Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток

Серафимович Александр Серафимович

Художник (за пальмой). Один поцелуй, несравненная!

Жена адвоката. Замолчите! Это насилие… (Он ее обнимает, целует.)

Литератор (курит, проходит, останавливается за пальмой, видит – целуются, поет). «Бро-ди-ил я между скал, вдру-уг слышу страшный крик, то чело-век упал…»

Жена адвоката быстро уходит.

Художник (трусливо). Да нет, это так, в шутку. (Уходит.)

Литератор (разваливаясь

на диванчике, курит. Помолчав). Опоздал!

Дама декольте. Софрон Андреевич, какой же вы душка-разрушитель! Совершенно Мефистофель. Я даже бы вас расцеловала за разрушение этих гадких большевиков.

Помещица. Коко, пересядь сюда поближе – тебе вредно волнение. Я так любила русский народ, а он такой неблагодарный оказался.

Жена адвоката. Александр, завесь этот портрет (указывает на портрет Маркса), видеть не могу.

Адвокат (завешивает портрет Маркса салфеткой). Действительно, нельзя смотреть на этих разрушителей великой страны.

Помещик (жене). Ну, успокоилась?

Артист. Палачи и убийцы, не только убивают людей и страну, они посягнули, подняли преступную руку на святая святых всего человечества… на искусство. И на высшее его проявление – на театр.

Дамы. Это же ужасно!

Мужчины. Позор!

Профессор. Что-то невероятное в истории человечества.

Артист. Во что обратили они театр! В конюшню, в казарму, в фабричное помещение! В былые времена глянешь в партер, на ложи, – поразит блеск интеллигенции. Какие фамилии! Какие умы! Какие деятели! Какие ценители искусства! А теперь… Ведь стиснув зубы выходишь на сцену. Глянешь: в партере, сдвинув на затылок шапки, развалившись, истопники, шоферы, фабричные, кондуктора, красноармейщина. И стоит весьма сомнительный запах по всему театру.

Дамы (вынимают платки и зажимают носы). Ужасно!

Артист. Там, где нужно плакать, они гогочут; где нужно смеяться – сморкаются. Они…

Дама декольте (подходит к нему, нежно). Не волнуйтесь, дорогой мой, я вас так понимаю. Вот у меня из сейфа вытащили эти проклятые большевики все драгоценности. Так я ночи не спала.

Рундуков. Неужто все забрали?

Дама декольте. Ну, положим, все отдали назад, – всем артистам все возвратили, но ведь сколько я переволновалась!

Артист. С этим варварством, с этим убийством искусства мы боремся всеми мерами. Эти варвары встречают постоянно глухую, неподдающуюся стену. Мы даем на сцене только то, что хотим, и не пускаем того, чего они хотят, и они ничего с нами не могут поделать.

Балаболов. Близок локоть, да не укусишь!

Артист. Мы незаметно для них самих держим все в своих руках.

Все. Браво!.. Браво!.. Браво!..

Художник. Ха-ха-ха!.. Мы-то, художники,

пожалуй, ядовитей вас всех. Вы там втихомолочку, под шумок, ведете свою линию, а мы всенародно вышли на площади, на улицы да такие им разрисовали плакаты, лошади на коленки падают. Ха-ха-ха!.. Надо посмотреть, какие рожи у большевиков, когда подходят к кубическим творениям, – никак не поймут: не то это гениально, не то это над ними покатываются.

Дама декольте. Они никогда не поймут нового искусства, его глубины, его символизма.

Художник. И, заметьте, наша тлетворная зараза проникает и к ним и к рабочим – художникам, литераторам, поэтам. У них и стихи, и мысли, и краски становятся кубическими. Ха-ха-ха!..

Дама декольте (бьет его по рукам). Шутник!

Литератор. Это и естественно: высшее начало подчиняет себе низшее.

Жена адвоката (звонит; вошедшему служа-' щему строго). Почему до сих пор самовар не подан? И почему вы с голыми руками? Я вас спрашиваю? (Тот уходит.) Ну, господа, довольно мерехлюндии! Елена Александровна, спойте нам, спойте, пожалуйста!

Дама декольте. Я с удовольствием. (Садится к роялю. Поет: «Гай да, тройка...», поет страстно, с цыганскими манерами, под Вяльцеву.)

Все. Браво!.. Браво!.. Браво!..

Рундуков. Эх, старину ворохнули! Бывало, Вяльцева как возьмет ноту, за самую за кишку потянет. Миллиона полтора на нее просадил.

Служащий в белых нитяных перчатках вносит самовар.

Жена адвоката. Господа, кому чаю?

Художник. Большевики, мало того, что убили науку, душат искусство, они убивают единственное, что дорого в жизни.

Дама декольте. Что? (Идет с художником за пальму, дама садится на диван.)

Художник. Обольстительность греха. Вот вы «Тройкой» все во мне взбудоражили.

Дама декольте (жеманно). Какой у вас темперамент! (Отворачивается от художника, помахивая веером; он сзади целует ей шею.) Как вы неосторожны!.. Такое время… Политические страсти… Чрезвычайка…

Жена адвоката (за столом). У всех чай? Елена Александровна, вам чашечку позволите?

Дама декольте (за пальмой). Мерси!

Художник. Я сейчас принесу вам чашку, – здесь так уютно. (Идет к столу.)

Литератор (садится рядом на диванчике с дамой декольте). Мечтаете? Мечты, мечты, где ваша сладость…

Дама в декольте. Я боготворю литературу. Тонкое кружевное стихотворение для меня восторг… (Литератор целует ее обнаженные плечи. Она, слегка отвернувшись, помахивает веером.) Какая неосторожность!.. Такое время!.. Гражданская война!..