с ним рядом; Он стоя потчевал его. Соединясь в блестящий полукруг, Сановники, вожди, придворные вельможи В почтительном молчанье за царем Стояли, очи устремив На светлое лицо Рустема; Роскошно-лакомой едою В серебряных богатых блюдах Был стол уставлен; В сосудах золотых Вино сверкало золотое, И были хинские кувшины Питьем благоуханным полны. При звуках струн, при сладком пенье Младые девы С очами нежными газел Напитки гостю подносили, И он в вине душистом Души веселье пил, И было светлого лица его сиянье Сияньем радости для всех, пред ним стоявших. За кубком кубок он проворно осушал; Когда ж едою и питьем Он вдоволь насладился, Его в покой, благоухавший муском И розовой водой опрысканный, ввели; И на подушках пуховых, Под тонкой шелковою тканью, В глубокий сон там погрузился Рустем, врагов гроза и трепет.

VII

Но в тихий полуночный час, При легком шорохе шагов, Послышался речей приятный шорох; По имени Рустема кто-то назвал; Без шума отворилась дверь, И факелов душистых Сияньем спальня озарилась; Рустем открыл глаза: Темина, дочь царя, владыки Семенгама, Блистая золотом и жемчугами, Стояла перед ним, Прекрасная как дева рая; За ней, держа в руках Светильники, стояли Ее рабыни молодые; Краса живая легкой Пери С краснеющей стыдливостию девы Сливались на ее лице, Где лилий белизну Животворил прекрасный пурпур розы. Но было на ее Застенчиво потупленные очи Опущено ресниц густое покрывало, И за рубиновым замком Ее цветущих, свежих уст Скрывалась девственная тайна. Рустем вскочил, нежданным изумленный Виденьем. «Кто ты? — он спросил. — Зачем ко мне пришла ночной порою?» — «Я дочь царя, меня зовут Темина, — Пришелица ночная отвечала. — Легка я на бегу; ни лань, ни антилопа, Ни быстрый ветер горный Меня догнать не могут; Но догнала меня тоска, мучитель сердца: Она меня во тьме глубокой ночи Перед тебя, мой витязь, привела. Как чудное преданье старины, Всегда, везде, от всех я слышу повесть О храбрости твоей великой; О том, как не страшишься ты Ни льва, ни тигра, ни слона, Ни крокодила, как всего Ирана ты надежная твердыня, Как весь Туран дрожит перед тобою, Как на Туранскую ты землю Ночной порою выезжаешь На боевом своем коне И, обскакав ее и вдоль и поперек, Без страха спишь один и как никто Не смеет сон глубокий твой нарушить. Такую повесть о тебе Всечасно слыша, я давно Томилася тоской тебя увидеть; Теперь увидела и быть твоей

женой Готова, если сам, мой храбрый витязь, Того потребуешь. Доселе Ни тайный месяца, ни яркий солнца луч До моего не прикасались тела; Здесь в целомудрии, в девичьей простоте Я расцвела; и только в этот миг Сказала первую любви глубокой тайну. Возьми, возьми меня, Рустем; В приданое твердынный этот замок Тебе я принесу; а утренним подарком Моим твой конь, твой Гром могучий будет». Так светлоликая царевна говорила, И витязь слушал со вниманьем И не сводил с нее очей; Он разумом ее высоким, И голосом, как флейта сладким, И красотой полувоздушной Во глубине души пленялся. Когда ж царевна замолчала, Он повелел, чтобы немедля Один из многомудрых Мобедов царских Пошел к царю и от Рустема Потребовал согласия на брак Его с царевною Теминой. Был изумлен владыка Семенгама Таким нежданным предложеньем И голову от радости высокой Высоким кедром поднял; Он не замедлил согласиться; И тут же браком сочетался Рустем с царевною Теминой; Но брак их совершен был тайно: Страшился царь, чтобы, воюя С Ираном, в злобе на Рустема, Афразиаб не сокрушил Его столицы Семенгама.

