Третья истина
Шрифт:
– Ну, если будешь меня так усердно оплакивать, придется. Сашка! Прекрати сейчас же, немедленно. Куда-то сюда, около плеча ранило. Голова – попутно. Оглушило, наверное, – он говорил с паузами, глухо. Замолчал и прикрыл глаза. Сашу опять накрыла волна испуга:
– Это ничего с-страшного, да? Он вам мимо сердца попал, правда?
– Если я не чудо природы с сердцем возле правой ключицы, то мимо, – губы Виконта тронула слабая улыбка, а в открывшихся глазах промелькнул иронический лучик.
Саша попыталась тоже улыбнуться – оказывается,
– Ничего нет, крови нет… это хорошо, правда?
– Чудесно. Помоги расстегнуть полушубок. Не дрожи, довольно! Здесь где-то.
По белой рубашке растекалось яркое пятно. Виконт заметил, видно, испуг на Сашином лице и бодрее, чем прежде, сказал:
– Вот ерунда, какая! Не пугайся, видишь, рукой шевелю, – он закусил губу, видно, было очень больно.
Это, как в зеркале, отразилось на Сашином лице, но в целом его слова подействовали. Она встрепенулась, ее как будто что-то подтолкнуло к действиям по его спасению:
– Не двигайтесь!– она осторожно приподняла голову Виконта и подсунула под нее шапку. Рванула рубашку за полу, – это порву, перевяжу! Ах! Промыть же надо!
– Не надо, здесь снег грязный.
– Я с поля, нетронутый. Я сейчас. Быстро-быстро. Вы ничего, правда? Главное, рука шевелится. А кровь же всегда бывает. Даже когда с лошади…
Она, поминутно оглядываясь, понеслась в сторону больших сугробов, схватила громадный ком чистейшего снега и, спотыкаясь, прибежала обратно, вглядываясь, не хуже ему? Нет. Он теперь полусидел. Но это была не та привычная поза – небрежно брошенная рука покоится на согнутом колене – из которой он всегда поднимался неуловимо-легким движением. Нынешнее его положение было как бы замороженной попыткой встать: согнутые в коленях ноги крепко упираются в землю, левая рука, отведена за спину, как дополнительный упор. И только правая, лежащая на бедре, с неловко вывернутой вверх ладонью, в этой попытке движения не участвовала.
–А только что, – с радостной надеждой подумала Саша,– казалось, что он даже слегка приподняться долго не сможет!
Виконт перевел дыхание:
– Где они все? Уехали?
– Да… эти, которые… они швырнули что-то… и взорвалось, – Саша с робостью и решительностью одновременно пыталась расстегнуть рубашку, оторвать полоску от нее, стереть кровь с плеча. Хуже всего дело обстояло с полоской – она не отрывалась.
– В кармане нож. Возьми. Отрежь от рубашки по краю, – посоветовал Виконт, который наблюдал за ее действиями, не делая никаких попыток помочь себе или ей. Она испугалась было, увидев второе отверстие на спине, но он сказал, что, значит, рана хорошая: пуля прошла навылет и ее не потребуется извлекать, бинтовать же надо
Пока она возилась, Виконт взял остаток чистого снега и поднес ко рту…
– Вы снег едите? Пить хотите? Как-то растопить… Спички у вас есть…? – и вдруг закричала в приступе ликования:
– Виконт! Мы пойдем дальше! Оба! Живые! Целые!
– Особенно я – живой и целый.
– Будете, будете! Мы здесь посидим, сколько нужно, хоть месяц…
– Уютно, что ж говорить…
– Вы с нами. Нам абсолютно нечего бояться! Как чудесно! Будем разговаривать, а я вас буду кормить и поить…
– ...укладывать спать и будить на заре. Нет, дорогой племянник. Надо идти. И не через месяц, а сейчас же.
– Ой, а я вас не дотащу…– у Саши на мгновение упал голос, – или нет. Как-нибудь дотащу. Я читала про войну. Точно такие случаи бывали: совсем худая четырнадцатилетняя девочка вытаскивала из-под огня двадцатидевятилетнего человека…
– …И довольно плотного. Плохо, Александрин. Я поднимусь, не беспокойся, минут через десять, самое большее, через двадцать.
– Виконт, не вставайте! Вдруг будет больно? Вдруг кровь польется? Да! А с ним что же, может, и он… – Саша со страхом потянулась в сторону Федора, но Виконт ее удержал:
– Не надо, я видел. Посиди со мной.
– Ну,– она вздохнула, – что же… Подумайте, Виконт, а брат его так и ушел...
– Хотел догнать своих, видно. Там старики... женщины... дети. Беспомощные, – отрывисто сказал он.
Но Саша не поддалась. Насколько было бы легче сейчас, если б рядом были те люди и повозка! Поэтому она продолжала обличать:
– И они все уехали на телеге, даже за ним не вернулись. Про нас я не говорю. А наши вещи сбросили… – они там впереди, далеко, я разглядела, когда за снегом бегала... Не очень хорошие люди оказались… Леха бы не ускакал. И я бы не ускакала.
– Ты? Кстати, кто разрешил тебе прыгать, очертя голову, за мной?
– Разве лучше, чтобы я уехала с ними неизвестно куда?
– Нет, я, в самом деле, ослаб. Не могу придумать, что тебе ответить.
– Потому что для меня быть там, где вы, самое правильное, и спорить тут не с чем. Давайте приготовимся. Пистолет я забираю себе, оказывается, полезная штука… А вы к-а-ак стреляете… а почему вы мне когда-то сочинили, что нет?
– И ты моей слабостью безбожно пользуешься. Как ты разговариваешь?
– Простите, Поль. Дайте, пожалуйста, пистолет мне, у вас ведь правая рука раненая, вы все равно стрелять не можете.
– Для полного выражения твоего южного темперамента тебе не хватало только этой пушки. Главное не то, смогу ли стрелять я, главное – не дать воспользоваться им тебе. Что это? Шаги?
Саша вздрогнула и оглянулась. К ним подходила серенькая лошадка под седлом. Видимо, она принадлежала одному из подстреленных бандитов. Тонкие ноги ее дрожали, глаза выражали страх и застенчивость.