Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения

Жуковский Василий Андреевич

VII

Тем временем, как матери душа Была таким прекрасным сновиденьем Лелеема, Зораб С гостями праздновал беспечно; И пили все кипучее вино. И два из них сидели рядом, Один по правую, другой По левую с ним руку: Был слева Баруман, К нему не из любви, не для храненья Приставленный Афразиабом; А справа Синд; его Послала вслед за сыном мать, Чтоб, с глаз Зораба не спуская, Он был ему в чужой земле Хранителем и верным другом. Он был из рода семенгамских Царей, был крепок силой, ростом Высок; был чуток слухом И так очами зорок, Что ночью видеть мог как днем; И это побудило мать Ему надзор за сыном вверить, Дабы, когда им встретится Рустем, Он мог немедля Его Зорабу указать (Остались в памяти у Синда Черты Рустема с той поры, Когда царем он в Семенгаме Был так роскошно угощен И браком сочетался С царевною Теминой). И Синд на празднике Зораба Сидел, вино из кубка пил И молча думал: «Завтра Ему я укажу Рустема».

VIII

Но рысьими глазами Синд Увидел вдруг, что кто-то в темноте Стоял и прятался. Он встал И к месту темному пошел Поспешным шагом, чтоб своими Его глазами осмотреть. Он там увидел великана, Огромного как слон; Не помнилось ему, чтоб кто подобный Его глазам когда встречался; Таким он видел одного Рустема; Но

этот был в турецком платье, Хотя и замечал В нем Синд как будто что чужое. «Кто ты? — воскликнул Синд. — Зачем Здесь спрятался и выступить на свет Не хочешь? Покажи свое лицо И дай ответ». Но не дал Ему Рустем ответа. Тогда могучею рукою Его за платье Синд схватил, Чтоб вытянуть на свет из темноты; Но булаву руки тяжелой Рустем взмахнул И грянул Синда кулаком По голове — и Синд упал, Не крикнув, мертвый. Той порой Зораб, приметив, что ушедший Не возвращался долго Синд, Послал проведать, где он; И посланный, его увидя Бездыханно лежащего, обратно Как исступленный прибежал, Крича: «Убили Синда! Синд Убит!» Затрепетав, Зораб Вскочил; вскочили с ним все гости И с факелами побежали Толпою к месту роковому. Там на земле недвижим Синд лежал; Он был убит — но кем? Никто того не ведал.

IX

«О горе! — возопил Зораб. — В заграду волк ворвался И лучшего зарезал в стаде Овна; а пастухи С собаками дремали. Скорее все в погоню за убийцей!..» Но некого уж было догонять, Исчез ночной убийца. Возвратясь, Зораб печально сел за стол; Кругом его печально сели гости; И он сказал: «Не радует меня Теперь мое на этом пире место; Направо от меня моим Ближайшим другом занятое Вдруг стало пусто. Был мне дан Он милой матерью моею: И мог один в Иране указать мне Рустема; он один из нас Его видал. Кто мне теперь Его укажет?» То услыша, покраснел Сидевший слева — покраснел Предатель Баруман, Не из любви, не для храненья Приставленный к нему Афразиабом; Как Синд, Зорабу Он мог бы указать Рустема; Но было то ему запрещено, И рабски он служил измене. Зораб, подняв высоко Вином наполненную чашу, Воскликнул: «Пью последний кубок пира; Он не вином, а клятвою кровавой Наполнен, клятвою отмстить Убийце Синда. Кто б он ни был, я Его найду, и будет от меня Ему убийство за убийство. Когда ж моей я клятвы не исполню, Пускай в отраву обратится И в жилах кровь мою сожжет Вино в последней этой чаше, Мной осушаемой до дна». С такою клятвой мщенья (Против кого? о том не ведал он) Зораб вино из кубка выпил И вдребезги расшиб, ударив оземь, кубок. Потом все гости встали с мест, Чтоб Синда в землю опустить; И светлый пир стал мрачным погребеньем.

