Том 3. Поэмы 1828-1834

Лермонтов Михаил Юрьевич

XXXIV

Но кто убийца их жестокой? Он был с седою бородой; Не видя девы черноокой, Сокрылся он в глуши лесной. Увы! то был отец несчастный! Быть может, он ее сгубил; И тот свинец его опасный Дочь вместе с пленником убил? Не знает он, она сокрылась, И с ночи той уж не явилась. Черкес! где дочь твоя? глядишь. Но уж ее не возвратишь!!.

XXXV

Поутру труп оледенелый Нашли на пенистых брегах. Он хладен был, окостенелый; Казалось, на ее устах Остался голос прежней муки; Казалось, жалостные звуки Еще не смолкли на губах; Узнали все. Но поздно было! — Отец! убийца ты ее; Где упование твое? Терзайся век! живи уныло !.. Ее

уж нет. — И за тобой Повсюду призрак роковой. Кто гроб ее тебе укажет? Беги! ищи ее везде!! !.. «Где дочь моя?» и отзыв скажет: Где ?..

Корсар ^*

Longtemps il eut le sort prosp`ere Dans ce m'etier si dangereux. Las! il devient trop t'em'eraire Pour avoir 'et'e trop heureux.

La Harpe. [2]

ЧАСТЬ I

Друзья, взгляните на меня! Я бледен, худ, потухла радость В очах моих как блеск огня; Моя давно увяла младость, Давно, давно нет ясных дней, Давно нет цели упованья !.. Исчезло всё !..одни страданья Еще горят в душе моей.

2

Долго счастье ему благоприятствовало

В таком опасном ремесле.

Увы! он становится чрезмерно смелым,

Потому что был чрезмерно счастливым.

* * *

Я не видал своих родимых, — Чужой семьей воскормлен я; Один лишь брат был у меня, Предмет всех радостей любимых. Его я старе годом был, Но он равно меня любил, Равно мы слезы проливали, Когда всё спит во тьме ночной, Равно мы горе поверяли Друг другу жаркою душой !.. Нам очарованное счастье Мелькало редко иногда !.. Увы! — не зрели мы ненастья, Нам угрожавшего тогда.

* * *

Мой умер брат! — перед очами Еще теперь тот страшный час, Когда в ногах его с слезами Сидел. Ах! — я не зрел ни раз Столь милой смерти хладной муки: Сложив крестообразно руки, Несчастный тихо угасал И бледны впалые ланиты И смертный взор, тоской убитый, В подушке бедный сокрывал. Он умер! — страшным восклицаньем Сражен я вдруг был с содроганьем, Но сожаленье, не любовь Согрели жизнь мою и кровь…

* * *

С тех пор с обманутой душою Ко всем я недоверчив стал. Ах! не под кровлею родною Я был тогда — и увядал. Не мог с улыбкою смиренья С тех пор я всё переносить: Насмешки, гордости презренья… Я мог лишь пламенней любить. Самим собою недоволен, Желая быть спокоен, волен, Я часто по лесам бродил И только там душою жил, Глядел в раздумии глубоком, Когда на дереве высоком Певец незримый напевал Веселье, радость и свободу, Как нежно вдруг ослабевал, Как он, треща, свистал, щелкал, Как по лазоревому своду На легких крылиях порхал, И непонятное волненье В душе я сильно ощущал. Всегда любя уединенье, Возненавидя шумный свет, Узнав неверной жизни цену, В сердцах людей нашел измену, Утратив жизни лучший цвет, Ожесточился я — угрюмой Душа моя смутилась думой; Не могши более страдать, Я вдруг решился убежать.

* * *

Настала ночь… Я встал печально С постели, грустью омрачен. Во всем дому глубокий сон. Хотелось мне хоть взор прощальный На место бросить то — где я Так долго жил в тиши безвестной, Где жизни тень всегда прелестной Беспечно встретила меня. Я взял кинжал; два пистолета На мне за кожаным ремнем Звенели. Я страшился света Луны в безмолвии ночном…

* * *

Но вихорь сердца молодого Меня влачил к седым скалам, Где между берега крутого Дунай кипел, ревел; и там, Склонясь на камень головою, Сидел я озарен луною… Ах! — как она томна, бледна, Лила лучи свои златые С небес на рощи бреговые. Везде знакомые места, Всё мне напоминало младость, Всё говорило мне, что радость Навеки здесь погребена. Хотел проститься с той могилой, Где прах лежал столь сердцу милый. Перебежавши через

ров, Пошел я тихо по кладбищу, Душе моей давало пищу Спокойствие немых гробов. И долго, долго я в молчаньи Стоял над камнем гробовым… Казалось, веяло в страданьи Каким-то холодом сырым.

