Том 4. Классические розы

Северянин Игорь Васильевич

Кишинев. 1 марта 1934 г.

Шульгин

В нем нечто фантастическое: в нем Художник, патриот, герой и лирик, Царизму гимн и воле панегирик, И, осторожный, шутит он с огнем… Он у руля — спокойно мы уснем. Он на весах России та из гирек, В которой благородство. В книгах вырек Непререкаемое новым днем. Его призванье — трудная охота. От Дон Жуана и от Дон Кихота В нем что-то есть. Неправедно гоним Он соотечественниками теми, Кто,

не сумевши разобраться в теме, Зрит ненависть к народностям иным.

Кишинев. 18 февраля 1934 г.

Ходасевич

В счастливом домике, мещански мил, Он резал из лирического ситца Костюмчики, которые носиться Могли сезон: дешевый ситец гнил. За рубежом, однако, возомнил, И некая в нем появилась прытца: Венеру выстирать готов в корытце, Став вожаком критических громил. Он, видите ли, чистоту наводит И гоголем — расчванившийся — ходит, А то, Державиным себя держа, Откапывает мумии и лику Их курит фимиам, живущим в пику, Затем, что зависть жжет его, как ржа.

Кишинев. 9 марта 1934 г.

Савва Чукалов

Избрал он русский для стихов язык, Он, сердце чье звенело мандолиной. Он в Петербурге грезил роз долиной, Которою прославлен Казанлык. Он постепенно к северу привык, Родившийся в тени горы орлиной. Впоследствии, свершая путь свой длинный, Не раз душою горестно поник: О финской целомудренной поляне Он вспоминал, о северной Светлане, — О девушке, его согревший май, — Не все ль равно — о русской иль болгарке? Дни юности всегда для сердца ярки, А в дни любви роднее чуждый край.

Тойла. 5 сентября 1934 г.

Никифоров-Волгин

Ему мила мерцающая даль Эпохи Пушкина и дней Лескова… Он чувствует Шмелева мастерского, И сроден духу родниковый Даль. Деревни ль созерцает, города ль, В нем нет невыносимо городского: Он всюду сын природы. В нем морского Мороза хруст, что хрупок, как миндаль. В весенне сад, что от дождя заплакан, Выходит прогуляться старый дьякон И вместе с ним о горестном всплакнуть, Такой понятный автору и близкий, Чтоб, возвратясь домой, слегка чуть-чуть, Взять водочки и закусить редиской.

Таллинн. 4 марта 1936 г.

Ганс Эверс

Его гарем был кладбище, чей зев Всех поглощал, отдавших небу душу. В ночь часто под дичующую грушу С лопатою прокрадывался Стеф. Он вынимал покойницу, раздев, Шепча: «Прости, я твой покой нарушу…» И на плечи взвалив мечту, — как тушу, — В каморку нес. И было все — как блеф… И не одна из юных миловидных, Еще в напевах тлея панихидных, Ему не отказала в связи с ним, Почти обрадованно разделяя ложе. И смерть была тогда на жизнь похожа: Невинность, грех — все шло путем одним.

Таллинн. 29 февраля 1936

г.

Николай Орлов

Казалось, он молился своему Мучительно покорному роялю, К нему припав с восторженной печалью, В наструненную вслушиваясь тьму. И понял зал мгновенно, почему Владеет он недостижимой далью: Он — Лоэнгрин, стремящийся к Граалю, Он — чувство, неподвластное уму. Изысканная судорога кисти Его руки, — и был ли золотистей Звук соткан человеческой рукой, Когда из нот вдруг возникает слово, Проговоренное рукой Орлова С очаровательностью такой?

Таллинн. 3 октября 1936 г.

Сельма Лагерлёв

«Любовь живет любовью, а не тем, Что называется благодеяньем». О, пусть любовь окончится страданьем: Так быть должно, тут слова нет: «зачем». Пусть сердце будет радостно: не всем Дано любить и жить хоть миг мечтаньем. Ты дал любовь — душа полна звучаньем. Ты отнял дар — дух благодарно нем. Себя любить заставить — невозможно. В любви все осторожно, все тревожно. И изумительно — ее сберечь. Противодействия она не терпит… Любовь та, как луна: и на ущербе Есть прелесть в ней. Дай ей свободно течь.

Таллинн. 15 января 1938 г.

Вина на всех

Нам в подлую эпоху жить дано: В культурную эпоху изверенья. Какие могут быть стихотворенья, Когда кровь льется всюду, как вино! Протухшая мечта людей гнойна, Наследие веков корыстью смято. Все, что живет и дышит, виновато. Культуры нет, раз может быть война!

Нарва-Иесу

11 января 1940

Когда ж?

«Смысл жизни — в смерти», — говорит война, Преступника героем называя. «Ты лжешь!» — я возмущенно отвечаю, И звонко рукоплещет мне весна. Но что ж не рукоплещет мой народ, Бараньим стадом на войну влекомый? Когда ж мой голос, каждому знакомый, До разуменья каждого дойдет?

29 января 1940

Виновны все

В войне нет правого: виновны все в войне И нации, и классы поголовно. Нет оправданья ни одной стране: Кто взялся за оружье — все виновны. К завоеванию призывы не должны Поддерживаться мыслящей страною. А для взбесившихся правителей страны Есть наказанье площадное.

28 января 1940

Последняя любовь

Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая В оскорбляемый водкой хрусталь. И вздохнул я словами: «Так вот ты какая: Вся такая, как надо!» В уста ль Поцелую тебя иль в глаза поцелую, Точно воздухом южным дышу. И затем, что тебя повстречал я такую, Как ты есть, я стихов не пишу. Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая, Ошибаясь, моля и грози. Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая: Вся такая, как надо!» — нельзя…