X

Тем временем Рустем достигнул стана В том месте, где стоял на страже Геф. При виде турка Геф его окликнул, И вся его дружина стала в строй; Рустем, узнав по клику зятя, Ему знакомый подал голос; И Геф, его впустив в заграду стана, Спросил с великим изумленьем: «Где был ты, старый богатырь? Зачем один в такую пору бродишь? С духами ль темными ночную Беседу ты завел? в союз ли с ними Вступил, чтоб чародейством Себе придать перед сраженьем силы? Мы знаем, с демонами тьмы Давно ты водишься; и, верно, От них ты занял черное искусство Быть невредимым, что теперь Так беззаботно, безоружный, Один, переодетый турком, ходишь Ночной порой между шатров Ирана». Рустем сказал: «Не в этом дело; Я был в гостях, я навестил Зораба; Издалека его увидел я И буду рад, когда вблизи увижу. Но мне, лазутчику, другой лазутчик Нежданный помешал; насильно Меня хотел он вытащить на свет; Я в темноте ударом кулака Его убил — себе иначе Помочь не мог я, — но о нем Непостижимо грустно мне, и я готов Почти заплакать. Геф, найди скорее Персидский для меня убор; Замаранное кровью это платье Несносно мне; да и собаки здесь Со всех сторон сбегутся с лаем На турка, вкруг шатров персидских Ходящего ночным дозором». Вздохнув глубоко, снял с себя Рустем турецкую одежду. Какой-то жалобный в нем голос Против ночного дела вопиял; Невольно он жалел о Синде; Как будто чувствовал, что в нем убил Свое спасенье от чего-то, Неизбежимого теперь. И не пошел он к шаху с донесеньем; К себе в шатер он возвратился, И лег, и тяжко спал всю ночь.

Книга шестая

Зораб и Хеджир

I

Когда взошла заря на небо, Зораб взошел на башню замка; С ее площадки мог он весь Иранский стан как на ладони видеть. И он велел позвать Хеджира. Он думал: «Синда нет; Хеджир Рустема, верно, знает; мне Его укажет он». Хеджир Окованный был приведен. Оковы С него своей рукою сняв, Зораб Сказал: «Хеджир, железа плена Я золотом свободы заменю, Когда ты мне по правде дашь ответ На все, о чем тебя расспрашивать я стану; Будь откровенен; с чистым, А не с подмешанным вином Подай теперь свою мне чашу». — «Я не солгу, — ответствовал Хеджир, — Готов я на твои вопросы Все объявить, что самому Известно мне». — «Богатые шатры Я в стане вижу, — продолжал Зораб. — Какому витязю, скажи мне, каждый Из тех шатров принадлежит? Когда о том по истине мне скажешь, Тебя осыплю золотом и честью; Когда же нет, не усидит Твоя на шее голова». — «Чего же медлишь? — возразил Хеджир. — Расспрашивай, я буду По правде отвечать; лжецом Я не бывал, а смерти не страшуся».

II

И начал спрашивать Зораб: «Там, в середине самой стана, Я вижу золотой шатер; И от него идут во все концы Дороги; и по тем дорогам Одни к шатру медлительно подходят, Как будто с робким ожиданьем; Другие весело отходят от шатра, Как бы с исполненной надеждой. И весь он от подошвы До маковки сияет, Как солнце, золотом; у входа Лежат, как две ручные Собаки, лев и тигр; а на вершине Сидит орел; и держит он В когтях распущенное знамя С изображеньем солнца. Такой шатер не витязю простому Принадлежит; скажи мне, чей он?» Гордо Поднявши голову, сказал Хеджир: «В нем шах Ирана обитает. Перед его престолом день и ночь Дружина верная стоит Телохранителей. И никакой Не страшен враг великому царю». — «Налево, — продолжал Зораб, — Разбит серебряный шатер; Он к золотому обращен Своим открытым входом; У входа барс и леопард; А наверху я вижу грифа: Широко веющее знамя С изображением луны В когтях серебряных он держит». — «Там обитает, — отвечал Хеджир, — сын шаха Ферабор, ближайший К престолу и к цареву сердцу». На то Зораб сказал: «Им честь и слава! Когда одна душа в отце и в сыне, Они всю землю завоюют».