* * *

Потом… неверными шагами Я удалился — но за мной, Казалось, тень везде бежала… Я ночь провел в глуши лесной; Заря багряно освещала Верхи холмов; ночная тень Уже редела надо мною. С отягощенною главою Я там сидел, склонясь на пень… Но встал, пошел к брегам Дуная, Который издали ревел, Я в Грецию идти хотел, Чтоб турок сабля роковая Пресекла горестный удел — (В душе сменялося мечтанье) — Ярчее дневное сиянье, И вот Дунай уж предо мной Синел с обычной красотой. Как он прекрасный, величавый Играл в прибережных скалах. Воспоминанье о делах Живет здесь, и протекшей славой Река гордится. Сев на брег, Я измерял Дуная бег. Потом бросаюсь в быстры волны, Они клубятся под рукой (Я спорил с быстрою рекой), Но скоро на берег безмолвный Я вышел. Всё в душе моей Мутилось пеною Дуная; И бросив взор к стране своей, «Прости, отчизна золотая! — Сказал, — быть может, в этот раз С тобой навеки мне проститься, Но этот миг, но этот час Надолго в сердце сохранится !..» Потом я быстро удалился…

* * *

Зачем вам сказывать, друзья, Что было как потом со мною: Скажу вам только то, что я Везде с обманутой душою Бродил один как сирота, Не смея ввериться как прежде Всё изменяющей надежде; Мир был чужой мне, жизнь пуста — Уж я был в Греции прекрасной, А для души моей несчастной Ее лишь вид отравой был. День приходил — день уходил; Уже с Балканския вершины Открылись Греции долины, Уж море синее, блестя Под солнцем пламенным Востока, Как шум нагорного потока, Обрадовало вдруг меня… Но как спастися нам от Рока! — Я здесь нашел, здесь погубил Почти всё то, что я любил.

ЧАСТЬ II

Где Геллеспонт седой, широкий, Плеская волнами, шумит, Покрытый лесом, одинокий, Афос задумчивый стоит. Венчанный грозными скалами, Как неприступными стенами Он окружен. Ни быстрых волн, Ни свиста ветров не боится. Беда тому, чей бренный чолн Порывом их к нему домчится. Его высокое чело Травой и мохом заросло. Между стремнин, между кустами Изрезан узкими тропами. С востока ряд зубчатых гор К подошве тянутся Афоса, И башни гордые Лемоса Встречает удивленный взор… Порою корабли водами На быстрых белых парусах Летали между островами Как бы на лебедя крылах. Воспоминанье здесь одною Прошедшей истиной живет. Там Цареградский путь идет Чрез поле черной полосою. (Я шел, не чувствуя себя; Я был в стремительном волненьи, Увидев, Греция, тебя!)… Кустарник дикий в отдаленьи Терялся меж угрюмых скал, Меж скал, где в счастья упоеньи Фракиец храбрый пировал; Теперь всё пусто. Вспоминанье Почти изгладил ток времен, И этот край обременен Под игом варваров. Страданье Осталось только в той стране, Где прежде греки воспевали Их храбрость, вольность; но оне Той страшной участи не знали, И дышит всё здесь стариной, Минувшей славой и войной. Когда ж народ ожесточенный Хватался вдруг за меч военный — В пещере темной у скалы, Как будто горние орлы, Бывало, греки в ночь глухую Сбирали шайку удалую, Чтобы на турок нападать, Пленить, рубить, в морях летать, — И часто барка в тьме у брега Была готова для побега От неприятельских полков; Не страшен был им плеск валов. И в той пещере отдыхая, Как часто ночью я сидел, Воспоминая и мечтая, Кляня жестокий свой удел, И что-то новое пылало В душе неопытной моей, И сердце новое мечтало О легком вихре прежних дней. Желал я быть в боях жестоких, Желал я плыть в морях широких — (Любить кого, не находил), Друзья мои, я молод был! Зачем губить нам нашу младость, Зачем стареть душой своей, Прости навек тогда уж радость, Когда исчезла с юных дней.