Тренировочный день 3
Шрифт:
— Но… а как иначе? Мы с ней и так редко видимся! Для меня каждый раз как праздник!
— А ты сделай так чтобы виделись почаще, но при этом дай ей больше свободы. И вообще… сделай вид что не сильно в ней заинтересована.
— Это как? — хмурится Бергштейн.
— Как-как… насчет «видеться почаще» — тут уж сама придумай. Например, кружок какой-то вместе посещайте. Или что еще. Даже просто на выходных встречайтесь. Но как друзья-приятели и ничего больше. Будет просто идеально, если ты ей еще и скажешь будто влюбилась в какого-нибудь парня. И от нее отстань, не наседай со своими «классно, классно».
— Так. Погоди-ка… — Лиля убегает в комнату, оттуда доносится грохот и невнятные ругательства. Она снова
— Так и знала, что у меня есть где-то блокнот. — говорит она, открывая его и садясь рядом с Виктором: — давай помедленнее, Склифосовский, я записываю. Итак… видеться почаще, но не наседать. Понятно. Сделать вид, будто влюбилась в парня… сделано.
— Эээ… ну ты быстрая. — удивляется Виктор степени своего воздействия на неокрепшие умы юных волейболисток.
— Я скажу будто в тебя влюбилась. — говорит Лиля: — а что? Удобно же! Будто все перепили и заснули, а мы с тобой переспали, и я поняла, что ты — мужчина моей мечты. Только попробуй отказаться, ты же мою грудь видел! И кстати я могу тебе еще портвейна налить. И торт еще остался…
— Только этого мне не хватало…
Глава 4
Глава 5
— Утро красит ярким светом, стены древнего Кремля… — проворчал Виктор, открыв глаза. Некоторое время собирался с мыслями, вспоминая кто он такой вообще и где находится. И что тут делает. В памяти всплыли вчерашние события — и то, как они застряли на колесе обозрения и то, как встретили Лилю Бергштейн, которая оказалась настоящей оторвой. И как Маша Волокитина вырубила здоровяка из монтажников и как они потом сидели в отделении и выслушивали капитана милиции со смешной фамилией… а потом, конечно, отправились на квартиру к Лиле отмечать день рождения Маши. Лиля достала портвейн, а он — нашел у нее муку и яичный порошок, чтобы тортик сделать и с момента как он выпеченные коржи из духовки достал — он ничего больше не помнит. Вернее — вспоминает, но как-то урывками. Как будто фотоаппаратом со вспышкой фотографировал — хлоп! Они чокаются граненными стаканами и Алена Маслова кричит «на брудершафт!» и лезет целоваться, вытягивая свои пухлые губы, вымазанные в чем-то красном, не то соусе, не то в компоте. Хлоп! Айгуля Салчакова танцует на кухне танец живота, задрав футболку и показывая, как под гладкой и смуглой кожей перекатываются мышцы пресса — завораживающее зрелище. Хлоп! Айгуля — курит, она нашла где-то среди залежей товаров блок сигарет «Стюардесса» и закурила. Виктор удивляется, а она говорит, что курит только когда выпьет. Или в карты проиграет. Или когда сексом много занимается… вот если сразу с тремя монтажниками, то конечно курит, как после такого не закурить?
Виктор закрывает глаза вспоминая. Они пели песни хором и им даже в стенку не стучали, все-таки хорошая звукоизоляция в этих «сталинках». Ну или соседей дома не было. Потом… потом он отчетливо помнит грудь Лили Берштейн — небольшую, но аккуратную, с маленькими коричневыми сосками, округлые, скульптурные формы достойные резца Родена или Микеланджело. Откуда? Как? Трогал ли он ее за грудь? Потому что руки вроде помнят эти округлые и упругие формы. Они в карты на раздевание играли? Или все-таки…
Он поднимает голову, пытаясь вспомнить, но в этот момент понимает что у него совершенно затекла рука. Повернувшись, он видит копну золотых волос совсем рядом.
— Маша, спи, куда собралась. — раздается сонный голос: — сегодня выходной у тебя.