III

И продолжал расспрашивать Зораб: «Направо там от золотого Шатра стоит, я вижу, черный; Он окружен бесчисленною стражей; И беспрестанно скачут К нему и от него гонцы. У входа слон, покрытый пышным Ковром, и на его спине Огромные тимпаны войска; А на верху шатра сияет Дракон; в его разинутую пасть Водружено распущенное знамя; Оно усыпано звездами И расстилается, как небо, Широко вея, над шатрами. Кому такая почесть? Кто разделяет власть с державным шахом?» — «Его военачальник Тус, — Ответствовал Хеджир: — он сродник шаха, И право он имеет родовое В сраженье место заступать царя; На зов его сошлося это войско, Грозящее

погибелью тебе. А над шатром воздвигнутое знамя Есть наша царская хоругвь. Его воздвиг великий Феридун, Убив Согака, на плечах Носившего живых, приросших к ним драконов; К святой хоругви этой Прикована победа: Она в союзника отважность проливает, Бледнеет враг, ее увидя». Зораб при этом слове улыбнулся И продолжал: «А этот пурпуровый Шатер кому принадлежит? И кто седой, могучий воин, Перед его сидящий входом? Толпою ратников он окружен; Одни из них уж в летах зрелых, Другие молоды, и все К нему лицом обращены И перед ним стоят благоговейно, Как сыновья перед отцом?» Из сердца Хеджирова, как острый Кинжал, в нем глубоко сидевший, Исторгся вздох, когда он отвечал Зорабу: «Это старец Гудерс; он мудр и кроток речью, Мечом пронзителен и крепок, Он сильный царь в своей семье И может царство защитить Один, собрав своих домашних; С семидесятью девятью Он сыновьями в войско шаха Пришел против тебя… а я Осьмидесятый; и меня В строю их нет». — «Зачем дался ты в плен? — Сказал Зораб. — Открой мне правду И нынче ж будешь вместе с ними».

IV

«Но чей, скажи, зеленый тот шатер, Который, как дремучим лесом Покрытая гора, меж невысоких Холмов стоящая, над всеми Шатрами поднялся? И так же тверд он, Как та гора: на ней растущий лес Дрожит, шатаем бурей, Она ж не двигается, и шаткий лес За корни, в грудь ее вонзившиеся, держит. Конечно, тот шатер великий Сильнейшему в иранском войске Принадлежит? Перед шатром Сидит, я вижу, воин; близ него Стоит, я вижу, конь; Тот воин великан; Тот конь чудовище; и воин Сидит не на высоком месте, А всех, кругом стоящих, Он перевысил головой; Все на него почтительно глядят; А он глядит с любовью на коня, Товарища испытанного в битвах; Копытом конь нетерпеливым Разбрасывает землю, а когда К нему протягивает руку Его могучий господин — Он чутко уши подымает И фыркает; когда же Его волнистую он треплет гриву — Конь бесится, кругом Стоящие приходят в ужас, А господину весело и любо. К его бедру привешен меч, Прислонена к его колену Дубина; их никто другой не сможет Поднять; когда дубиной он Над головою конской машет Иль из ножон до половины Выхватывает меч — Конь прыгает, послыша свист дубины, И громко ржет, увидя блеск меча. Мне никогда такой седок, Мне никогда подобный конь Не попадался — конь, который Одним таким лишь седоком Обуздан может быть; седок, Которого такому лишь коню Поднять и вынесть можно. Верно, О седоке и о коне И стар и мал в Иране знает. Скажи, Хеджир, их имена». Он замолчал, как будто убежденный, Что эти имена: Рустем и Гром; Но он услышать их Хотел из уст Хеджира.

