Том 9. Стихотворения 1928

Маяковский Владимир Владимирович

6

Посмотрите только — дети алкоголика. Будет папа крыть и рвать. Прячься за шкапы, лезь под кровать. Фонарей сияние. Телом — клопики, рты — обезьяньи, узкие лобики. Олька да Колька, дети алкоголика.

7

Разлегся… распластан рвотною лужею… Ноздря — носорога сдует. Теперь какое он, к черту, оружие — лежит, разряжён вхолостую. Пожаром губ ища глоток, храпит на весь куток. А с неба убран звезд лоток: — Вставай, пора — гудок! — Выспись, вытрезвись, повремени. Но ждет завод, раздымясь. Как в мясорубку, тащит в ремни кило проспиртованных мяс. А песня хрипит, под гармонь сложена: «Пей, пропивай, что пропьем, наживем» ^* . Завод и деньга, пиджак и жена, — словом — жизнь пропита живьем. Заглохший завод обступило репье, загнали в бутыль казну и тряпье, потоплено донцем низом… А

што, товарищ, если пропьем, как брюки, и коммунизм?

8

Всосалась в горлышко узкое братва Орехово-зуевская. Нехватает ни платья, ни корма, но пьянее дыма — Сормово. От пионеров до старцев пьет, выпивает Ярцево. Царит бутыль и орет уже: — Гоните жратву и жертвы! — четырежды кроет пьяный бюджет нищие наши бюджеты. Когда, грамотеев по школам творя, надсаживаем буквой глотки, встают из-за каждого букваря четыре бутылки водки. Когда четвертной на починку мостов не выудишь из кошелька, любой с удовольствием тратит сто, чтоб, ноги ломая, валялся пластом у двери пивной и шинка.

9

Пьяному водка всего превыше. «Поэма? Какая такая? Как же не пимши?! Мы привыкши». И стих отбросил, икая. Но ты — комсомолец, и волю твою не смяла болезнь, горька. Здоровье на знамя! За юность воюй! Петлей врага зааркань.

10

Чтоб коммунизм не пропили мы, победу пьянкой развея, серой змеею фильмы задушим зеленого змея. Разыщем животных — и двинем на них! И после атак и засад загоним белых слонов и слоних в решетчатый зоосад.

[ 1928]

Кто он? ^*

Кто мчится, кто скачет такой молодой, противник мыла и в контрах с водой? ^* Как будто окорока ветчины, небритые щеки от грязи черны. Разит — и грязнее черных ворот зубною щеткой нетронутый рот. Сродни шевелюра помойной яме, бумажки и стружки промеж волосьями; а в складках блузы безвременный гроб нашел энергично раздавленный клоп. Трехлетнего пота журчащий родник проклеил и выгрязнил весь воротник. Кто мчится, кто скачет и брюки ловит, держащиеся на честном слове? Сбежав от повинностей скушных и тяжких, за скакуном хвостятся подтяжки. Кто мчится, кто скачет резво и яро по мостовой в обход тротуара? Кто мчит без разбора сквозь слякоть и грязь, дымя по дороге, куря и плюясь? Кто мчится, кто скачет виденьем крылатым, трамбуя встречных увесистым матом? Кто мчится, и едет, и гонит, и скачет? Ответ — апельсина яснее и кратче, ответ положу как на блюдце я: то мчится наш товарищ докладчик на диспут: «Культурная революция».

[ 1928]

Электричество — вид энергии ^*

Культура велит, — бери на учет частных чувств базар! Пускай Курой на турбины течет и жадность, и страсть, и азарт!

[ 1928]

Красные арапы ^*

Лицо белее, чем призрак в белье, с противным скривленным ртиной, а в заднем кармане всякий билет, союзный или — партийный. Ответственный банк, игра — «Буль» ^* . Красное советское Монако ^* . Под лампой, сморщинив кожу на лбу, склонилась толпа маниаков. Носится шарик, счастье шаря, тыркается об номера, и люди едят глазами шарик, чтоб радоваться и обмирать. Последний рубль отрыли в тряпье. Поставили, смотрят серо. Под лампой сверкнул маникюр крупье. Крупье заревел: «Зер-р-ро!» «Зеро» — по-арапски, по-русски — «нуль». Вздохнули неврастеники. Лопата крупье во всю длину в казну заграбастала деньги. Ты можешь владеть и другим, и собою, и волю стреножить, можно заставить труса ринуться в бой; улыбку послав побледневшей губой, он ляжет, смертью уложенный. Мы можем и вору вычертить путь, чтоб Маркса читать, а не красть. Но кто сумеет шею свернуть тебе, человечья страсть?