— Ээ… так я не Маша. Я — Витя. — говорит Виктор, чувствуя себя немного неудобно. То ли потому что оказался в постели с Лилей Бергштейн, то ли потому что он не Маша, а может быть потому, что только сейчас начал чувствовать как
— Витька? — Лиля поднимает голову и изучает его в упор сонным взглядом. Зевает во весь рот: — Ааа… Витька. Точно. Вспомнила. Да какая разница, у тебя тоже выходной. Спи давай.
— Да я бы с удовольствием. — честно признается Виктор, потому что лежать в кровати вместе с Лилей — одно удовольствие, она мягкая и теплая, а волосы у нее пахнут каким-то цветочным ароматом, хотя изо рта конечно не ландышами пахнет после вчерашнего. Ну так у любой девушки пахло бы не розами и лавандой после такого количества портвейна. Самое главное тут в том, что Виктор совершенно точно лежит без трусов и судя по тому, как Лиля прижимается к нему всем телом — на ней тоже ничего нет.
Он роняет голову на подушку и смотрит в потолок. Ну вот, думает он, хорош. Сам-то себе что говорил — «я осознанный человек, мне под сраку лет, чего я только не видел за свою жизнь, мне все эти ваши сексуальные переживания не интересны, я уже переболел этим делом. Не заманишь сиськой мясистой, как говорится». А сам? Вот первая вечеринка с портвейном и он уже в постели с Лилей Бергштейн, которую он уважает как лучшую либеро области и вообще яркую личность и индивидуальность. Нет, если сам секс прошел как следует — то все хорошо… но ведь он и не помнит ничего! А это уже обидно. Нет, спрашивать у Лили «а у нас был секс»? Или чего хуже — «а тебе понравилось» — он точно не будет. Какой девушке приятно будет узнать, что парень с утра ни черта не помнит? Так что — изображаем из себя счастливого болванчика, улыбаемся и машем. Кстати… а с чего это Лиля решила именно с ним? Она же Машу любит… или она ее платонически любит, а потребности у нее как у всех?
— А… девчонки где? — спрашивает он наконец: — домой ушли?
— Ты чего? — снова поднимает голову Лиля и сдувает с лица упавший золотой локон: — ты ж им на кухню матрас притащил и всех уложил, что не помнишь? Еще говорил «хорошо, что у тебя на кухне столько места». Кстати, ты хомяка моего придавил, сволочь.
— О нет. Иисус мертв? — Виктор вспоминает хомяка. Точно, было такое.
— Иисус жив. Иисус жил. Иисус будет жить. — Лиля снова зевает, едва не выворачивая челюсть: — или это про Ленина? Спи, короче. У меня выходной и я твердо намерена провести его в кровати. И не дергайся, ты такой теплый. Кстати, а что это за штуковина у тебя… там? Ого!
— Заткнитесь уже! Дайте поспать человеку. — раздается недовольный голос из-за спины у Виктора и он замирает. Знакомый голос…
Он медленно поворачивает голову, но ему не хватает гибкости позвоночника, голос раздается сзади. А на его руке лежит голова Лили… хотя она — тоже поднялась и вытянула шею.
— Ложись, Витька! — раздается ее горячий шепот почти в самое ухо: — боевая тревога! Этого я не предусмотрела! Чего делать будем?!
— В смысле? — не понимает Виктор. У него очень болит голова, он не понимает что происходит, а еще его мучает адский стояк, и тот факт что Лиля прижимается к нему голым телом — ни черта не облегчает ситуацию. У него в голове сейчас вообще никаких мыслей, кроме непристойных…
— Тихо. — она кладет ладонь на его голову и прижимает ее к подушке. Замирает. Она лежит так близко, что Виктор, кажется, чувствует, как бьется ее сердце — тук-тук, тук-тук. Упругая и нежная плоть прижимается к нему сбоку и ему сейчас почти физически больно от того, что он не может рвануть ее к себе и… но нет. В конце концов это он управляет своим телом, а не наоборот. Если Лиля захочет — то он с удовольствием исполнит все, чего требует его молодой организм, истосковавшийся по женскому телу. А если нет… то нет. И нечего себя мучать мыслями вроде «а если бы». Хотя его ладонь непроизвольно скользит по ее телу… какая у нее гладкая кожа.