Том 3. Поэмы 1828-1834

Лермонтов Михаил Юрьевич

VI

И в это время слух промчался (Гласит преданье), что в горах Безвестный странник показался, Опасный в мире и боях; Как дикий зверь, людей чуждался; И женщин он ласкать не мог! Хранил он вечное молчанье; Но не затем, чтоб подстрекнуть Толпы болтливое вниманье; И он лишь знает, почему Каллыужасное прозванье В горахосталося ему.

Последний сын вольности ^*

Посвящается (Н. С. Шеншину)

(Повесть)

1

Бывало, для забавы я писал, Тревожимый младенческой мечтой; Бывало, я любовию страдал, И, с бурною пылающей душой, Я в ветренных стихах изображал Таинственных видений милый рой. Но дни надежд ко мне не придут вновь, Но изменила первая любовь !..

2

И я один, один был брошен в свет, Искал друзей — и не нашел людей; Но ты явился: нежный твой привет Завязку снял с обманутых очей. Прими ж, товарищ, дружеский обет, Прими же песню родины моей, Хоть эта песнь, быть может, милый друг, — Оборванной струны последний звук !..

* * *

When shall such hero live again?

The Giaour. Byron. [6]

6

Когда такой герой будет жить вновь?

Приходит осень, золотит Венцы дубов. Трава полей От продолжительных дождей К земле прижалась; и бежит Ловец напрасно по холмам: Ему не встретить зверя там. А

если даже он найдет, То ветер стрелы разнесет. На льдинах ветер тот рожден, Порывисто качает он Сухой шиповник на брегах Ильменя. В сизых облаках Станицы белых журавлей Летят на юг до лучших дней; И чайки озера кричат Им вслед, и вьются над водой, И звезды ночью не блестят, Одетые сырою мглой. Приходит осень! уж стада Бегут в гостеприимну сень; Краснея догорает день В тумане. Пусть он никогда Не озарит лучом своим Густой новогородский дым, Пусть не надуется вовек Дыханьем теплым ветерка Летучий парус рыбака Над волнами славянских рек! Увы! пред властию чужой Склонилась гордая страна, И песня вольности святой (Какая б ни была она) Уже забвенью предана. Свершилось! дерзостный варяг Богов славянских победил; Один неосторожный шаг Свободный край поработил! Но есть поныне горсть людей, В дичи лесов, в дичи степей; Они, увидев падший гром, Не перестали помышлять В изгнаньи дальном и глухом, Как вольность пробудить опять; Отчизны верные сыны Еще надеждою полны: Так, меж грядами темных туч, Сквозь слезы бури, солнца луч Увеселяет утром взор И золотит туманы гор. На небо дым валит столбом! Откуда он? Там, где шумит Поток сердитый, над холмом, Треща, большой огонь горит, Пестреет частый лес кругом. На волчьих кожах, без щитов, Сидят недвижно у огня, Молчанье мрачное храня, Как тени грусти, семь бойцов: Шесть юношей — один старик. Они славяне! — бранный клик Своих дружин им не слыхать, И долго, долго не видать Им милых ближних… но они Простились с озером родным, Чтоб не промчалися их дни Под самовластием чужим, Чтоб не склоняться вечно в прах, Чтоб тени предков, из земли Восстав, с упреком на устах, Тревожить сон их не пришли !.. О! если б только Чернобог Удару мщения помог !.. Не равная была борьба… И вот война! и вот судьба !.. «Зачем я меч свой вынимал, И душу веселила кровь? — Один из юношей сказал. — Победы мы не встретим вновь, И наши имена покрыть Должно забвенье, может быть; И несвершонный подвиг наш Изгладится в умах людей: Так недостроенный шалаш Разносит буйный вихрь степей!» «О! Горе нам, — сказал другой, — Велик, ужасен гнев богов! Но пусть и на главу врагов Спадет он гибельной звездой, Пусть в битве страх обымет их, Пускай падут от стрел своих!» Так говорили меж собой Изгнанники. Вот встал один… С руками, сжатыми крестом, И с бледным пасмурным челом На мглу волнистую долин Он посмотрел, и, наконец, Так молвил старику боец: «Подобно ласке женских рук, Смягчает горе песни звук, Так спой же, добрый Ингелот, О чем-нибудь! о чем-нибудь Ты спой, чтоб облегчилась грудь, Которую тоска гнетет. Пой для других! моя же месть Их детской жалобы сильней: Что было, будет и что есть, Всё упадает перед ней!» «Вадим! — старик ему в ответ, — Зачем не для тебя ?..иль нет! Не надо! что ты вверил мне, Уснет в сердечной глубине! Другую песню я спою: Садись и слушай песнь мою!» И в белых кудрях старика Играли крылья ветерка, И вдохновенный взор блеснул, И песня громко раздалась. Прерывисто она неслась, Как битвы отдаленный гул. Поток, вблизи холма катясь, Срывая мох с камней и пней, Согласовал свой ропот с ней, И даже призраки бойцов, Склонясь из дымных облаков, Внимали с высоты порой Сей песни дикой и простой!

