Товарищ Ленин
Шрифт:
И ЕСЛИ ИЛЬИЧ МОЛОД, ТО И МОЛОДЕЖЬ ДОЛЖНА БЫТЬ «ИЛЬИЧЕВОЙ» МОЛОДЕЖЬЮ. ОНА ДОЛЖНА ПРОНИКНУТЬСЯ НЕ ТОЛЬКО ЭТОЙ ЕГО ЗАРАЗИТЕЛЬНОЙ И РОДНОЙ ДЛЯ НЕЕ МОЛОДОСТЬЮ, НО И МУДРОСТЬЮ ЛЕНИНА, ЕГО ОСМОТРИТЕЛЬНОСТЬЮ И УМЕНИЕМ ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ ИЗ СЕДОЙ КУЛЬТУРЫ, ПРИОБРЕТЕННОЙ СТОЛЕТИЯМИ. А. В. Луначарский
«Он был — как выпад на рапире…»
…Чем мне закончить мой отрывок!
Я помню, говорок его
Пронзил мне искрами загривок.
Все встали с мест, глазами втуне
Обшаривая крайний стол,
Как вдруг он вырос на трибуне
И вырос раньше, чем вошел.
Он проскользнул неуследимо
Сквозь строй препятствий и подмог,
Как этот, в комнату без дыма
Грозы влетающий комок.
Тогда раздался гул оваций,
Как облегченье, как разряд
Ядра, не властного не рваться
В кольце поддержек и преград.
И он заговорил. Мы помним
И памятники павшим чтим.
Но я о мимолетном. Что в нем
В тот миг связалось с ним одним)
Он был — как выпад на рапире.
Гонясь за высказанным вслед.
Он гнул свое, пиджак топыря
И пяля передки штиблет.
Слова могли быть о мазуте,
Но корпуса его изгиб
Дышал полетом голой сути,
Прорвавшей глупый слой лузги.
И эта голая картавость
Отчитывалась вслух во всем,
Что кровью былей начерталось:
Он был их звуковым лицом…
Столетий завистью завистлив,
Ревнив их ревностью одной,
Он управлял теченьем мыслей
И только потому — страной.
Б. ПАСТЕРНАК. Из поэмы «Высокая болезнь»
«НУ ЧТО, КАК ИЛЬИЧ?»
С
Летом 1922 года приехал ко мне за границу — тогда я жил там — один товарищ. Поговорили о разных делах. Спросил я его, как Ленин смотрит на то, на это.
— Ленин? — спросил меня товарищ и как-то непонятно замолчал.
— Да, Ленин.
И лицо моего приятеля, и все его поведение, и какая-то затрудненность в ответах сразу толкнули под сердце острый ледок.
— Что же с Ильичем?
— Удар, — ответил товарищ.
— Это достоверно?
— Да! Самые верные источники.
Позднее, летом того же года, приезжали из Москвы другие товарищи, опять рассказывали о Ленине.
Вот тогда и началось это.
— Ну что, как Ильич?
Не здоровались и не прощались, не задав этого вопроса.
А голод гулял по необъятной Руси, продолжал приговаривать к смерти людей тысячами… И болезнь в кровеносных сосудах Владимира Ильича упорно продолжала свое дело вопреки самым энергичным мерам лечения.
Приехал в Россию. Глубокая осень. Еще на вокзале увидел знакомых:
— Ну что, как Ильич?
— Поправляется.
— Достоверно?
— О да, конечно.
Прошло много дней после этого. Все чаще и чаще слышал я вокруг себя:
— Ну что, как Ильич?
Однажды вечером сам спросил одного чекиста.
— Ну что, как Ильич?
— А так, что он завтра выступает во ВЦИК.
И при свете кремлевского фонаря лицо его сияло большой радостью.
Ленин действительно выступал 31 октября 1922 года на IV сессии ВЦИК IX созыва. А потом через две недели в коридоре большого дворца вместе с многими другими я опять ждал его.
13 ноября 1922 года Ленин выступал на IV конгрессе Коммунистического Интернационала с докладом на тему: «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции».
Заглядывал в зал. Там было много иностранцев, звучал разный говор. Трибуна пуста.
За столом президиума ни души. Видно, заседание еще не открывалось. Опять я в коридор. Из соседней к залу комнатки — стук машинок: отбивают такт великому всесокрушающему времени. Кто-то в военной форме быстро прошел по коридору. Где-то у окна сказали: «Сейчас идет». Я оглянулся было на того, кто это сказал, но вдруг увидел, как головы всех товарищей повернулись к двери.
Быстрыми шагами, пальто внакидку, на голове шапка-ушанка, шел Ленин, а с ним обе сестры, жена и итальянец Бордига. С итальянцем он что-то говорил по-французски. Раза два поклонился кому-то.
Он, он самый — прежний: рыжеватые усы и борода, очень живые глаза, которые издали кажутся раскосыми, а поближе словно переливчатые самоцветы, и густые брови… А лицо, все сеченное морщинками, словно кусок, выбитый из каменоломни.
Ленин сбросил на стул пальто и шапку и поспешно встал у кафедры, так что никто из членов президиума не успел сесть за стол и открыть заседание. И только когда порывисто заплескались сотни рук, когда ни один из присутствующих ничего не мог вымолвить и сквозь радостную пелену влаги, окутавшую глаза, только хлопал и хлопал в ладоши, когда даже красноармеец, стоявший на пропусках, в радостной растерянности пропустил двух-трех, не спросив с них мандата, из комнаты справа к столу по одному поспешно собрались члены президиума.