Топот бронзового коня
Шрифт:
Женщина скатилась с любовника, развязала удерживавшие его тесёмки и прильнула с нежностью. Он её крепко обнял и прижал к себе, ласково шепнул:
– Кисонька моя, это чудо, чудо, - и поцеловал.
Улыбнувшись, она спросила:
– Значит, не жалеешь?
Он счастливо вздохнул:
– Нет, конечно! Ты богиня любви, просто Афродита.
– Ну, а ты просто Дионис. У тебя такие крепкие мышцы. Обожаю мускулистых мужчин.
Молодой человек посмотрел лукаво:
– Ну, и много их было у тебя, этих мускулистых?
– Ай, какая разница? Много, мало… Все они забыты. Все они не стоят одного твоего мизинца.
– Правда? Не обманываешь меня?
– Я вообще никогда не вру.
Танцовщица легла на спину, подложила руки под голову и уставилась в потолок; Лис водил загрубевшей от мозолей ладонью по её шарикам-соскам. Произнёс негромко:
– Расскажи о себе.
Антонина дёрнулась:
– Тоже мне, придумал! Ничего не сообщу интересного.
– Расскажи, пожалуйста. Очень любопытно.
Нино слегка помедлила, но потом всё же согласилась:
– Ладно, слушай. Папа мой - сириец из Антиохии. Кто такой? Да возничий на ипподроме. До сих пор в бегах принимает участие. Может, ты и знаешь - старый Леонтий, нет? Ну, не важно. Мы с ним редко видимся. Мама из Ахайи - эллинка. Полюбила его, он её - в общем, понимаешь. Я и родилась. А потом он ушёл к другой. Мама умерла, а меня взяла тётя Комито. Вот и вся история.
– Нет, а как же дети? У тебя же двое детей.
– Ну и что, что дети?
– женщина пожала плечами.
– Залетала по глупости. И не успевала освобождаться.
– Сколько им исполнилось?
– Сыну - шесть, дочери - четыре.
– О, уже большие.
– Да, смышлёные крохи. Рассуждают почти как взрослые.
– Кто же их отец?
Антонина приподнялась на локте:
– А не слишком ли много вопросов за один раз? Для чего тебе?
– Просто ты мне нравишься. Знать хочу о тебе побольше.
– Много будешь знать - скоро состаришься.
– И она обвила его шею руками, звонко поцеловала в губы.
– Ты мне тоже нравишься. Тёплый и большой. От тебя пахнет по-мужски. Я с ума схожу от подобных запахов.
Он слегка лизнул козелок её ушка, а она от этого вдруг опять задышала часто, подалась к нему и затрепетала. Велисарий снова лизнул - чувственнее, страстно, запустил кончик языка в лабиринты раковины и добился новых судорог по всему её телу. Чаровница пробормотала:
– О, как хорошо… Словно ты вошёл в меня снова…
– Может, повторим?
– Обязательно, милый… Только отдохну несколько мгновений.
Так они любили друг друга, бурно, яростно, а потом, не имея сил больше ни на что, задремали в тесных жарких объятиях. И проспали бы долго, если бы служанка, появившись на лестнице, их не разбудила:
– Господин Велисарий, господин Велисарий! Госпожа Комито с господином Ситой просят вас к себе.
– Передай, что уже спускаюсь.
Он поцеловал Антонину в губы, мягко произнёс:
– До свиданья, лапа. Если не случится
– Буду ждать, мой хороший, приходи скорее.
– Обещаешь, что ни с кем не изменишь мне за эти дни?
Женщина надулась:
– Как тебе не стыдно! Я не уличная гетера, между прочим. И живу только с теми, кого люблю.
– Значит, я по сердцу тебе?
– О, ещё бы, Лис!
Оба воина возвращались домой в нараставших сумерках. Глядя на товарища, Сита усмехнулся:
– У тебя такое блаженство на лице - прямо как начищенный золотой сияешь!
Сын гимнаста ответил:
– Да, я счастлив, Сита. Ничего подобного раньше не испытывал. Сказка, наваждение просто!
– Очень рад за тебя, приятель.
– Твой должник теперь.
– Ай, какие у друзей счёты! Ты доволен, и это главное.
– Нет, не говори. Я ценю доброту ко мне и всегда буду благодарен за всё хорошее - и тебе, и Петру, и дяде Юстину.
Помотав неуёмней шевелюрой, благодушный исавр пробормотал:
– Ох, уж эти славяне с их велеречивостью! Пылкие создания. Ладно, ладно, не обижайся. Всё идёт, как ему положено. Живы будем - славою сочтёмся.
Неожиданно выяснилось вот что: прежним любовником Антонины был гвардеец Константин - тоже из охраны монарха, старше Велисария на два года, из абазгов (абхазов) с Черноморского побережья Кавказа. Вспыльчивый, заносчивый, он однажды избил сожительницу, заподозрив её в измене, и она, оскорблённая в лучших чувствах, прогнала кавказца. Молодой человек, поостыв, пытался возобновить отношения, но гордячка и слышать не желала о примирении. Константин обиделся, начал распускать о ней недостойные сплетни, утверждая, что он сам её бросил, и, когда узнал, что теперь его пассия благосклонна к выходцу из Сердики, подошёл к нему и сказал:
– Слышал, Велисарий, угораздило тебя переспать с этой сукой? Ты хороший парень, и хотел бы предупредить: опасайся пить и есть все, что подают в доме Комито.
– Почему?
– спросил сын учителя, сильно побледнев.
– Ведьмы, ворожеи. Знают секреты тайных снадобий. Подмешают порошок в пищу и вино - потеряешь волю и начнёшь поступать по их прихоти. Я от их колдовства чуть не умер.
– Быть того не может.
– Хочешь, на кресте поклянусь? Ведь она отца сына своего тоже уморила. Пол-Византия это знает. Правда, правда. Будучи тринадцати лет от роду, отдалась заезжему фокуснику, а потом с ним сбежала. Кочевала по городам и весям. Научилась от него волшебству, чёрной магии, составлению ядов. Родила ребёнка. А затем мужа отравила, драгоценности хапнула и сошлась с дрессировщиком медведей. Родила от него второго ребёнка, но супруга однажды загрыз топтыгин. И пришлось ей вернуться к тёте Комито.