Песнь Ингелота

1

Собралися люди мудрые Вкруг постели Гостомысловой. Смерть над ним летает коршуном! Но, махнувши слабою рукой, Говорит он речь друзьям своим:

2

«Ax, вы люди новгородские! Между вас змея-раздор шипит. Призовите князя чуждого, Чтоб владел он краем родины!» — Так сказал и умер Гостомысл.

3

Кривичи, славяне, весь и чудь Шлют послов за море синее, Чтобы звать князей варяжских стран. «Край наш славен — но порядка нет!» Говорят послы князьям чужим.

4

Рурик, Трувор и Синав клялись Не вести дружины за собой; Но с зарей блеснуло множество Острых копий, белых парусов Сквозь синеющий туман морской !..

5

Обманулись вы, сыны славян! Чей белеет стан под городом? Завтра, завтра дерзостный варяг Будет князем Новагорода, Завтра будете рабами вы !..

6

Тридцать юношей сбираются, Месть в душе, в глазах отчаянье… Ночи мгла спустилась на холмы, Полный месяц встал, и юноши В спящий стан врагов являются!

7

На щиты склонясь, варяги спят, Луч луны играет по кудрям. Вот струею потекла их кровь, Гибнет враг — но что за громкий звук? Чье копье ударилось о щит?

8

И вскочили пробужденные, Злоба в крике и движениях! Долго защищались юноши. Много пало… только шесть осталось… Мир костям убитых в поле том!

9

Княжит Рурик в Новегороде, В диких дебрях бродят юноши; С ними есть один старик седой — Он поет о родине святой, Он поет о милой вольности!

* * *

«Ужель мы только будем петь, Иль с безнадежием немым На стыд отечества глядеть, Друзья мои? — спросил Вадим. — Клянусь, великий Чернобог, И в первый и в последний раз: Не буду у варяжских ног. Иль он, иль я: один из нас Падет! в пример другим падет !.. Молва об нем из рода в род Пускай передает рассказ; Но до конца вражда!» — Сказал, И на колена он упал, И руки сжал, и поднял взор, И страшно взгляд его блестел, И темнокрасный метеор Из тучи в тучу пролетел! И встали, и пошли они Пустынной узкою тропой. Курился долго дым густой На том холме, и долго пни Трещали в медленном огне, Маня беспечных пастухов, Пугая кроликов и сов И ласточек на вышине !.. Скользнув между вечерних туч, На море лег кровавый луч; И солнце пламенным щитом Нисходит в свой подводный дом. Одни варяжские струи, Поднявши головы свои, Любуясь на его закат, Теснятся, шепчут и шумят; И серна на крутой скале, Чернея в отдаленной мгле, Как дух недвижима, глядит Туда, где небосклон горит. Сегодня с этих берегов В ладью ступило семь бойцов: Один старик, шесть молодых! — Вадим отважный был меж них. И белый парус понесло Порывом ветра, и весло Ударилось о синий вал. И в той ладье Вадим стоял Между изгнанников-друзей, Подобный призраку морей! Что думал он, о чем грустил, Он даже старцу не открыл. В прощальном, мутном взоре том Изобразилось то, о чем Пересказать почти нельзя. Так удалялася ладья, Оставя пены белый след; Всё мрачен в ней стоял Вадим; Воспоминаньем прежних лет, Быть может, витязь был томим… В какой далекий край они Отправились, чего искать? Кто может это рассказать? Их нет. — Бегут толпою дни !.. На вышине скалы крутой Растет порой цветок младой: И в сердце грозного бойца Любви есть место. До конца Он верен чувству одному, Как верен слову своему. Вадим любил. Кто не любил? Кто, вечно следуя уму, Врожденный голос заглушил? Как моря вид, как вид степей, Любовь дика в стране моей… Прекрасна Леда, как звезда На небе утреннем. Она Свежа, как южная весна, И, как пустынный цвет, горда. Как песня юности, жива, Как птица вольности, резва, Как вспоминание детей, Мила и грустию своей Младая

