Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены
Шрифт:
Славка. Беботеу-вевять!
Вьюрок. Тьерти-едигреди!
Овсянка. Кри-ти-ти-ти, тип!
Дубровник. Вьор-вэр-виру, сьек, сьек, сьек!
Дятел. Тпрань, тпрань, тпрань, а-ань!
Пеночка зеленая. Прынь, пцирэб, пцирэб! Пцирэб сэ, сэ, сэ!
Славка. Беботэу-вевять!
Лесное божество (с распущенными волнистыми волосами, с голубыми глазами, прижимает ребенка).
Но знаю я, пока живу, Что есть «уа», что есть «ау».(Покрывает поцелуями голову ребенка).
Славка. Беботэу вевять!
<1913>
Шабаш*
А<старта>.
ЕщеПодруги.
Мы, грешницы, под соснами Подъемлем к небу чаши, Твердим устами косными, Что наши годы – наши. Ручей стезей зеленою Задумчиво бежит. И отрок, опаленный Волшебницей, лежит.О<трок>.
Сквозь невод волн для взоров вкось. Как снег, сверкает тела ось. Бойся ты, глазунья, ей, Табуна моих страстей! Всё потопчут и сомнут, Лишь глаза твои уснут. Как снег весной, вы поголовно Сдаетесь, девы, поцелую. Ах, сердце ваше не виновно: Ведь вьются кудри врассыпную. Но я до смерти не пойму, Зачем мы люди, почему? Но всё ж волнует нас чуть-чуть Льна за горошком снег иль грудь. И утро пусть приходит, пусть! На смену тайн греховных мигу: Я знаю, помню наизусть Тобой рассыпанную книгу. И не втуне и не всуе Кротко жили поцелуи. Тебе довольно «ах» да «ох» Рождать одним своим видением. Душиста ты, как дикий лох, И быть с тобою – сновидение. Лицо даете нам вы даром, А персь и плечи свои нет. Свирепым было б то ударом, Будь вы свободны от тенет. Ужель из кубка вам досыта Так трудно страстью насладиться? И, чтоб зимою было жито, Греховный сноп связала жница. Где вместе с «вместе» слилось «врозь» И где так нежны шелк и дым, Туда стремиться вкривь насквозь Глазам пристойно молодым. Чтоб, всё поняв и вглубь и вдоль, Решить: ничто удел есть воль. Ну, улыбнись, скорее, ну! Ведь на тебя опять взгляну. Лицо поставив набекрень, Двумя руками скрывши груди, Вы стали чутки; страшна тень: Быть может, бес, а может, люди. И быть раскрытыми навеки Боялись кротости опеки. Из уст соседей «ах» да «ох» Ты исторгаешь, как свирель, Прекрасна ты, как дикий лох, Бурун закрыл младую мель. Я только страсти имена Твержу, покорный как ягненок. Ты хочешь жертвы? возьми, на, – Стою я, согнут, бел и тонок. А<старта>. Полны цветов земные логи – Цветам полевым я завидую. Я вам молилась, великие боги. И что ж? неслыханной обидою Ответили мне; я одинока, Напрасно страсть кипит Востока. Когда журчать ко мне дерзает Мн<ой> опьяненная волна, Меня одно всегда терзает Виденье страшного челна.<1913>
Ночь в Галиции*
Русалка.
С досок старого досчаника Я смотрю на травы дна, В кресла белого песчаника Я усядуся одна. Оран, оран дикой костью Край, куда идешь <ты ныне>? Ворон, ворон, чуешь гостью? Мой, погибнешь, господине!Витязь.
Этот(Уходит).
Песня ведьм.
Ла-ла сов! ли-ли соб! Жун-жан – соб леле. Соб леле! ла, ла, соб. Жун-жан! жун-жан!Русалки (держат в руке учебник Сахарова и поют по нему).
Иа ио цолк. Цио иа паццо! Пиц пацо! пиц пацо! Ио иа цолк! Дынза, дынза, дынза! Между вишен и черешен Наш мелькает образ грешен. Иногда глаза проколет Нам рыбачья острога, А ручей несет и холит, И несет сквозь берега. Пускай к пню тому прильнула Туша белая овцы И к свирели протянула Обнаженные резцы. Руахадо, рындо, рындо. Шоно, шоно, шоно. Пинцо, пинцо, пинцо. Пац, пац, пац!Похороны опришками товарища:
«Гож нож» – то клич боевой, Теперь ты не живой. Суровы легинй. А лица их в тени.Русалка.
Кого несет их шайка? Соседка, отгадай-ка.Русалки.
Ио, иа, цолк, Ио, иа, цолк. Пиц, пац, пацу, Пиц, пац, паца. Ио иа цолк, ио иа цолк, Копоцамо, миногамо, пинцо, пинцо, пинцо!Ведьмы (вытягиваются в косяк, как журавли, и улетают).
Шагадам, магадам, выгадам. Чух, чух, чух. Чух.Разговаривающие галичанки.
Вон гуцул сюда идет В своей черной безрукавке. Он живет На горах с высокой Мавкой. Люди видели намедни, Темной ночью на заре, Это верно и не бредни, Там, на камне-дикаре. Узнай же! Мава черноброва, Но мертвый уж, как лук в руках: Гадюку держите сурово И рыбья песня на устах. А сзади кожи нет у ней, Она шиповника красней, Шагами хищными сильна, С дугою властных глаз она, И ими смотрится в упор, А за ремнем у ней топор. Улыбки нету откровеннее, Да, ты ужасно, привидение.<1913>
Лицо чернеет грубое…*
I. Лицо чернеет грубое, вся в белой простыне. О, Черная Жена, скажи мне, кто в хижине живет? Ручья звенит недальний гром, подходит волкодав.
II. О, Белый Господин! Седой Отец с Старухою здесь в хижине живут. Скинь обувь с ноги пыльной и в хижину войди. Вереном зовут сына, Вереною же дочь. Я, нянька, служу им уж скоро двадцать лет.
I. Сухой удав набитый, простой дубовый стол. Над ружьями Толстой и Врубель рядом с ним. В истоках Нила хижина. Не шутка ли странная?
Сосет старуха трубку, как будто сладко чмокая.
II. Когда раздастся голос иль если шелест змей сольется с ворчаньем неба – Верена то вернулась, запомни, господин.
Но слышишь шаги быстрые, взволнованную речь?
III. С кувшином шла я по лесу, шагая через хворост. Вдруг глаз блеснул за деревом, как будто человека, но все же не его. Сквозь дерево блистал он, как черный мрака луч. Рука же волосатая ствол с судорогой держала и ногтем скребла круглым застывшую смолу. И тень как будто звездная бродила по пятам, рукой порой маша, и все же глаза два, два добрых черных глаза сквозь сумрак проникали. Была то обезьяна.
Лесные ходят люди по тропам вечеров. Но зла нам не приносят. На чашку опрокинутую лицо у них походит: синеет беловатое, морщинами узорное. Глаза же их печальные – ты, верно, то заметила. Как будто много сказок теснится меж ресниц. А руки у них синие, широкие и длинные.
Вдруг голос я услышала: он тихим был и строгим; звучало в нем невнятное, как будто бы «сестра», а может быть, «Верена». Из ловчей ямы вынула высокое копье и с ним одна я двинулась сквозь сумрак и траву. И пепел падал вечера на плечи и на руки, но более никто уж в лесу не проходил. Но сумрак падал грубо, как черная метель.