Трансильвания: Воцарение Ночи

Роксенбер Лорелея

В тысяча четыреста пятьдесят седьмом году, будучи в возрасте сорока четырех лет, Маргарита забеременела и родила дочь. Девочку назвали Адрианой. Адриана Ланшери-Цепеш с маленьким ангельским личиком, зелеными глазами и темными волосами была практически копией матери, разве что черты ее лица были немного нежнее резких материнских, и ими она напоминала отца. А вскоре разразился гром. В тысяча четыреста шестьдесят первом году Валерий-завоеватель, обладавший суровым нравом, и его сын, Владислав Цепеш, устав от удерживания мира путем поборов, отказались платить дань турецкому султану — Мехмеду Второму. В июне тысяча четыреста шестьдесят второго года в Валахию вторглась тридцатитысячная турецкая армия во главе с султаном. Не без труда одержав победу над турками

вместе со своим верным конем Крогом, князь уже успел воспрять духом, не смотря на то, что вспоминал каждый день тревожный последний разговор с женой, когда он прощался с ней и пятилетней Адрианой, отправляясь на войну. Маргарита умоляла его остаться. Последние несколько месяцев ведьма так явственно ощущала свою смерть, что князь не спал ночами от ее тревожных метаний во сне, которыми заражалась и их маленькая дочка, ни на минуту не покидая мать, даже когда та уединялась колдовать и просила Владислава не входить в ее комнату. Но тогда он лишь ответил жене, обняв ее и прижав к своей груди, закованной в пылающие белым огнем отсветов доспехи, что даже в смерти есть что-то хорошее, просто это трудно увидеть. Но говорил он это, еще не успев познав смерть. Да. Он видел смерть многих людей, даже родной матери, но никогда не терял кого-то, кто бы мог быть для него дороже жизни. Однако, вскоре, столкнувшись с гнилыми прикосновениями старухи с косой к той, которая для него стала всей Вселенной, он навсегда разучится видеть в фатальном завершении весьма достойной жизни так нелепо, хотя бы проблески чего-то светлого…

Шаги в коридоре становились все громче и громче. Они уже почти стали ритмом ее сердцебиения. Она чувствовала, что эти шаги предвещают конец, и ничего с этим поделать не могла. Ее маленькая дочка постоянно находилась рядом с ней, и Маргарита просто не могла позволить себе резаться при ней и уничтожать ее психику с пяти лет. Перестав платить дань темным силам за могущество, ведьма чувствовала себя все слабее и истощеннее с каждым днем. Но сейчас она была готова попытаться себя спасти. Не было смысла оберегать Адриану от того, что девочка могла увидеть. Если погибнет она, ненавистная Валерию-завоевателю из-за смерти жены, презираемая им ведьма, цыганскому отродью, каковым бывший король Валахии называл собственную внучку, тоже не будет спасения.

Сидя с ножом в руках на полу, она увидела, как обеспокоенная малышка подошла к ней вплотную и окинула ее взглядом своих внимательных и встревоженных зеленых глаз. Зажав кукольное лицо девочки между последнее время несогревавшихся ладоней, ведьма посмотрела ей в глаза, прижав палец к губам в знак молчания. — Залезь под кровать и не выходи оттуда, пока не вернется отец. Он уже почти дома. Я чувствую его благодаря нашей связи. Не выходи и не издавай ни звука. Что бы ты ни услышала. А я попытаюсь спасти нас с тобой. Хорошо, милая?

Девочка, которая была необычайно, не по годам, умной, согласно кивнула, и, обняв маму в последний раз, опустилась на колени и на руки и поползла под кровать. Маргарита занесла нож над собой, когда дверь открылась. С холодной усмешкой на пороге стоял поседевший за годы отец ее мужа.

— Вот ты и попалась на своем колдовстве, клейменная тварь. Теперь тебя ничто не спасет. Ты и твоя маленькая сучка ответите за смерть моей жены обе. Стража, держите ее. А вы двое, отыскать цыганского выродка. Если мой сын посмеет восстать против меня из-за своей проклятой самим Богом семьи, это будет уже не мой сын. Тогда я убью и его. Достаточно эта потаскуха Сатаны уничтожала все светлое в этом доме. Сжечь ведьму!

Раздав приказы своей страже, Валерий-завоеватель сделал знак архиерею Кэйталину, чье имя с румынского переводилось, как ‘чистый’ и вполне подходило представителю Бога на земле, следовать за ним, и вышел из комнаты, удаляясь из замка по направлению к выходу. За его спиной волочился по полу длинный алый и бархатный плащ. Следом за ним и священнослужителем стража волочила за волосы королеву Валахии, уличенную в колдовстве тогда, когда

Валерий-завоеватель смог восстать против сына, который все силы отдал на священную войну с иноверцами, покинув родной дом ради этого.