Леда. И Вадим Любил. Но был ли он любим ?.. Нет! равнодушной Леды взор Презренья холод оковал: Отвергнут витязь; но с тех пор Он всё любил, он всё страдал. До униженья, до мольбы Он не хотел себя склонить; Мог презирать удар судьбы И мог об нем не говорить. Желал он на другой предмет Излить огонь страстей своих; Но память, слезы многих лет !.. Кто устоит противу них? И рана, легкая сперва, Была всё глубже день со днем, И утешения слова Встречал он с пасмурным челом. Свобода, мщенье и любовь, Всё вдруг в нем волновало кровь; Старался часто Ингелот Тревожить пыл его страстей И полагал, что в них найдет Он пользу родины своей. Я не виню тебя, старик! Ты славянин: суров и дик, Но и под этой пеленой Ты воспитал огонь святой !.. Когда на челноке Вадим Помчался по волнам морским, То показал во взоре он Души глубокую тоску, Но ни один прощальный стон Он не поверил ветерку, И ни единая слеза Не отуманила глаза. И он покинул край родной, Где игры детства, как могли, Ему веселье принесли И где лукавою толпой Его надежды обошли, И в мире может только месть Опять назад его привесть!

* * *

Зима сребристой пеленой Одела горы и луга. Князь Рурик с силой боевой Пошел недавно на врага. Глубоки ранние снега; На сучьях иней. Звучный лед Сковал поверхность гладких вод. Стадами волки по ночам Подходят к тихим деревням: Трещит мороз. Шумит метель: Вершиною качает ель. С полнеба день на степь глядит И за туман уйти спешит, И путник посреди полей Неверный тщетно ищет путь; Ему не зреть своих друзей, Ему холодным сном заснуть, И должен сгнить в чужих снегах Его непогребенный прах !.. Откуда зарево блестит? Не град враждебный ли горит? Тот город Руриком зажжен. Но скоро ль возвратится он С богатой данью? скоро ль меч Князь вложит в мирные ножны? И не пора ль ему пресечь Зловещий, буйный клик войны? Ночь. Темен зимний небосклон. В Новгороде глубокий сон, И всё объято тишиной; Лишь лай домашних псов порой Набегом ветра принесен. И только вхижине одной Лучина поздняя горит; И Леда передней сидит Одна; немолчное давно Прядет, гудёт веретено В ее руке. Старуха мать Над снегом вышла погадать. И, наконец, она вошла: Морщины бледного чела И скорый, хитрый взгляд очей, Всё ужасом дышало в ней. В движеньи судорожном рук Видна душевная борьба. Ужель бедой грозит судьба? Ужели ряд жестоких мук Искусством тайным эту ночь В грядущем видела она? Трепещет и не смеет дочь Спросить. Волшебница мрачна, Сама в себя погружена. Пока петух не прокричал, Старухи бред и чудный стон Дремоту Леды прерывал, И краткий сон был ей не в сон !.. И поутру перед окном Приметили широкий круг, И снег был весь истоптан в нем, И долго в городе о том Ходил тогда недобрый слух. Шесть раз менялася луна; Давно окончена война. Князь Рурик и его вожди Спокойно ждут, когда весна Свое дыханье и дожди Пошлет на белые снега, Когда печальные луга Покроют пестрые цветы, Когда над озером кусты Позеленеют, и струи Заблещут пеной молодой, И в роще Лады в час ночной Затянут песню соловьи. Тогда опять поднимут меч, И кровь соседей станет течь, И зарево, как метеор, На тучах испугает взор. Надеждою обольщена, Вотще душа славян ждала Возврата вольности: весна Пришла, но вольность не пришла. Их заговоры, их слова Варяг-властитель презирал; Все их законы, все права, Казалось, он пренебрегал. Своей дружиной окружен, Перед народ являлся он; Свои победы исчислял, Лукавой речью убеждал! Рука искусного льстеца Играла глупою толпой; И благородные сердца Томились тайною тоской… И праздник Лады настает: Повсюду радость! как весной Из улья мчится шумный рой, Так в рощу близкую народ Из Новагорода идет. Пришли. Из ветвей и цветов Видны венки на головах, И звучно песни в честь богов