Товарищ Ленин
Шрифт:
— Кто виноват в этом голоде?
И отвечал:
— Помещики и капиталисты всех стран, которым ненавистна наша Советская страна, которые нас хотят задушить во что бы то ни стало. Наша революция, таким образом, подвергается самым серьезным испытаниям на деле, в борьбе, в огне. И если ты угнетен (помню, это слово Ленин сказал как-то по-особенному, так, что сердце всколыхнулось), если ты угнетен и думаешь о том, чтобы скинуть власть угнетателя, если ты решился довести дело до конца, то должен знать, что тебе придется выдержать натиск угнетателей всего мира. И если ты готов этому натиску дать отпор, если готов пойти на новые жертвы, чтобы устоять в борьбе, тогда ты революционер, а если ты не сумеешь пойти на новые жертвы, если ты не сумеешь выдержать, тебя
И Ленин продолжал:
— Но есть ведь такие мерзавцы, которые после года советской работы, после того, как Советская власть отдала крестьянам все, что она имела, есть мерзавцы, которые все же кричат: «Крестьяне, вас грабит Советская власть».
Это в то время, как рабочие надрываются в городах и нигде нет такого мучительного голода, как в городах, тогда как крестьяне взяли все помещичьи земли и взяли себе хлеб, в то время как крестьяне в массе — мы это знаем — впервые работали на себя, а не на барина, на купца, — в это время находятся люди, переодетые в меньшевистские и эсеровские шутовские наряды, и смеют твердить: «Вас грабят». Это агенты капитализма, и никак иначе, как с агентами капитализма, с ними мы обращаться не будем и не должны.
Помню, кто-то в это время выкрикнул:
— А где свобода?
Ленин встрепенулся, как от удара, и со всей силой обрушился на крикуна:
— «Свобода» — хорошее слово, на каждом шагу «свобода». «Свобода» торговать, продавать, продаваться. И находятся меньшевики и эсеры, жулики, которые это прекрасное слово «свобода» склоняют и спрягают в каждой газете, в каждой речи; но все это сплошь обманщики, проститутки капитализма, которые тащат народ назад.
Как сейчас помню, стоит он надо мной, крепко схватившись руками за край трибуны, говорит быстро, без передышки, страстно. Лысая голова его полукругом охвачена волосами, белый высокий лоб, скуластое, упругое, разгоряченное лицо и глубокие лучистые глаза.
Я видел, как у многих рабочих так же горели глаза, горели желанием раздавить этих жуликов, которые мешают нам победить врага и вырваться из этого кошмарного сегодня, чтобы начать жить в новой жизни, которая вот тут, совсем близко, перед нами, только надо еще раз сделать усилие, чтобы ее схватить.
А он, как будто зная наше настроение, говорил:
— Мы послали на Украину наши лучшие советские силы. И уже получили сообщение: «Запасы хлеба громадные, но всего сразу вывезти нельзя, нет аппарата». Немцы разорили Украину. Там полный хаос. Вопль несется от посланных товарищей, что нет людей, что некому строить Советскую власть, что нет никакого аппарата, нет такого пролетарского центра, как Питер или Москва. А украинские пролетарские центры в руках неприятеля. Киев — не пролетарский центр. Донецкий бассейн, измученный голодом, не освобожден от казаков. Мы говорим поэтому от лица украинских товарищей питерским рабочим: «Дайте еще, напрягите все ваши усилия!» Мы можем теперь и мы должны помочь украинским товарищам, потому что им приходится строить аппарат Советской власти на месте, опустошенном страданиями так, как нигде не терпели и не страдали. И мы говорим себе: «При всех трудностях, при всех невероятных условиях мы все-таки рассчитываем на сознательность честных рабочих, и они будут за нас, они придут к нам, и они нам помогут».
Дворец Урицкого превратился после этого в бурлящий котел, готовый лопнуть от напряжения человеческой воли, подъема, решимости. Это был результат ленинской правды. Пафос его — правда и ясность, и эта ясность словно открывает перед тобой запертые врагом двери, и ты видишь там другую жизнь, более счастливую, более радостную, и не можешь не броситься в эту дверь, в эту жизнь с сознанием: пусть хотя бы ты и погиб, но другие через тебя прорвутся, раздавят врага и завоюют эту жизнь.
И когда он кончил говорить, когда вся речь его от начала и до конца слилась, в сущности, к двум словам — «победить или умереть», — рабочие, питерские рабочие, голодные, с овсом и кофейной гущей в
И. ЖИГА
Песня Коммуны
Нас не сломит нужда,
Не согнет нас беда,
Рок капризный не властен над нами:
Никогда, никогда,
Никогда, никогда
Коммунары не будут рабами!
Все в свободной стране
Предоставлено мне,
Сыну фабрик и вольного луга.
За свободу свою
Кровь до капли пролью,
Оторвусь и от книг и от плуга.
. . . . .
Славен красный наш род,
Жив свободный народ —
Все идут под знамена Коммуны!
Гей, враги у ворот!
Коммунары, вперед!
Не страшны нам лихие буруны.
Враг силен! — Не беда!
Пропадет без следа,
Коли жаждет господства над нами:
Никогда, никогда,
Никогда, никогда
Коммунары не будут рабами!
Коль не хватит солдат —
Станут девушки в ряд.
Будут дети и жены бороться,
Всяк солдат — рядовой. Сын семьи трудовой, —
Все, в ком сердце мятежное бьется!
Нас не сломит нужда,
Не согнет нас беда.
Рок капризный не властен над нами:
Никогда, никогда,
Никогда, никогда
Коммунары не будут рабами!
В. КНЯЗЕВ
В ВОПРОСАХ КУЛЬТУРЫ ТОРОПЛИВОСТЬ И РАЗМАШИСТОСТЬ ВРЕДНЕЕ ВСЕГО. ЭТО МНОГИМ ИЗ НАШИХ ЮНЫХ ЛИТЕРАТОРОВ И КОММУНИСТОВ СЛЕДОВАЛО БЫ НАМОТАТЬ СЕБЕ ХОРОШЕНЕЧКО НА УС.
…ВО-ПЕРВЫХ — УЧИТЬСЯ, ВО-ВТОРЫХ — УЧИТЬСЯ И В-ТРЕТЬИХ — УЧИТЬСЯ И ЗАТЕМ ПРОВЕРЯТЬ ТО, ЧТОБЫ НАУКА У НАС НЕ ОСТАВАЛАСЬ МЕРТВОЙ БУКВОЙ ИЛИ МОДНОЙ ФРАЗОЙ (А ЭТО, НЕЧЕГО ГРЕХА ТАИТЬ, У НАС ОСОБЕННО ЧАСТО БЫВАЕТ), ЧТОБЫ НАУКА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВХОДИЛА В ПЛОТЬ И КРОВЬ, ПРЕВРАЩАЛАСЬ В СОСТАВНОЙ ЭЛЕМЕНТ БЫТА ВПОЛНЕ И НАСТОЯЩИМ ОБРАЗОМ. В. И. Ленин
ОН БЫЛ МОЛОД В СВОИ 53 ГОДА И ОСТАЛСЯ БЫ МОЛОД, СКОЛЬКО БЫ НИ ПРОЖИЛ НА СВЕТЕ. МОЛОД И ЛЕНИНИЗМ — ОТ НЕГО ВЕЕТ МИРОВОЙ МОЛОДОСТЬЮ, ВЕЕТ КОЛОССАЛЬНЫМ БУДУЩИМ ВПЕРЕДИ И БЕЗУДЕРЖНОЙ МОЛОДЕЧЕСКОЙ ОТВАГОЙ.