Том 6. Лимонарь

Ремизов Алексей Михайлович

И так измучили человека, куда уж вести, да и час поздний, но она не заупрямилась — очень была взбудоражена.

Никита поставил ее в приделе Иоанна Предтечи и спрашивает, какое такое ей было видение и кто это ей сказал: три часа? Она молчит. Видя, что так ничего не добьешься, Никита позвал другого попа Семена и начали над ней читать псалтырь.

И она, как всегда, безучастно и вдруг подняла голову и, вырвавшись, отбиваясь, закричала:

— Дайте мне сроку на три часа!

Андрей один не мог удержать. Какой-то взялся помочь и уж вдвоем вывели ее из церкви. А она все кричала:

— —

три часа!

Пустая площадь, померкшая белая ночь, медная ушатая луна.

Соломония вырвалась из рук и ударилась о землю.

Синие и багровые катились волны, закручивались в тугие водовороты — жевластые, кольчатые, отвислые, перетянутые, и гладкие и мохнатые, и с бородавками и в пламенном пыху вздрыгая сам — яр голова змея — они шли, лягали и оплевывали ее — — и туча-на-тучу плыла голубая волна, звездами мелькали серебряные ризы и хоругви и в свист и проклятия вея васильками -

«Да святится имя Твое!»

— перелётно звон кадил — —

— озеро — облака — звезды — свет -

* * *

Как привели домой, как уложили в кровать — как сквозь сон — приходил Никита, благословя ушел, и еще кто-то читал над ней.

Тяжелый храпучий сон погружал в поддонье беспробудно — живот раздувался, как у беременной перед родами.

Три часа последней ее муки наступили.

Комната осветилась: впереди юноша со свечею и за ним с тремя кочергами — Прокопий, и с посохом странник — Иоанн.

«Соломония, обещаешь: никогда ни за кого не выходи замуж!» — сказал Прокопий и, обратясь к Иоанну что-то говорит ему — и она увидела, не посох, копьецо в его руке.

И Иоанн наклонился над ней и подняв копьецо, глубоко разрезал ей живот, и рукой так — в рану. Что-то вынул и передает Прокопию.

И Прокопий, держа как змею, показал Соломонии:

«Вот! ты носила в себе».

Синий вился в его руке — она с болью узнала его — головастик.

Бросив на пол, Прокопий придавил его кочергой и взбрызнула капелька крови.

А Иоанн, наклонясь над ней, вынимал из нее одного за другим. И Прокопий давил кочергой. И она увидела: на полу в луже крови свернувшиеся, как пузыри — семь рядов по пяти.

«Половину демонской силы мы у тебя взяли, — сказал Прокопий, — совершенное исцеление ты получишь завтра в моем доме».

И поддонная тьма хлынула — погас свет.

. . . . . . .

Нечего было думать подняться, чтобы идти к обедне. На носилках отнесли Соломонию в церковь. В глубоком забытьи лежит она около раки Прокопия.

Часы ее муки исходили.

Иоанн, наклонясь над ней, вынимал из нее и Прокопию; Прокопий бросая на помост, прихлопывал ногой.

И новых семь рядов по пяти — расплющенные, бесцветная слизь.

«Теперь она свободна и чиста!» — сказал Иоанн.

И тогда Прокопий наклонился над ней: она была чиста. И подняв кочерги вверх:

«Здравствуй, Соломония, до великого Божьего Суда».

— — —

Соломония открыла глаза — и сверху ей из окна солнечный луч.

— Я в церкви или мне снится?

— В церкви, — говорит Андрей, — читают евангелие.

И в первый раз услышала — и никакого шума! —

поднялась — никакой боли! — стала — как ей легко! — и с каким простым открытым сердцем посмотрела вокруг — ее глаза ручьи, светясь и светя.

ПРИМЕЧАНИЕ{*}

Из всех старинных русских повестей Повесть о бесноватой Соломонии» XVII в.— самая демоническая и самая документальная — живая жизнь с живой верой, и только по своему необыкновенному матерьялу полна фантастики. Повесть известна по двум спискам — Костомаровскому и Буслаевскому, напечатана у гр. Кушелева-Безбородко в «Памятниках старинной русской литературы», СПБ. 1862—1864. А составлена повесть на основании исповеди Соломонии и свидетельских показаний. Устюжский поп Иаков в 1671 г. взялся за обработку этого фактического матерьяла для сочинения «о чуде устюжских юродивых Прокопия и Иоанна».

Поп Иаков держался «древляго благочестия», но дара любви протопопа Аввакума к «природному русскому языку» не имел и повесть о чуде исцеления бесноватой, насколько это было возможно, — уж очень материал-то живой, никаким высоким книжным слогом невыговариваемый, — написал книжно и довольно—таки путанно. Да и как было не спутаться? Много ли понимала бесноватая из того, что с ней происходило? Не больше понимал и духовник. Откровенная исповедь, и все, конечно, «просторечием», бредовая и притом сексуальная: сколько труда было Иакову перевести на приличную, т. е. на книжную речь всю эту «похабную» околесицу. Ведь это же редчайший случай — повесть о явлении фалла, принимающего разные образы, чтобы мучить свою жертву. А Соломония — жертва, принесенная фаллу.

Четырнадцатилетнюю девочку, духовно настроенную, выдают замуж за «пастуха» — повесть начинается с брачной ночи. Все ее существо с первого прикосновения потрясено, разодрано, — и вот фалл принимает зрительный образ «змия», потом «зверя», потом расчленился в незнакомых молодых людей и, наконец, в множество голых маленьких фаллов—«головастиков» и эти скользкие, навязчивые, неотступные головастики начинают свою «мученическую» работу.

И у потерпевшей и у записывающего духовника все свелось на бесов — «врагов рода христианского». Да, на какой-то грани эти фаллические демоны, вышедшие из семенной туманности этой жизни всего живущего, Розановской «Кукхи», Гоголевского «Вия», «Тарантула» Достоевского, да, враги, но как и почему и где начинается заклятая вражда, эти вопросы в голову не приходили ни духовнику, ни исповеднице. А между тем, даже в том виде, как вышла повесть в обработке попа Иакова, она глубоко символична и через символы дает на многое ответы.

И это совсем неспроста муж Соломонии — пастух: «пастырь» в языческом значении, т. е. одаренный в высшей мере семенным даром: и совсем незря и, конечно, не по городу Ярославлю имя той «Ярославки», которую встречает Соломония в своем видении поддонного царства «Вия» — «вверху которого, едва ли носится Дух Божий», и которой «это можно», а вот таким как Богуславка Феодора и как Соломония «этого не только нельзя, но и гибельно». Неспроста и все числа и сроки, упоминаемые в повести, и полна мистического смысла вся история с «демонскими именами» и «именем Божьим» — Иисусовой молитвой.