Уж раздались на берегах Ильменя синего. Любовь Под тенью липовых ветвей Скрывается от глаз людей. С досадою, нахмуря бровь, На игры юношей глядеть Старик не смеет. Седина Ему не запрещает петь Про Диди-Ладо. Вот луна Явилась, будто шар златой, Над рощей темной и густой; Она была тиха, ясна Как сердце Леды в этот час… Но отчего в четвертый раз Князь Рурик, к липе прислонен, С нее не сводит светлых глаз? Какою думой занят он? Зачем лишь этот хоровод Его внимание влечет ?.. Страшись, невинная душа! Страшися! Пылкий этот взор, Желаньем, страстию дыша, Тебя погубит; и позор Подавит голову твою; Страшись, как гибели своей, Чтобы не молвил он: «люблю!» Опасен яд его речей. Нет сожаленья у князей: Их ненависть, каких любовь, Бедою вечною грозит; Насытит первую лишь кровь, Вторую лишь девичий стыд. У закоптелого окна Сидит волшебница одна И ждет молоденькую дочь. Но Леды нет. Как быть? — Уж ночь; Сияет в облаках луна !.. Толпа проходит за толпой Перед окном. Недвижный взгляд Старухи полон тишиной, И беспокойства не горят На ледяных ее чертах; Но тайны чудной налегло Клеймо на бледное чело, И вид ее вселяет страх. Она с луны не сводит глаз. Бежит за часом скучный час !.. И вот у двери слышен стук, И быстро Леда входит вдруг И падает к ее ногам: Власы катятся по плечам, Испугом взор ее блестит. «Погибла! — дева говорит, — Он вырвал у меня любовь; Блаженства не найду я вновь… Проклятье на него! злодей… Наш князь !..Мои мольбы, мой стон Презрительно отвергнул он! О! ты о мне хоть пожалей, Мать! мать !..убей меня !..убей !.. «Закон судьбы несокрушим; Мы все ничтожны перед ним», — Старуха отвечает ей. И встала бедная, и тих Отчаянный казался взор, И удалилась. И с тех пор Не вылетал из уст младых Печальный ропот иль укор. Всегда с поникшей головой, Стыдом томима и тоской, На отуманенный Ильмень Смотрела Леда целый день С береговых высоких скал. Никто ее не узнавал: Надеждой не дышала грудь, Улыбки гордой больше нет, На щеки страшно и взглянуть: Бледны, как утра первый свет. Она увяла в цвете лет !.. С жестокой радостью детей Смеются девушки над ней, И мать сердито гонит прочь; Она одна и день и ночь. Так колос на поле пустом, Забыт неопытным жнецом, Стоит под бурей одинок, И буря гнет мой колосок !.. И раз в туманный, серый день Пропала дева. Ночи тень Прошла; еще заря пришла — Но что ж? заря не привела Домой красавицу мою. Никто не знал во всем краю, Куда сокрылася она; И смерть, как жизнь ее, темна !.. Жалели юноши об ней, Проклятья тайные неслись К властителю; ах! не нашлись В их душах чувства прежних дней, Когда за отнятую честь Мечом бойца платила месть. Но на земле еще была Одна рука, чтоб отомстить, И было сердце, где убить Любви чужбина не могла !.. Пока надежды слабой свет Не вовсе тучами одет, Пока невольная слеза Еще пытается глаза Коварной влагой омочить, Пока мы можем позабыть Хоть в половину, хоть на миг Измены, страсти лет былых, Как мы любили в те года, Как сердце билося тогда, Пока мы можем как-нибудь От страшной цели отвернуть Не вовсе углубленный ум, Как много ядовитых дум Боятся потревожить нас! — Но есть неизбежимый час… И поздно или рано он Разрушит жизни сладкий сон, Завесу с прошлого стащит И всё в грядущем отравит; Осветит бездну пустоты, И нас (хоть будет тяжело) Презреть заставит, нам на зло, Правдоподобные мечты; И с этих пор иной обман Душевных не излечит ран! Высокий дуб, краса холмов, Передявлением снегов Роняет лист, но вновь весной Покрыт короной листовой, И зеленея в жаркий день Прохладную он стелет тень, И буря вкруг него шумит, Но великана не свалит; Когда же пламень громовой Могучий корень опалит, То листьев свежею толпой Он не оденется вовек… Ему подобен человек !..