Топот бронзового коня
Шрифт:
Поразившись, Лис проговорил:
– Что, собственноручно купала?
Дочка рассмеялась:
– Да, собственноручно. Как же можно ещё купать? Захожу и вижу: Феодосий голый в ванне стоит, ну а мамочка заботливо вытирает его простынкой.
Полководец сглотнул:
– Мама тоже голая?
– Нет, была в тунике.
– Очень любопытно.
Понимая, что сама Нино правду не расскажет, Велисарий позвал к себе Македонию. Та заметно дрожала, прятала глаза и всё время на груди теребила край накидки. Бывший её любовник спросил:
– Ты по-прежнему
Женщина пошла пятнами, молча покивала. Еле слышно произнесла:
– Как иначе? Вы мой господин, я служу вам столько лет преданно и верно…
– Вот и говори правду.
– Так насчёт чего, ваша светлость?
– А насчёт Антонины и Феодосия.
У служанки повисли слезы на кончиках ресниц. Стиснув в кулаке край накидки, только прошептала:
– Я не разумею, о чём вы.
– Как - не разумеешь?
– Нет, не разумею.
– Как они себя вели без меня?
– Да обыкновенно…
– Отвечай, не бойся.
– Я и не боюсь. Мне чего бояться?
– Правда, что она мыла сына в лохани?
Македония уткнулась носом в ладони и склонила голову низко-низко. В голосе у Лиса зазвучала досада:
– Отвечай же, ну! Что ты там страдаешь?
– Не могу, не могу, - пробубнила она, продолжая стоять, сильно сгорбившись.
– Отчего не можешь?
– Чтоб не огорчать вас. И не поплатиться за правду.
– Кто ж тебя накажет за правду?
– И хозяйка, и вы, оба вместе.
– Обещаю, что не поплатишься.
– Вы-то обещаете, а она?
– А она тем более.
– Нет, боюсь, боюсь.
Он схватил её за руку, чуть пониже запястья, дёрнул, открывая лицо:
– Я приказываю тебе! Если не расскажешь, хуже будет!
Женщина вздохнула:
– Да куда уж хуже! Хуже не бывает.
– Отняла от лица и вторую руку, вытерла глаза и ещё раз вздохнула: - Так и быть, скажу. Да простит меня Дева Мария Богородица и Господь Наш Иисус Христос.
– И перекрестилась.
– Да, купала, верно. И сама с ним купалась вместе. И все ночи проводили вдвоём на супружеском - значит, вашем - ложе.
– Пальцы Македонии явственно тряслись.
– Свят, свят, свят!
– вырвалось у Лиса.
– Да неужто правда?
Он сидел весь красный, не похожий на себя самого - не военачальник, командир, консул, правая рука императора, а испуганный обиженный мальчик. Жалобно спросил:
– Ты не врёшь, сознайся?
– Не дождался её ответа и мотнул головой в отчаянии: - Знаю, что не врёшь. Вижу, что не врёшь. Я рогат, рогат! Это нестерпимо!
– Сморщился, зажмурившись.
Посидел несколько мгновений в молчании. Наконец, Велисарий открыл глаза, более холодные, чем до этого, и проговорил вроде отрешённо:
– Как давно их связь?
Челядинка сказала робко:
– Мне откуда знать!
– А тебе как давно известно?
Та задумалась, а потом ответила:
– Почитай уж, четыре года. Как вернулись из Персии.
Полководец ахнул:
– Как вернулись из Персии! Ничего себе!… Что же ты скрывала? Почему не предупредила? А ещё считаешься друг…
–
Он вскочил и забегал по комнате, брызгая слюной и тряся огромными кулачищами:
– Нет, не зря, не зря! Надо положить этому конец. Безусловно, что она будет отпираться, говорить, что её грубо очернили… Кто ещё свидетель? Назови скорее.
Македонии пришлось тут же упомянуть нескольких рабов и служанок. Велисарий велел тотчас их позвать, а затем допросил с пристрастием. Те вначале стеснялись, но потом, под его нажимом, сообщили правду - да, у них на глазах Антонина изменяла ему с Феодосием.
Лис уже больше не бесился, задавал вопросы спокойно, даже хладнокровно, вроде речь вели о каких- то третьих лицах, а не членах его собственной семьи. Под конец промолвил:
– Можете идти. Все идите, все. Македония тоже. Мне необходимо побыть одному.
Взял кувшин с вином и наполнил чашу. Медленно приблизил к губам и вдохнул винный запах. Отодвинул, поёжился. Нет, вина не хотелось вовсе. Может быть, воды? Подошёл к бочонку, зачерпнул ковшом. Выпил и почувствовал облегчение. Сел, остатки воды вылил на ладонь и смочил лицо. Ощутил озноб. Сам себя спросил: что теперь надо предпринять? Их, любовников, посадить на кол, а затем самому броситься на меч? Пошло, глупо, мерзко. На кого тогда останется Иоаннина? Кем она вырастет без родителей и с клеймом отца-самоубийцы? Может быть, казнить одного Феодосия, а жену прогнать и затеять развод с согласия патриарха? Слухов не оберёшься, толки поползут по всему Константинополю и стране. Он, великий завоеватель, слава империи, покоритель «Ники», Африки и, возможно, Италии, оказался смешным, незадачливым рогоносцем, о которых поют сальные куплеты на представлениях в цирке… Нет ничего опаснее смеха простолюдинов. Смех ниспровергает диктаторов. Допускать огласки нельзя - это однозначно. Стало быть, простить? Вот ещё чего не хватало! Впрочем, надо выслушать и другую сторону - может быть, не всё так трагично?
Дверь открыл, вышел на балкон внутреннего дворика. Посреди него бил фонтан. Зеленели клумбы, распускались бутоны. Македония шла, за руку держа Иоаннину; та, увидев отца на балконе, радостно махнула ему ладошкой. Лис в ответ тоже помахал. В Сиракузах пахло весной. Вот - весна, а кругом несчастья: и измена Нино, и необходимость отложить наступление на Неаполь из-за бунта в Ливии… Дьявол! Не везёт. Неужели и правда, Фортуна от него отвернулась?
– Звал?
– спросила супруга за спиной Лиса.
Он какое-то время оставался стоять, грозно перекрестив руки на груди, лишь затем повернул к ней лицо. Совершенно спокойное, будничное, может быть, более серьёзное, чем обычно. Посмотрел на женщину из-под вполовину опущенных век. И отметил про себя: да, она по-прежнему хороша. То, что называется «дама в соку». Налитая, спелая. Волосы - воронье крыло - собраны на затылке. Белая красивая шея. Неширокие покатые плечи и высокая (всё ещё высокая!) грудь. Круглые бедра в складках пеплума. Всё ещё манящие бедра. Вожделенные бедра!