Тощий Мемед
Шрифт:
Никто ничего не знал о его жизни. По выговору можно было подумать, что он из Антепа. Во всяком случае, было ясно, что он долго там жил. Он любил рассказывать об этом городе.
О нем ходило много слухов. Говорили, что, проснувшись однажды ночью, Реджеп Чавуш сказал жене: «Дай мое ружье да приготовь чего-нибудь поесть. Я ухожу». Реджеп хорошенько смазал ружье, надел патронташ. Перед уходом он сказал: «Подай мой старый колпак. Я ухожу в горы. Прости меня». Жена растерялась: «Ты что, с ума сошел! Встать среди ночи с постели и отправиться
Говорят, что Реджеп Чавуш ушел в горы потому, что был зол на зятя. Говорят, зять ссорился с его дочерью. Якобы однажды, входя в дом, он услышал слова зятя: «Чтоб отца твоего…» Его взбесило это. Он не осмелился убить зятя и ушел.
Если верить рассказам, Реджеп Чавуш был очень богат, но не любил платить налогов. Когда в деревне появлялся сборщик налогов, Реджеп притворялся больным и ложился в постель. Говорили, что и в горы-то он ушел, чтобы не платить подорожный налог. Ходил еще слух, что он убил свою тещу и поэтому ушел. Много было толков, но нельзя было отличить, где правда, а где ложь.
Никто не знал, был ли он на самом деле в чем-нибудь виноват. Но независимо от того, почему он в свое время ушел в разбойники, если он теперь попадется, то получит самое малое лет тридцать. Его имя так связано с налетами, с грабежами на дорогах и даже с убийствами, что…
Светило солнце. Было уже позднее утро. А Дурду не просыпался, хотя обычно не имел привычки спать так долго. Наступил полдень, а он все еще не вставал. Джаббар строил разные предположения: «Тут что-то не так. Шалый никогда так долго не спит. Наверняка готовится к налету. У него привычка вставать поздно перед трудным делом. Это бывает раз в год, а то и в два года один раз. Интересно, куда его понесет сейчас?» Джаббар с любопытством ждал, когда он проснется.
Сегодня Реджеп Чавуш был очень весел. Старческим, слабым голосом он даже затянул какую-то песню.
— Послушайте, ребята, — сказал он, неожиданно обрывая песню, — разбудите-ка Шалого. Надо ведь что-нибудь поесть.
— Я не буду его трогать, — сказал Мемед.
— Я тоже, — отозвался Джаббар.
Тогда к Шалому Дурду подошел Гюдюкоглу.
— Вставай, Дурду-паша, пора, — сказал он.
Гюдюкоглу называл Дурду «паша», и это очень нравилось Дурду. Гюдюкоглу выполнял в отряде разные обязанности. Одной из них было корчить из себя шута.
— Проснись, паша. Уже за полдень перевалило, паша.
Дурду медленно поднялся и протер глаза своими огромными кулаками.
— Быстро поедим — и в путь.
— Что делать с ранеными? У Реджепа Чавуша и Хорали дела плохи… — сказал Джаббар.
— Сможете идти с нами? — обратился Дурду к раненым.
— Я могу. Боль утихла, — сказал Реджеп Чавуш.
— И я с вами. Плевал я на эту рану… — выругался Хорали.
Все уселись в большой круг и принялись за еду. Когда отряд спустился со скал, тени с севера уже сдвинулись на восток.
— Куда мы идем? — спросил Мемед у Дурду. Тот не ответил и только зло глянул на Мемеда.
Мемед не стал повторять вопроса.
Когда Дурду свернул в сторону шатров, Мемед и Джаббар все поняли. Джаббар шепнул на ухо Мемеду:
— Дурду замышляет недоброе.
— Да, — согласился Мемед.
— Если он что-нибудь выкинет с Керимоглу, как нам быть? Что будем делать? — волновался Джаббар.
В походке Дурду было что-то подозрительное. Лицо его почернело. Редко бывало оно таким, как сейчас. Черное, жестокое… Казалось, он готов был даже муху разорвать на тысячу кусков.
— Сколько шатров возле шатра Керимоглу? — спросил Дурду у Джаббара, замедляя шаг,
— Три.
Дурду снова пошел вперед.
У шатров, как и в тот раз, навстречу им бросились собаки. За ними выбежали дети. Потом появились женщины и, наконец, мужчины. Выйдя вперед, Керимоглу улыбался приближающимся к нему разбойникам. Белые овцы и ягнята блеяли около черных шатров, резко выделяясь на их фоне. Вокруг них бегали огромные, как волкодавы, псы. Мирно лежали верблюды. Изо рта их текла слюна. Все дышало спокойствием.
— Добро пожаловать. Рады вас видеть в добром здоровье, — приветствовал разбойников Керимоглу, пожимая каждому руку.
— Рады тебя видеть, — ответил Мемед.
Его одолевало сомнение. Что собирался делать Шалый? Указав на Дурду, Мемед сказал:
— Это наш атаман.
Керимоглу много видел на своем веку. Он исподлобья взглянул на Дурду и сделал знак Мемеду, что лицо ему незнакомо. Дурду шел мрачный, подняв голову и не оглядываясь по сторонам.
— Как его зовут? — спросил Керимоглу у Мемеда.
— Шалый Дурду.
— Ах, вот он какой! — удивился Керимоглу.
— Он самый.
На розовом лице Керимоглу застыла улыбка. Глаза стали влажными.
— Это он раздевает людей до исподнего?
— Да, — вздохнул Мемед.
Дурду вошел в шатер и тоже поразился его убранаству, хоть и не так сильно, как Мемед. На стене висело ружье с инкрустациями. Дурду сердито посмотрел на Керимоглу и властно сказал:
— Ну-ка принеси мне это ружье. Посмотрим, что за ружье у аги.
Керимоглу уловил в словах Дурду угрозу. Он насторожился, недоброе предчувствие шевельнулось в его сердце. Ни в лице, ни в глазах Дурду не было ничего располагающего.
— Приказать, чтобы вам принесли поесть? — спросил Керимоглу, подавая Дурду ружье.
Глаза Дурду блеснули недобрым огоньком.
— В доме, куда я пришел грабить, я не ем хлеба и не пью кофе. Если я что-нибудь съем или выпью, я не могу грабить.
Он быстро вскочил на ноги. За ним вскочили и остальные.
— Ты можешь и есть и грабить! Тот, кто приходит в дом Керимоглу, от еды не отказывается, — отвечал Керимоглу. Голос у него дрожал. Нос покраснел. На лбу выступили крупные капли пота.