Трансильвания: Воцарение Ночи
Шрифт:
— Дело все в этом? В твоей спине? Держи. — Я прокусила вену на запястьи заострившимися клыками, и мир для меня окрасился в бурый цвет. Две алые капли на жемчужной руке выглядели столь же необычно, как гроздья рябины на снегу. Я вытянула руку в сторону Андреа. — Заживет, как на собаке. Извиняюсь за невольный оксюморон.
— Меня не надо дважды просить. — Андреа склонилась к моей руке и прильнула к проколотой клыками вене. Оторвавшись через несколько секунд, она скинула футболку и повернулась ко мне спиной. Успевшие застареть шрамы стягивались сами собой, пока кожа ее спины не стала гладкой и ровной. — Ну как там?
— У младенца не так все идеально. — Фыркнула я.
Андреа надела футболку и снова опустилась на кровать. — Тем не менее. У тебя-то они не зажили. В чем феномен отсутствия
— Я люблю его не за что-то, а вопреки всему. Даже здравому смыслу. Когда я с ним, будто ничего не предрешено, будто я сама могу выбирать свою судьбу, идти против навязанной кем-то воли. Я свободна внутри. Подчиняясь одному человеку в мире, я становлюсь свободной перед лицом всех остальных миллионов других людей. И чтобы огонь в груди моей горел сильнее, я лучше сожгу его силой всех, кто не согласен с моим выбором, чем сделаю выбор иной и откажусь от того, что делает меня собой, сколько бы страданий это ни принесло. И будь он худшим выбором в моей жизни, потому что я чувствую вину за свои поступки, которые совершаю под его влиянием и во имя его, потому что я постоянно чувствую боль, горечь, обиду и разочарование, лучшего я не ищу, потому что выбор иной — это предательство всего, во что я верю. А я верю, что мы — это что-то, что навсегда. Что-то, что будет длиться не одну вечность. Наверное, я всегда была такой. И всегда чувствовала, какая судьба меня ожидает. Когда я еще жила в реальном человеческом мире, однажды моя подруга и сокурсница, Елена Шеффер, сообщила мне, что встречается с юным парнем, своим ровесником. Кажется, его зовут Дилан. Брезгливое выражение моего лица со словами: ‘Пресвятые помидоры, живой пацан!’ нужно было просто на камеру снять. Сработал внутренний мини-Фрейд, живущий в разуме, как будто мне и в голову не могло прийти, что выбором всей жизни может стать не мертвец в возрасте глубоко за пять столетий. Будто в жизни ничего противнее невозможно представить, чем живой и теплый молоденький мальчик.
Андреа прыснула в кулак, давясь от смеха. — Господи, дамочка, да у вас проблемы. Он все твое мировоззрение на короткий поводок посадил. Кто вообще тебя терпел с такими омерзительными взглядами на мир и отношения? Тебя же, наверное, мутит от прогулок за ручку в парке с ровесником и прилюдных поцелуев на публике.
— Да, нет. Почему… — Я попыталась сделать максимально возможное безразличное выражение на лице, задумавшись на добрую пару секунд, но тут же рассмеялась в полный голос, согнувшись пополам. — Нет. Я не могу притворяться. Это омерзительно.
— В отличие от жаркого секса на раскривушке с убийцей тысячи людей, пропахшим мертвечиной? Небо в алмазах подарит он и… — Парировала Андреа.
— Не смей продолжать фразу, иначе убью. Что бы ты понимала в эстетике вампиризма. Насчет твоего вопроса о том, кто меня терпит… Есть один такой прекрасный золотой человек. Его имя Никто. — Мы снова идиотически засмеялись, словно укуренные, а потом как-то разом стихли. — У меня не было друзей ни в школе, ни в университете. Я всю жизнь была сама по себе. Вы — мои первые друзья. И единственные…
— Друзья — это весело. Особенно, когда они без тормозов, как ты. Может, устроим соревнование на скорость? — Андреа легонько толкнула меня в плечо. Я поморщилась. Боль распространялась по моему телу от каждого неловкого движения.
— Пожалуй, как-нибудь в следующий раз. — Я махнула рукой, опуская голову на грудь. Боль противно распространялась по всему телу, защемляя каждый нерв в организме. — Плохо себя сегодня чувствую.
— Боже мой, кто подлил тебе святую воду в кровь? — Уголки губ волчицы снова поползли вверх. — Вся прелесть вампиризма в том, что вампир всегда чувствует себя хорошо физически, если только яд оборотня не попадает в организм.
— Очень остроумно. Обхохотаться можно. — Я закатила глаза.
