Товарищ Ленин
Шрифт:
Ленин был очень смущен. Чтобы чем-нибудь заняться у кафедры, он стал перебирать листочки. Потом попробовал откашляться, чтобы говорить. Тогда хлопки полетели с удвоенной силой. Ленин, порывшись в карманах, начал доставать носовой платок. Потом опять кашлянул, собираясь начать речь, но тут аплодисменты вдруг оборвались и грянул на разных языках стройно, мощно и гулко «Интернационал».
Ленин склонил несколько голову направо, слегка набок, и смотрел неподвижно в правый край пюпитра. Глаза его вдруг стали большими и очень ясными.
Последние
Ленин быстрым и властным движением провел вправо, влево по своим усам и начал свою речь по-немецки.
Сначала осторожно, видно, соразмерял свои силы. Потом он загорячился. Если, забыв отдельные немецкие слова, подщелкивал пальцами, чтобы вспомнить, то из первых рядов и из президиума вперебой подсказывали нужные слова. Некоторые подсказки он отвергал и искал выражений более тонких, более точных.
— Что делается: совсем прежний Ильич!
— Да, да! — подтвердил я.
В середине речи у Ленина наступил какой-то перелом: он, видимо, стал уставать. Голос становился глуше, и реже он подщелкивал пальцами: должно быть, труднее становилось заострять свою мысль.
После доклада он опять накинул пальто, надел шапку и хотел идти. Но вокруг него суетились товарищи и просили его сняться со всеми вместе.
— Опять сниматься? — спросил Ленин. — А где же фотограф?
— Сейчас, сейчас, — отвечали суетившиеся товарищи.
Кто-то звонил по телефону, вызывая фотографа.
Кто-то негодовал на то, что кто-то еще не сдержал обещания, кому-то данного.
А Ленину все говорили:
— Сейчас, Владимир Ильич, сейчас, погодите…
И еще ждал Владимир Ильич. Потом прищурил глаза и весело заметил:
— Вы только тумашитесь, а фотографа-то нет!
Что-то еще сказал такое веселое, что все смеялись, и пошел к выходу из зала, пробиваясь правым плечом из толпы.
И когда на другой день приехавший провинциал меня спросил: «Ну что, как Ильич?» — яс радостью сообщил ему, что сам его слышал.
И стало ничуть не жутко и спрашивать и слышать:
— Ну что, как Ильич?
По-прежнему Ильич с нами, по-прежнему старается осветить нам дорогу и дает формулу для современности.
Но всеиспепеляющее время! Всесильные кровеносные сосуды и бессильные немецкие лекарства…
— Ну что, как Ильич? — спросил я однажды, ожидая хорошего ответа.
— Плохо. Кажется, опять удар. Приходите сегодня на заседание Моссовета, там будет сообщение.
Прихожу. Опоздал. Народ толпится в коридорах.
О здоровье Ильича уже доложили.
Спрашиваю у одного, что было сказано.
— Сказали, что Ильич скоро поправится и будет в наших рядах.
— Как?
Недоумеваю и иду к другому.
— Ну что, как Ильич?
— Сообщили, что опять удар; завтра выйдет бюллетень.
Опять иду к первому товарищу.
— Что же вы мне неверно сообщили: ведь
— Ничего подобного. Скоро будет в наших рядах, так сообщили.
— Товарищ, да вы точно ли слышали?!
— Да уж чего точнее?! Скоро будет среди нас!
На другой день вышел бюллетень, который не оставлял сомнений: с Ильичем снова удар.
Но что же за загадка тот товарищ, который упрямо излагал сообщение, сделанное на заседании Моссовета, наоборот?
Долго я был в недоумении, пока не попал на одно рабочее собрание. Там упорно говорили то же, что и тот странный товарищ.
— Ильич скоро будет среди нас.
Обращаюсь к секретарю райкома, который был тут же.
— Почему это искажают информацию об Ильиче?
— Вовсе не искажают, — ответил серьезно и вдумчиво секретарь. — Пролетариат хочет, чтобы Ильич был с ним, поэтому он это и утверждает. С этого его не собьешь.
Вот оно что! Наперекор склерозу кровеносных сосудов, наперекор всепоглощающему времени пролетариат хочет, чтобы Ильич был с ним, и утверждает это.
И опять всюду, везде, все чаще и чаще:
— Ну что, как Ильич?
А. АРОСЕВ
Мы не верим
Тенью истемня весенний день,
выклеен правительственный бюллетень.
Нет!
Не надо!
Разве молнии велишь
не литься) Нет!
не оковать язык грозы!
Вечно будет
тысячестраницый грохотать
набатный ленинский язык.
Разве гром бывает немотою болен!!
Разве сдержишь смерч,
чтоб вихрем не кипел!!
Нет!
не ослабеет ленинская воля
в миллионосильной воле РКП.
Разве жар
такой
термометрами меряется?!
Разве пульс
такой секундами гудит?!
Вечно будет ленинское сердце
клокотать
у революции в груди.
Нет!