V

Хеджир задумался; ему пришло на память, Что, с ним вступая в бой, Зораб Своим отцом назвал Рустема; И про себя Хеджир подумал: «Когда тебе Рустем отец, Не мною с ним ты будешь познакомлен; Его узнав, с ним в бой ты не пойдешь; Тебя узнав, не булаву Железную он на врага подымет, А нежною прижмет рукою К отеческому сердцу сына. Нет! От Рустемовой руки Тебя спасать я не намерен». Так рассуждал с самим собой Хеджир. «Что ж ты умолк? — спросил его Зораб. — О чем бормочешь сам с собою? Со мною говори». — «Я думаю, — сказал Хеджир, — и не могу придумать, Кто этот чудный витязь. Его мне знаки неизвестны; Конечно, он в отсутствие мое В столицу шаха прибыл: К нам слух дошел, что сильный богатырь Из Индии далекой Царем на помощь вызван, — Быть может, это он. И подлинно, в нем что-то есть чужое». — «Но как зовут его?» — спросил Зораб. «Не знаю», — отвечал Хеджир. «Не может быть! ты должен знать; Скажи, я требую». — «Не знаю», — Твердил Хеджир упорно. И в тяжком был Зораб недоуменье; Рустемовы все признаки он видел, Ему и сердце говорило, Что был в глазах его Рустем, — Но имени желанного не мог он Ни просьбой, ни угрозой вырвать Из непреклонного Хеджира. И снова стал расспрашивать его Зораб: «Кому принадлежит Тот светло-розовый шатер?» «Его назвать могу я, — отвечал Хеджир: — могучему Гуразу». «А этот желтый чей?» — «Гургинов». «А этот голубой?» — «В нем Геф живет, Рустемов зять». При этом на Хеджира Зораб разгневанные очи Оборотил: «Теперь мне явно, Что ты бесстыдный лжец; мне всех Назвал ты, об одном Рустеме Ни слова. А Рустем — душа Ирана, И без него сражений не бывает. Между шатров там нет ни одного, Принадлежащего Рустему; где же Рустем? Его с намереньем скрываешь Ты от меня. Но чудный воин тот Перед шатром зеленым — он, конечно, Рустем. Скажи, Хеджир; скажи, что это он! Все признаки Рустемовы я вижу; Недостает мне только убежденья; Но я из всех, кого там видел, Желал бы, чтоб Рустемом был Один лишь этот. О! скажи, Скажи, Хеджир, что это он! и ты Немедля в стан к отцу и братьям будешь Отпущен с честью и дарами». — «Зачем, — спросил Хеджир, — Ты так, Зораб, нетерпеливо Узнать Рустема хочешь? Мой совет: Не выходи против него. Тебе Перед Рустемовой ужасной силой Не устоять; когда Рустем На Громе в поле выезжает, И лев и крокодил приходят в трепет; Он взглядом посылает смерть; Его дыханье — буря; он, как прутья, Ломает крепкие деревья; И кто б его противник ни был, Хотя б он тверже был кремнистой Горы, его Рустем растопчет, Как слон траву сухую, в пыль. Но, к счастью своему, грозы Ты избежал: Рустема в войске нет; С царем поссорясь, он В Сабулистан свой возвратился И там, о битвах позабыв, В роскошном розовом саду Пирует весело с гостями И ждет спокойно за вином, Чем кончится набег на нас Турана». Так говорил Хеджир Зорабу: Его хотел он обмануть, Придумавши вражду царя с Рустемом; Но вместо лжи сказал случайно правду.

VI

«Ты надо мной ругаешься, — воскликнул С негодованием Зораб. — Молчи, презреннейший из всех Гудерсовых осьмидесяти сыновей! Поверю ли, чтоб пехлеван Ирана, Чтобы Рустем, властитель боя, От боя убежав, лениво Под кровлею домашней пировал? Тогда б и женщины и дети Его достойно осмеяли. Поссориться он мог, конечно, с шахом, Когда, забывшись, шах его, Завоевавшего ему отцовский Престол, чем оскорбил; но Кейкавус Еще не потерял рассудка; И если подлинно он в ссоре был с Рустемом, То уж они, наверно, примирились: Кто заменит Рустема Кейкавусу? Что значит туча громовая Без молнии и грома? Без Рустема Что ваше войско, что и весь Иран ваш значит? Говори ж Немедля, кто Рустем? Иль вмиг твоя Перелетит через ограду замка К шатрам иранским голова». Хеджир от злости побледнел. «Ты из меня, — подумал про себя он, — Насилием не вырвешь слова, Которого сказать я не хочу. Не страшны мне твои угрозы; Меня убьешь ты — от того Не потемнеет день и в кровь Вода не превратится; Гудерсу только из своих Осьмидесяти сыновей Придется вычесть одного; Зато с семидесятью девятью Он выйдет мстителем кровавым Против Хеджирова убийцы». И он сказал: «Зачем, Зораб, Ты так беснуешься напрасно? Меня убить грозишься ты — Убей, ты властен; имя ж, Которое так жадно хочешь слышать, Останется во мне, как запертое В могиле; я не вымолвлю его, Хотя б и знал стократно, кто и где Рустем. Убей меня — пусть кровью заплачу За стыд, что был ничтожнейшим из всех Гудерсовых осьмидесяти сыновей». Так он сказал. Зораб в кипенье гнева Схватил свой меч, чтоб грудь пронзить Хеджиру; Но он одумался и только по щеке Его с такой ударил силой, Что он без чувств упал на землю. «Когда никто, — воскликнул он, — Не хочет мне Рустема указать, Мой меч к нему прочистит мне дорогу».