Я была не в состоянии контролировать разраставшийся ежесекундно тремор. Моя нога, что лежала поверх другой, ежесекундно дергалась, и каблук с шелестом разрезал
— Вообще-то вампир, точнее вампирша, может чувствовать себя плохо. При одном условии. И это не наличие яда оборотня или святой воды в крови. — Подал голос Деран, подняв голову, до сих пор покоившуюся на скрещенных лапах, и легонько дернув хвостом, что я восприняла за первый признак раздражения. Желтые глаза с вертикальными зрачками волка внимательно всматривались в лицо Андреа. — Вампирша чувствует недомогание, когда беременна. Можешь поздравить свою подругу. Твой злейший враг вскоре принесет свое потомство в этот и без того настрадавшийся от него мир. Вот и сбудется пророчество. Мелкие гады уничтожат все миры, и от нас ничего не останется.
— Чего? — Андреа посмотрела на меня, приготовившись снова прыснуть от смеха. — Мой парень сошел с ума?
— Вообще-то не сошел. — Я опустила голову вниз, и на щеках моих появился нездоровый румянец. — У меня, действительно, будут дети.
— Бо-же мой. — По слогам произнесла Андреа, затем встала, заложив руки за голову, и описала все пространство пещеры в два круга, постепенно переходя в крик. — Как он тебя заставил вынашивать этих омерзительных мелких тварей? Опять пытал? Прошлый раз, когда он воскрешал потомство, его прожорливые адские версии его за день вырезали целую деревню. Ты хоть понимаешь, какой апокалипсис вызываешь на наши земли? Другим вампирам строго настрого запретили иметь детей четверо старейшин. Потому что эти мелкие кровожадные твари без мозга сжирают все, что им попадается на пути. Но, конечно, даже старейшины не в праве указывать королю. Если обычных вампиров за такое на солнце поджарят, то его только попросят проследить, чтобы детишки съедали по деревне в день, а не по десять. Мало этого, так это еще и над тобой издевательство. Роды такие мучительные, что вампирша может и не пережить! Убить его мало. Я всегда говорила.
— Для начала, он не заставлял. Это была моя идея. — Я снова покраснела, как рак, не поднимая головы.
— Замечательно. — Протянула Андреа так, будто в слове было минимум три буквы ‘а’. — Эта версия, конечно, еще лучше. Они были в ссоре, и он к ней даже не прикасался. А потом она подала безумную идею о потомстве. От такого грех было отказаться, потому что в итоге он получил еще один ключ к воцарению Ночи над мирами, ведь, когда его дети вырастут, уже никто не свергнет их отца. Идти против него и еще пяти сотен ему подобных — сумасшествие. А она, хоть и знала, что придется пройти сквозь страшные муки боли родов, наконец-то, получила его прекрасное тело и гарантию того, что ненаглядный неверный никуда не денется от матери своих детей. Гениальная блестящая логика. Мастерица дедукции, мать твою Сару.
— Слушай, даже в человеческой жизни появление ребенка сопряжено с трудностями. Мы с ними справимся. Даю слово, тебе не надо об этом переживать.
Андреа прищурила глаза, и они превратились в две узкие щелки. — А за себя мне стоит переживать? Не забыла еще, что я — обычная двенадцатилетняя девочка, отличающаяся от людей только геном волка? Что со мной будет? Если в деле не участвует серебро, ты регенерируешь за несколько секунд. А что обо мне? Их вытащат из тебя, распоров нам обеим брюхо, или же они из матки полезут, разрывая стенки вагины? Может, тебе и все равно. Он тебя там растягивал с двенадцати лет, у тебя уже все давно открыто и широко. А я — девственница, Лора. И я не хочу лишаться невинности не в объятиях своего парня, а потому что ты рожаешь потомство глубоко мне ненавистного объекта.
— Я попрошу, чтобы Андерсен сделал кесарево. Твоя невинность не пострадает, хватит причитать. — Я раздраженно посмотрела на волчицу. — Дай мне стакан. Я оставлю свою кровь. Выпьешь, когда почувствуешь надрез скальпеля, и все заживет, как и не было. Я не собираюсь жертвовать своей жизнью только потому что тебя привязали ко мне.
Андреа протянула мне стакан и, пока я сцеживала кровь, села на кровать и обреченно вздохнула. — Ты под каблуком королевского эгоизма. Чуть ли не сапожки ему целуешь. Неужели он настолько хорош в постели, что можно простить побои серебряным хлыстом, измены, ложь и прочую грязь?.. Почему ты не можешь отстать от него? Это просто. Тебе причиняют боль — ты уходишь. Как дважды два. Простая арифметика. Ребенок поймет.