VIII

Ночь краткая блаженства миновалась; Настало утро. Из объятий Младой супруги вырвался Рустем. Он снял с руки повязку золотую И, дав ее Темине, Сказал: «Теперь нам должно разлучиться; Меня в Сабуле ждут Готовые в поход мои дружины; А ты храни мой дар заветный; И если в этот год тебе родится дочь, Укрась ее моей повязкой; И будет ведать целый мир, Что ей отец Рустем. Но если небо даст нам сына, Пусть носит он, как я носил, Мою повязку на руке; Когда ж он возмужает, Пришли его ко мне в Сабулистан; Но ведай наперед, что он Не иначе явиться может Мне на глаза, как уж прославясь Великим делом богатырства; Его неславного ни знать, Ни видеть не хочу я — Пускай в толпе исчезнет, Покрытый тьмой забвенья И непримеченный отцом. Не по его породе знаменитой, Не по моей повязке золотой Он будет мной за сына признан — Нас породнит одна лишь только слава; С ее свидетельством он должен Мне от тебя принесть мой дар заветный; Лишь ею он получит право Сказать в глаза мне: я твой сын. Но близко день; прости». И он, к горячей груди Прижав супругу молодую, Ее с любовью лобызал В ланиты, очи и уста И долго от нее не в силах Был оторваться. Обливаясь Слезами, от него она Пошла, и для нее, в час брака овдовевшей, Блаженство краткое печалью долгой стало. Тут царь пришел спросить у зятя: Приятно ль он провел ту ночь? И объявил, что Гром отыскан. Обрадован той вестью был Рустем; Он подошел к коню, его погладил И оседлал; потом из Семенгама Поехал, светлый, бодрый духом, Сперва в Систан, потом в Сабулистан; И много о своем он думал приключенье, Но дома никому о нем не говорил.

Книга вторая

Зораб

I

Пора пришла — и у Темины Родился сын, прекрасный Как месяц. Радостно и горестно его Прижала к сердцу мать и со слезами Им любовалась: он был вылитый Рустем. Она его Зорабом назвала, Его сама кормила грудью, О нем и день и ночь пеклася. И дивное созданье был Зораб: Он родился с улыбкой на устах; Ни от чего и никогда не плакал; рос так чудно, Что в первый месяц уж казался годовым; Трех лет скакал отважно на коне; Шести лет был могуч, как лев; Когда ж ему двенадцать лет свершилось, Никто не мог с ним сладить; ростом был Он великан, и все блистало В нем мужеством и красотою: Глубоко-темные глаза, Румянец пламенный на свежих Щеках, широкие плеча, крутая грудь, Железно-жилистые руки И ноги крепкие, как кедры. Бороться ль кто с ним покушался — Его он вмиг сгибал в дугу; На львиную ль охоту выходил — Со львом он ладил, как с лисицей; Шатал ли дуб иль кедр — В его руках они, как хлыстья, гнулись; Гнался ли за конем — его, Догнав, хватал за гриву, И падал на колена конь: Таков был в отроческих летах Зораб, достойный сын Рустема.

II

Однажды к матери приходит отрок И так ей дерзко говорит: «На сверстников своих гляжу я свысока; Никто из них передо мною Поднять не смеет головы; Но никому из них досель не мог я Ответствовать, когда он знать хотел, Кто мой отец. Скажи же: кто отец мой? Когда не скажешь, на себя Я руку наложу, Да и тебе добра не будет». Темина с гордостью и страхом отвечала: «Мой сын, твое рожденье Доныне было тайной; Теперь узнай: ты сын Рустема; Ты дедов знаменитых внук; И нет земных величий, Которых бы отец твой не затмил Сияньем дел своих великих. Возьми теперь повязку эту; Носи ее и береги, Как свет своих очей: ее мне дал Отец твой на прощанье. Когда к нему дойдет молва, Что ты достоин быть им признан, Он позовет тебя в Иран И по своей повязке там узнает. Но ведай наперед, Зораб, Что на глаза ему явиться Не иначе ты можешь, как прославясь Великим делом богатырства; Тебя неславного ни знать, Ни видеть твой отец не хочет; Не по своей породе знаменитой, Не по его повязке золотой Ты будешь им за сына признан; Вас породнит одна лишь только слава; С ее свидетельством ты должен от меня Принесть отцу его залог заветный Лишь ею ты получишь право Сказать в лицо Рустему: «Я твой сын». Гордися ж, друг, своей породой славной, Но до поры храни о ней молчанье».

III

На то Зораб ей дал такой ответ: «Кто скроет в небесах Сияющее солнце? Кто скроет на земле Своей породы славу? Зачем о ней так поздно сведал я? До сих пор ежечасно И встречный мне и поперечный, И старики и молодые Твердили о Рустеме. Кто исполина одолел? Кто замок разорил волшебный? Кто войско разогнал один? На каждый мне такой вопрос Все тот же был ответ: Рустем. Во мне от изумленья И ревности кипело сердце; А он был мой отец, и я о том не ведал. Но знай теперь: из Семенгама И из туранских областей Храбрейших вызвать я намерен: И мы пойдем войною на Иран; И битва будет там такая, Что пылью месяц в высоте Задернется, как темной тучей; С иранского престола Сгоню я шаха Кейкавуса И подарю Иран Рустему; Потом пойду войною на Туран, И будешь ты царицею Турана». Так он сказал и гордо удалился. И никому он своего Рожденья не открыл: Неведомая сила Ему уста сжимала всякий раз, Когда была готова Слететь с них тайна роковая; Как будто сам отец ему шептал: «Лишь славой ты получишь право Сказать в лицо мне: я твой сын».