Том 5. Проза, рассказы, сверхповести

Хлебников Велимир

Это Эм ворвалось в владения Бэ, чтоб не бояться его, выполняя долг победы. Это войска пехотные Эм размололи глыбу объема невозможного, камень-дикарь невозможного на муку, на муравьиные ноши, из дерева сделали мох и мураву, из орла муху, из слона мышь и стадо мурашей – и целое стало мукой бесконечно малых частей. Это пришло Эм, молот великого, молью шубы столетий, все истребив.

Так мы будим спящих богов речи.

Дерзко трясем за бороду – проснитесь, старцы! Я могогур и благовест Эм! Можар! Можаров! К Эм, этой северной звезде человечества, этому стожару всех стогов веры, – наши пути. К ней плывет струг столетий. К ней плывет бус человечества, гордо надув паруса государств.

Так мы пришли из владений ума в замок «Могу».

Тысяча голосов

(глухо).

Могу.

(еще раз). Могу!

(еще раз). Могу!!

Мы можем!!!

Горы, дальние горы. Могу!

Зангези. Слышите, горы расписались в вашей клятве. Слышите этот гордый росчерк гор «Могу» на выданном вами денежном знаке? Повторенное зоем ущелья – тысячами голосов? Слышите, боги летят, вспугнутые нашим вскриком?

Многие. Боги летят, боги летят!

Плоскость ХI

Боги шумят крылами, летя ниже облака.

Боги

Гагагага гэгэгэ! Гракахата гророро Лили эги, ляп, ляп, бэмь. Либибиби нираро Синоано цицириц. Хию хмапа, хир зэнь, ченчь Жури кика син сонэга. Хахотири эсс эсэ. Юнчи, энчи, ук! Юнчи, энчи, пипока. Клям! Клям! Эпс!

Многие.

Боги улетели, испуганные мощью наших голосов.

К худу или добру?

Плоскость ХII

Зангези. А, шагает Азбука! Страшный час! Бревна Эм стали выше облака. Тяжко шагает Ка. Снова через труп облака тянутся копья Гэ и Эр, и когда они оба падут мертвыми, начнется страшная тяжба Эль и Ка – их отрицательных двойников.

Эр, наклоняясь в зеркало нет-единицы, видит Ка; Гэ увидит в нем Эль. Выше муравейника людей, свайная постройка битвы загромоздила небо столбами и плахами, тяжелой свайной войной углов из бревен.

Но ветер развеял все.

Боги улетели, испуганные мощью наших голосов.

А вы видали, как Эль и Ка стучат мечами? И из бревен свайный кулак Ка протянул к суровым свайным латам Эль?

А! Колчак, Каледин, Корнилов только паутина, узоры плесени на этом кулаке! Какие борцы схватились и борются за тучами? Свалка Гэ и Эр, Эль и Ка! Одни хрипят, три трупа, Эль одно. Тише.

Плоскость ХIII

Зангези

Они голубой тихославль, Они голубой окопад. Они в никогда улетавль, Их крылья шумят невпопад. Летуры летят в собеса Толпою ночей исчезаев. Потоком крылатой этоты, Потопом небесной нетоты. Летели незурные стоны, Свое позабывшие имя, Лелеять его нехотяи. Умчались в пустыни зовели, В всегдаве небес иногдава, Нетава, земного нетава! Летоты, летоты инес! Вечернего воздуха дайны, Этавель задумчивой тайны, По синему небу бегуричи, Нетуричей стая, незуричей, Потопом летят в инеса, Летуры летят в собеса! Летавель могучей

виданой, Этотой безвестной и странной, Крылом белоснежные махари, Полета усталого знахари, Сияны веянами дахари. Река голубого летога, Усталые крылья мечтога, Широкие песни ничтога. В созвездиях босы, Там умерло «ты». У них небесурные косы, У них небесурные рты! В потоке востока всегдава, Они улетят в никогдавель. Очами земного нетеж, Закона земного нетуры, Они в голубое летеж, Они в голубое летуры. Окутаны вещею грустью, Летят к доразумному устью, Нетурные крылья, грезурные рты! Незурные крылья, нетурные рты! У них небесурные лица, Они голубого столица. По синему небу бегуричи! Огнестром лелестра небес. Их дико грезурные очи, Их дико незурные рты.

Ученики. Зангези! Что-нибудь земное! Довольно неба! Грянь «камаринскую»! Мыслитель, скажи что-нибудь веселенькое. Толпа хочет веселого. Что поделаешь – время послеобеденное.

Плоскость ХIV

Зангези

Слушайте! Верхарня серых гор. Бегава вод в долину, И бьюга водопада об утесы Седыми бивнями волны. И сивни облаков, Нетоты туч Над хивнями травы. И бихорь седого потока Великой седыни воды. Я божестварь на божествинах! Иду по берегу. А там стою, как стог. И черный мамонт полумрака, чернильницей пролитый В молоке ущелья, Поднявший бивень белых вод, Грозит травы божествежу, и топчут сваи лебеду, Чтобы стонала: «Боже, боже!» Грозит и в пропасть упадает. Пел петер дикой степи, Лелепр синеет ночей, Весны хорошава ночная, верхарня травы, Где ветра ходно, на небе огнепр, Сюда, мластелины! Младыки, сюда! Здесь умер волестр, о, ветер сладыки. И гибельный гнестр, И хивень божеств. А я, божестварь, одинок.

В толпе

Безумью барщина И тарабарщина, На каком языке, господин Зангези?

Зангези

Дальше! А вы, сапогоокие девы, Шагающие смазными сапогами ночей По небу моей песни, Бросьте и сейте деньги ваших глаз По большим дорогам! Вырвите жало гадюк Из ваших шипящих кос! Смотрите шелками ненависти. Глупостварь, я пою и безумствую! Я скачу и пляшу на утесе. Когда пою, мне звезды хлопают в ладоши. Стою. Стою! Стойте! Вперед, шары земные! Так я, великий, заклинаю множественным числом, Умножарь земного шара: ковыляй толпами земель, Земля, кружись комариным роем. Я один, скрестив руки, Гробизны певцом. Я небыть. Я такович.

Плоскость ХV

Зангези. Но вот песни звукописи, где звук то голубой, то синий, то черный, то красный:

Вэо-вэя – зелень дерева, Нижеоты – темный ствол, Мам-эами – это небо, Пучь и чапи – черный грач. Мам и эмо – это облако.

Запах вещей числовой.

День в саду.