Площадь для казни была заплевана, пахло мочой, а на земле виднелись следы запекшейся крови. Архиерей Кэйталин произнес длинную речь во славу Бога, предъявив Маргарите Ланшери-Цепеш обвинения в злоумышленном колдовстве, сговоре с самим Сатаной, убийстве Элизы Вестфальской и королевы Алианны, падении скота, и приговорил к казни через сожжение. Ее даже не переодели в балахон из холщины, а казнили в королевском платье, расшитом золотыми нитями. Спутанные черные волосы цыганки змеиными клубками ниспадали на ее лицо, а сама Маргарита с презрением смотрела на собравшуюся толпу и Валерия-завоевателя. Когда ее начали привязывать бечевой к столбу, она проявила недюжинную силу непокорности. Ведьма плевалась, изрыгала проклятия, орала, как сумасшедшая, славила Сатану и проклинала Бога. Одного из тех, кто выполнял приказы бывшего короля и архиерея, она даже укусила до крови. До последнего цыганка надеялась, что темные силы окажутся благосклонны, и она сможет одним взглядом обратить толпу в прах, но, увы… Немного успокоившись и зажив семейной жизнью, своим отказом приносить кровь во славу демонам Маргарита перестала давать им пищу, и они отвернулись от нее, а Боги спали. На смерть какой-то цыганки всем было плевать.

Запах полусгнившей соломы под ее ногами разъедал все ее органы чувств. В последний раз, когда уже поджигали, Маргарита окинула взглядом Карпаты, монастырь ‘Бистрица’, который было хорошо видно с площади казни, и в котором она провела, пожалуй, лучшие моменты своей жизни. Несколько месяцев почти что беззаботной юности… Затем она снова перевела взгляд на толпу религиозных фанатиков, архиерея и Валерия-завоевателя. Мороз побежал по коже от этого взгляда полубезумных зеленых глаз, и, на какой-то миг, люди даже перестали плеваться и выкрикивать лозунги, наподобие ‘Сжечь ведьму!’, начав неистово осенять себя крестным знамением… Когда огонь уже приступил лизать ее ступни, цыганка гордо воздела голову к небесам и демонически расхохоталась, полуистерически прокричав свою речь.

— Я испортила твоего мальчика, Валерий! Душа Владислава моя, и когда он вернется и увидит, что со мной случилось, он похоронит и тебя, и всех, кто здесь находится! Это не конец! Далеко не конец! Когда я вернусь, мы с мужем уже не будем людьми! Я убью тебя, Валерий! Я отрежу твою седую патлатую башку! Готовься к смерти, Валерий!.. Имя Маргариты Ланшери никогда не будет забыто! Ты посмотришь мне в глаза, назовешь меня моим настоящим именем, а потом мир померкнет для тебя навсегда! Сатана будет жарить тебя на своем вертеле, Ва-а-а-але-е-е-ери-и-ий!..

Ее возгласы, сменявшиеся смехом, потонули в криках боли. Солома горела, горели босые ступни. Огонь взметнулся вверх, жадно пожирая тело цыганки отпускавшим все грехи посредством смерти пламенем.

Женщина уже не слышала топота копыт черного, как ночь, коня фризской породы, по имени Крог. Тьма накрыла ее с головой.

Из сна меня выдернуло резко. Подскочив на кровати от невыносимой боли, я вскричала не своим голосом. Почувствовав холодную руку, крепко сжавшую мое запястье, я, однако, не планировала успокаиваться. Мигрень заставила изображение перед глазами оплыть неясными формами.

— Лора. Лора. Мотылек, успокойся. Это просто сон.

— Аа-а-а-а-а-а, нет, нет, нет, отпусти меня. Я горела. Я горела, я сгорела. И ты… — Я уже начала понимать, где я, и кто со мной рядом, но приступ накатившей из-за невыносимой боли истерики, однако, никак не желал меня отпускать, потому что ожоги после сна я прочувствовала на своей коже сполна. — Ты продал из-за меня душу, тьма захлестнула тебя из-за меня… И Адриана… Господи, что стало с нашей дочерью?! Это все из-за меня. Я… Не могу, не могу, не могу… Я убила твою мать, я убила твою невесту, а они… Господи, господи, нет… И этот огонь. Я сгорела, Владислав, я сгорела. Только что!!!