[ 1928]

Точеные слоны ^*

Огромные зеленеют столы. Поляны такие. И — по стенам, с боков у стола — стволы, называемые — «кии». Подходят двое. «Здорово!» «Здорово!» Кий выбирают. Дерево — во! Первый хочет надуть второго, второй — надуть первого. Вытянув кисти из грязных манжет, начинает первый трюки. А у второго уже «драже-манже», то есть — дрожат руки. Капли со лба текут солоны, он бьет и вкривь и вкось… Аж встали вокруг привиденья-слоны, свою жалеючи кость. Забыл, куда колотить, обо што, — стаскивает и галстук, и подтяжки. А первый ему показывает «клопштосс», берет и «эффе» и «оттяжки» ^* . Второй уже бурак бураком с натуги и от жары. Два — ура! — положил дураком и рад — вынимает шары. Шары

на полке сияют лачком, но только нечего радоваться: первый — «саратовец» ^* ; как раз на очко больше всегда у «саратовца». Последний шар привинтив к борту (отыгрыш — именуемый «перлом» ^* ), второй улыбку припрятал во рту, ему смеяться над первым. А первый вымелил кий мелком: «К себе в середину дуплет ^* ». И шар от борта промелькнул мельком и сдох у лузы в дупле. О зубы зубы скрежещут зло, улыбка утопла во рту. «Пропали шансы… не повезло… Я в новую партию счастья весло — вырву у всех фортун». О трешнице только вопрос не ясен — выпотрашивает и брюки и блузу. Стоит партнер, холодный, как Нансен, и цедит фразу в одном нюансе: «Пожалуйста — деньги в лузу». Зальдилась жара. Бурак белеет. И голос чужой и противный: «Хотите в залог профсоюзный билет? Не хотите? Берите партийный!» До ночи клятвы да стыдный гнет, а ночью снова назад… Какая сила шею согнет тебе, человечий азарт?!

[ 1928]

Весенняя ночь ^*

Мир теплеет с каждым туром, хоть белье сушиться вешай, и разводит колоратуру соловей осоловевший. В советских листиках майский бред, влюбленный весенний транс. Завхоз, начканц, комендант и зампред играют в преферанс. За каждым играющим — красный стаж длинит ежедневно времен река, и каждый стоял, как верный страж, на бывшем обломке бывших баррикад. Бивал комендант фабрикантов-тузов, поддав прикладом под зад, а нынче улыбка под чернью усов — купил козырного туза. Начканц пудами бумаги окидан и все разворотит, как лев, а тут у него пошла волокита, отыгрывает семерку треф. Завхоз — у него продовольствия выбор по свежести всех первей, а он сегодня рад, как рыба, полной руке червей. И вдруг объявляет сам зампред на весь большевизм запрет: «Кто смел паршивою дамой бить — кого? — моего короля!» Аж герб во всю державную прыть вздымался, крылами орля. Кого не сломил ни Юденич, ни Врангель ^* , ни пушки на холмах — того доконала у ночи в овраге мещанская чухлома. Немыслимый дух ядовит и кисл, вулканом — окурков гора… А был же — честное слово!! — смысл в ликующем слове — «игра». Как строить с вами культурный Октябрь, деятельной лени пленные? Эх, перевесть эту страсть хотя б — на паровое отопление!

[ 1928]

Писатели мы ^*

Раньше уважали исключительно гениев. Уму от массы какой барыш? Скажем, такой Иван Тургенев приезжает в этакий Париж. Изящная жизнь, обеды, танцы… Среди великосветских нег писатель, подогреваемый «пафосом дистанции» ^* , обдумывает прошлогодний снег. На собранные крепостные гроши исписав карандашей не один аршин, принимая разные позы, писатель смакует — «Как хороши, как свежи были розы» ^* . А теперь так делаются литературные вещи. Писатель берет факт, живой и трепещущий. Не затем, чтоб себя узнавал в анониме, пишет, героями потрясав. Если герой — даешь имя! Если гнус — пиши адреса! Не для развлечения, не для краснобайства — за коммунизм против белой шатии. Одно обдумывает мозг лобастого — чтобы вернее, короче, сжатее. Строка — патрон. Статья — обойма. Из газет — не из романов толстых — пальбой подымаем спящих спокойно, бьем врагов, сгоняя самодовольство. Другое — роман. Словесный курорт. Покоем несет от страниц зачитанных. А газетчик — старья прокурор, строкой и жизнью стройки защитник. И мне, газетчику, надо одно, так чтоб резала пресса, чтобы в меня, чтобы в окно целил враг из обреза. А кто и сейчас от земли и прозы в облака подымается, рея — пускай растит бумажные розы в журнальных оранжереях. В газеты! Не потому, что книга плоха, мне любо с газетой бодрствовать! А чистое искусство — в М.К.Х. ^* , в отдел садоводства.

[ 1928]

Арсенал ленинцев ^*

Наши танки стопчут и стены и лужи, под нашим наганом, белый, жмись! Но самое сильное наше оружие — большевистская мысль. Как никогда, сегодня сильна классовой мысли ковка: заводы марксистов, ленинцев арсенал, и первый из первых — Свердловка. Когда времена велели — «Пои победу рабочей кровью!» — мы первую посылали в бои негнущуюся свердловию. Победная карта, от пункта до пункта, смертями свердловцев унизана. Вы бились, чтоб рдели знамена бунта знаменами коммунизма. Теперь выходите, учебой дожав белых другого свойства: в хозяйственных блиндажах бюрократическое воинство. Иди, побеждай российскую дурь! Против — быта блохастого! Свердловец, тебе победить бескультурь, дичь, глушь и хамство. Светлоголовая, вперед, свердловия!