Трасса "Юг". Парни из 90-х
Шрифт:
Что ушло? Вероятно, сознание совершенства.
Мне было неуютно в моем новом теле, как моему разгоряченному мозгу – в угловатой черепной коробке. Хорошо, – думал я. Если я появился на свет только для того, чтобы жрать и тр[…]хаться, тогда откуда эта тоска и эти сомнения? Если же удел человека – вечный выбор между альтернативами, тогда почему они все, эти альтернативы, так похожи одна на другую? А может, если перестать выбирать, мир снова станет совершенным?
Когда я поделился этими мыслями с Максом (нам было лет по четырнадцать), нельзя сказать, чтобы мои слова
Кто же, интересно, станет все это сотворять по новой? – спросил я его. Кто, кто. Ты сам, – отвечал Макс с пугающей уверенностью. – Не думаешь ли ты, что кто-то займется хоть чем-то ради тебя?
С этим я согласился. Зато дивный новый мир, – продолжал Макс (так уж я запомнил его мысли), – ты сможешь построить по своему разумению. Вот тебя бы, Пит, я туда взял. И еще кое-кого. А ты бы взял меня?
Я сказал: конечно, разумеется. Значит, в этом наши миры совпадут, и это будет правильно, – сказал Макс.
Но ведь ты сможешь уничтожить этот мир только вместе с самим собой, – предположил я. Как знать, как знать, – отвечал Макс. – Многие всё же пробуют.
Это была правда. В нашем городке слухи разносились быстро. Десятки людей вокруг нас сводили счеты с жизнью по разным причинам: в основном, конечно, находили повешенными пьющих стариков, выброшенных из жизни той же неумолимой силой, что вбросила туда нас; две девочки на нашей памяти бросились с крыши девятиэтажки от любви к герою русского телесериала (тайному гомику с физиономией вечного страдальца). Для надежности они связались веревкой за запястья.
Мне было их жаль. Последним, что видели они в жизни, оказалось уродливое нагромождение телевизионных антенн на крыше – а затем был свободный полет в эфире, бессмысленный и окончательный. Я знал, что они писали письма в редакцию телеканала, но никто им не ответил. Может, теперь им наконец удалось сотворить новый мир в виде широкоформатного телевизора, одного на троих? Или для этого нужно было сперва сбросить с крыши того самого телегероя? Я бы им в этом охотно помог.
Классе в девятом нас поразила история одного нашего ровесника из другой школы. Этот парень явно не сомневался в окружающей жизни. Он просто хотел проверить ее на прочность. Для этого он спустился в подвал, с немалым трудом вывернул там газовые вентили, а сам прилег на принесенный с собою матрас, зажег свечку и стал ждать.
Он рассчитывал, что рано или поздно его свечка мгновенно воспламенит скопившийся внизу газ, и тогда вся девятиэтажка станет этаким зиккуратом, гигантским жертвенником на его могиле. Подобное он мог видеть по телевизору: в те времена телеканалы как раз отрабатывали на людях сильнодействующие предвыборные средства, и политтехнологи нуждались в зрителях.
Но в тот раз идиотская затея провалилась, как и любое малобюджетное мероприятие. Ритуальная свечка сгорела, а этот урод просто задохнулся на своем матрасе. Вовремя пришедший слесарь-газовик не нашел подобающих
Опасные огоньки, блестевшие у Макса в глазах всякий раз при упоминании этого случая, мне очень не нравились.
Скоро напряженные тренировки принесли нам первые награды в парных видах спорта (как я уже говорил, несколько раз все произошло прямо в физкультурном зале), и тогда мы отвлеклись от своих нелепых экзистенциальных теорий. Десяток помоек, сожженных Максом в те годы, не в счет.
Вот только тревога никуда не ушла. Перед нашим отъездом Макс думал всё о том же. Мы бежим по кругу, как цирковые лошади, – говорил он, – а они все смотрят и ждут, когда же мы споткнемся. И бьются об заклад: кто упадет первым?
Признаться, мне не хотелось об этом думать.
Я лениво гладил рыжую дворнягу. Найда только что слопала целую ливерную колбасину и теперь лежала рядом со мной довольная-предовольная.
– Маринка, – вспомнил вдруг я. – А вашей Найде сколько лет?
– Года три. Еще молодая собака.
«Ага. Тогда ничего она про тебя не расскажет, – решил я. – Хотя бы из солидарности».
– Пойдемте домой, – предложила Маринка. – А то скоро совсем стемнеет.
– Все вместе, что ли? – удивился я. – Тебе же Лариса Васильевна запретила фокусы.
– Им атропин бы ввести. Или хотя бы кофе крепкого попить, – серьезно объяснила Маринка (не зря же ее мать была доктором). – Пойдем, пойдем. Мама на работе всё равно, придет только утром.
Конечно, мы не заставили себя долго уговаривать.
Вчетвером мы поднялись по скрипучим ступеням в квартиру номер два. У дверей Марина прижала палец к губам и, медленно повернув ключ в замочной скважине, приоткрыла дверь.
Внутри уже было совсем темно. Мы на цыпочках, чтобы не разбудить бабку, прошли в комнату, заставленную шкафами. Костик немедленно наткнулся на острый угол и зашипел от боли. Марина включила лампу.
– Мальчишки, вы мойтесь и располагайтесь. Я пойду в аптечке чего-
нибудь поищу. Петька, поставь чайник, пожалуйста.
Я удивлялся сам себе. Теперь каждое ее слово было законом.
Мы включили телевизор: в новостях опять показывали нового премьера, потом начался фильм про «Титаник», но не тот, с Леонардо Ди Каприо, а старый. До секса там дело вообще не дошло, или просто мы не досмотрели, потому что Макс с Костиком начали зевать, как заведенные; для них был разложен диван, но Костик так и уснул в кресле. Мы с Маринкой сидели на кухне и тихонько разговаривали.
– Я все-таки думаю: зачем ему понадобились все эти сложности? – спрашивала меня Маринка. – Почему было не рассказать обо всём сразу?
– В этой истории вообще всё неясно, – согласился я. – Это как квест. Можно пойти не той дорогой и зависнуть надолго.
– Он что, хотел поиграть с нами?
– Не совсем, Маринка. Я думаю, что он хотел устроить нам испытание.
– Для чего?
– Мы должны были встретиться, – сказал я уверенно. – Как принц и принцесса в компьютерной игре. Принцесса должна узнать принца.